Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг. - Карл Абсхаген

Вполне естественно, что в подобной ситуации как раз в абвере у тех, кто чувствовал личную ответственность за судьбу нации, должна была зародиться мысль о сопротивлении. Их было сравнительно немало, в полной мере осознавших свою ответственность, которая реализовывалась – в зависимости от характера конкретного человека – в пассивном или активном противодействии существующему режиму. Пассивно сопротивляться бессмысленным или бесчеловечным приказам «сверху» было готово большинство сотрудников абвера, по крайней мере из числа пожилых и более зрелых офицеров, активно же участвовать в борьбе за устранение нацистского правления решалась лишь небольшая кучка (группа) единомышленников, которая делала это не в рамках или от имени абвера, а исключительно на собственный страх и риск. Другими словами, все конкретные действия совершались по личной инициативе участников сопротивления, а вовсе не по приказу начальника абвера адмирала Канариса. Напротив, нередко ему приходилось, защищая своих подчиненных от гестапо, личным авторитетом как-то легитимировать их поступки, если даже в отдельных случаях он вовсе не одобрял ни цели самой операции, ни применявшиеся при этом методы. Надо сказать, что абвер представлял собой идеальное прикрытие для оппозиционной деятельности уже в силу своего особого статуса, защищавшего эту организацию от слишком пристального внимания гестапо. Кроме того, Канарис сумел из довольно разношерстного офицерского корпуса создать сплоченный коллектив. И хотя между отдельными его членами не было взаимной большой любви и расположения, ни один из них и помыслить не мог, чтобы донести на кого-нибудь из своих коллег или снизойти до предательства.

При этом работать под началом Канариса было совсем не просто. Он предъявлял к своим подчиненным весьма жесткие требования, прежде всего – к руководителям подразделений. Сам Канарис был буквально одержим своей работой. Как и вообще многие немцы, он неохотно передавал кому-либо часть собственных полномочий, предпочитая сосредотачивать в своих руках все важные решения, что многократно увеличивало бремя рабочей нагрузки, ложившейся на его плечи. Вполне логично, что при подобной занятости его личная жизнь с годами отступала все дальше на задний план. Он делался все неугомоннее и непоседливее. С началом войны Канарис проводил значительное время в дороге, лихорадочно кочуя от одного зарубежного филиала к другому и становясь все нетерпеливее. Природный острый ум и с годами еще сильнее развитая способность к всестороннему анализу помогали ему быстро схватывать суть проблемы во всех взаимосвязях еще до того, как ему ее растолкуют. Пространные доклады раздражали его. Когда приходилось участвовать в расширенных совещаниях вместе с другими государственными ведомствами, Канарису с трудом удавалось сдерживать свое нетерпение. Слушая длинные, с серьезным видом произносимые речи, он обычно насмешливо кривил губы, а его вполголоса высказываемые по ходу едкие реплики и комментарии часто ставили сопровождавших его людей в неловкое положение – они с великим трудом удерживались от смеха. Сотрудникам Канариса пришлось привыкать в его присутствии излагать свои мысли и соображения как можно короче и яснее. Иначе не следовало и рассчитывать на его понимание. Правда, требование краткости, предполагавшее исключение всех несущественных деталей, таило в себе определенную опасность. Если у какого-нибудь отдела абвера с другой государственной организацией – будь то вермахт, партийные органы, СС или гестапо – возникало недопонимание, чего при многократно пересекавшихся компетенциях необычайно громоздкой и сложной властной структуры Третьего рейха было не избежать, Канарис сердился и выговаривал начальнику отдела: «Вы мне неверно доложили ситуацию!» При подобных «проколах» он принципиально снимал с себя всякую ответственность, что, однако, не мешало ему всеми силами, в том числе и собственным авторитетом, защищать провинившегося сотрудника.

Нетерпеливый во всем, Канарис не пользовался общественным транспортом, предпочитая передвигаться по возможности в автомобиле, а на более далекие расстояния – в самолете. Один из его бывших помощников описывает эпизод, связанный с железнодорожным транспортом, наглядно иллюстрирующим почти детскую нетерпеливость Канариса. Как-то ехал он в скором поезде из Висбадена в Берлин. Вскоре после отбытия адмирал стал проявлять недовольство, называя локомотив, мчавшийся со скоростью 100 километров в час, «почтовой каретой», и приказал сопровождавшему его офицеру отправиться к машинисту и попросить того ехать быстрее. Канарис не успокоился, пока офицер не вернулся и не доложил, что распоряжение выполнено. Неудивительно, что один из сотрудников абвера, долгое время работавший при Канарисе на руководящей должности, назвал его «самым трудным начальником за всю мою военную карьеру». И тем не менее все подчиненные Канариса, не колеблясь, пошли бы за ним хоть в огонь.

Особенно привязанными к нему были молодые офицеры и вспомогательные служащие женского пола, от которых он, со своей стороны, ожидал безусловной преданности и самоотверженной работы и к которым относился с подчеркнутой предупредительностью и вниманием. Созданию доверительной атмосферы способствовала приобретенная еще во время службы в военно-морских силах привычка порой обращаться к подчиненным на «ты», невольно воскрешавшая в памяти любовные отношения отца и детей.

В абверовских кругах часто спорили о том, насколько хорошим Канарис был психологом, и мнения на этот счет расходились тогда и расходятся по сей день. Есть достаточно поводов, чтобы на первый взгляд усомниться в его умении правильно оценить человека. Его личные отношения, например, часто строились под влиянием подчас совершенно необъяснимых симпатий и антипатий. Суждение о ком-либо он составлял быстро, в большинстве случаев под впечатлением первого момента встречи. Даже очевидные усердие, надежность и высокая квалификация работника, вызвавшего у Канариса чувство антипатии, не устраняли возникшую первоначально неприязнь, хотя внешне это ни в чем не проявлялось. С другой стороны, он с годами поддерживал людей явно бесталанных и легкомысленных, которые ему по той или иной причине по-человечески нравились. Однако, если вдуматься хорошенько, все сказанное выше не может служить убедительным доказательством отсутствия способности распознать истинную суть человека. Ибо многое свидетельствует о том, что Канарис хорошо разбирался в психологии людей, с которыми ему приходилось иметь дело. Быть может, сказывалась своего рода психологическая самозащита его чрезвычайно восприимчивой натуры, когда он по возможности удалял из своего окружения компетентных, но чем-то неприятных ему людей, и одновременно терпел около себя нескольких недостаточно квалифицированных, но внешне чем-то симпатичных сотрудников, не питая иллюзий относительно их деловых качеств. Если посмотреть на группу ведущих работников абвера, которую Канарис собрал и сплотил вокруг себя, то нужно отдать ему должное как очень и очень неплохому психологу. Один из тех, кто до последних дней деятельности Канариса в качестве руководителя абвера был тесно с ним связан, поведал кое-какие подробности, касающиеся особенностей личности адмирала, которые кажутся нам примечательными и объясняют некоторые его распоряжения, кажущиеся странными. «Помимо острого ума и умения вычленить из представляемой ему информации самое существенное, – рассказывал он, – Канарис еще обладал удивительной способностью точно определить, насколько подчиненный в состоянии выполнить данное ему поручение… Если он считал, что интеллектуальные возможности сотрудника невелики (что случалось достаточно часто, и тем не менее обстоятельства иногда вынуждали отдавать приказ), Канарис уже ясно видел неизбежные просчеты и заботился о заблаговременном предотвращении ущерба, отдавая соответствующие распоряжения другим лицам. Таким образом, ошибки, которые должны были бы еще только совершиться, уже заранее исправлялись».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});