Жаркой ночью в Москве... - Михаил Липскеров

Вот что ОНИ, суки, с нами делают!

Нет, исходя из этих соображений, сегодняшней жаркой ночью в Москве примитивно напиваться не след. А то я… и те, кто со мною завтра… Мы «Русский марш» в Тель-Авиве проведем. (И разгоним на поц ихний жидовский гей-парад.) Так что немного выпивки и, как написал мой покойный дружочек Андрюша Кучаев, «Трах нон-стоп». Но только я утвердился в этой мысли и потянулся к записной книжке, чтобы вытянуть из нее что-нибудь из области телесного низа, как раздался телефонный звонок.

Тринадцатый звонок

Это значит, что кто-то мне звонит, кому-то я позарез нужен. Знать, есть еще в стране потребность в старых, битых временем интеллигентах средней руки с обаянием пожилого кастрированного кота. В середине жаркой ночи в Москве. И точно, звонил мой старый дружочек по эстраде, конферансье Дмитрий Кульбицкий по фамилии Кегельбан, интеллигент невысокого пошиба с обаянием пожилого стерилизованного кобеля. Росту в нем 152–153 сантиметра. В ширину – чуть поменьше. А с волосами совсем лажа. Не то чтобы их совсем не было, а на голове. Провинциальные чувихи не ждали от него никакого подвоха. Шли себе поутру на какую-нибудь работу или учебу, а может быть, просто в магазин за пельменями. И натыкались на Кегельбана, курящего посредине тротуара около гостиницы. Он их не замечал, они его не замечали… Только через час, стоя посредине тротуара, сосредоточенно пытались понять, с какой целью они пили вино, находясь в движении на гостиничной койке под животом мелкого человека по фамилии Кегельбан. И всю жизнь они будут думать, какая связь между походом на работу, учебу или в магазин за пельменями и совокуплением с пожилым кастрированным кобелем.

Вот таким человеком был мой дружочек – конферансье Дмитрий Кульбицкий по фамилии Кегельбан.

– У тебя есть пятьдесят долларов? – спросил он.

– Есть.

– А двадцать рублей?

– Есть.

– Странно, – заметил Кегельбан. – Когда это у тебя было сразу и пятьдесят долларов, и двадцать рублей?

– Идиот, я три года в завязке. Мог я за три года непосильным трудом сценариста-мультипликатора отложить на черный день пятьдесят долларов и двадцать рублей?

– Мог. Значит, рядом с твоим домом находится потрясающая чувиха! Ноги – от плеч. Руки – оттуда же. Маракасы, жопа – все на месте. Колхознице Веры Мухиной нечего делать. Масик зовут. (У него всех чувих Масиками звали, чтобы путаницы не было.) Дашь ей пятьдесят баксов и двадцать рублей на тачку до меня. Понял?

– Насчет двадцати рублей на тачку понял, а баксы на что?

– Баксы на дело. Сам понимаешь.

– Ну…

– Все, спасибо, отец. За мной не задержится, – и Кегельбан повесил трубку.

Через минуту под моими окнами раздался истошный крик. Женский. Я высунул голову, чтобы держать район под контролем. Район в лице Жука и Каблука пытался с неафишируемыми целями затащить во двор девицу, которая неразборчиво, но гневно кричала: «А ну, убери руки, козлы вонючие! А то живо яйца оторву!» Ну типичная колхозница Веры Мухиной.

– Это вы Масик будете? – спросил я.

– Ну я, – ответила она, приступая к отрыву яиц у Каблука. – А ты кто?

– Пятьдесят баксов и двадцать рублей.

– Тогда я к вам.

– Господа! – крикнул я. – Эта дама ко мне.

Раздался вопль Жука. Через три секунды колхозница Масик стояла в дверях моей квартиры.

– Проходите, – сказал я.

– Некогда. Мне еще в Выхино к господину Кегельбану ехать. А утром на работу. Поняли?

Чего ж тут не понять. Едет чувиха, чтобы за пятьдесят баксов моему дружочку оказать услугу определенного свойства… Свойства… Определенного… Мать твою… Я ж уже две трети ночи этого самого добиваюсь! А тут… Что, у меня лишнего полтинника баксов нету?!

– Детка, – с обаянием пожилого кастрированного кота предложил я, – а почему бы вам ненадолго не задержаться у меня? За дополнительные пятьдесят баксов.

Колхозница посмотрела на меня не шибко понимающим взглядом.

– Я ошибся, Масик. Сто баксов.

И тут я начал понимать:, происходит что-то непонятное. Она смотрела на меня как на какого-то червяка. Столько презрения я не видел даже в глазах Зои Космодемьянской перед повешением.

– Так… это что?.. Ты меня трахнуть, что ли, хочешь?

– Ну да. За сто, нет – сто пятьдесят баксов.

– Так ты что, меня за шлюху принял?!

– Ну, Димке ж за пятьдесят ты… ну, не знаю что…

– Ты не понял! Это я ему плачу пятьдесят баксов. Потому что по любви. С других он по стольнику берет.

– Так он же в долг…

– Это я у тебя – в долг! Когда захочешь развязать, позвони…

И она вышла. Но тут же вернулась:

– Слушай тебе лишние яйца не нужны?

И ушла уже окончательно, швырнув на пол свежую мошонку. Я сел за стол, налил джину, выпил и стал размышлять о великой силе женской любви. С улицы раздался жалобный голос:

– Федорыч, мои яйца у тебя?

Я выкинул Каблуку то, что он называл яйцами. Таджик Мурад (из первых гастарбайтеров) сгреб их метлой в водосток. Порядок должен быть.

Не скучно жаркой ночью в Москве.

Мы с Герасимом выпили каждый свое. Канарейка Джим нашел конопляное зернышко и забалдел.

– А знаете ли вы, Михаил Федорович, откуда есть пошли на Руси гастарбайтеры? – спросил как бы невзначай Герасим.

– Чего тут не знать?.. Это как два пальца о бином Ньютона. Из обитателей бывших солнечных республик Средней Азии, а ныне – солнечных диктатур все той же Средней Азии.

– А вот и нет, Михаил Федорович. Многомного раньше, из тьмы веков. Когда еще не было великой россии, да и русь существовала только в будущем. А были только леса. Леса, леса, леса… И лишь изредка, через неделю-другую конного пути, открывались путнику серые избы да кривобокие деревянные языческие идолы. А некоторые из деревень были сожжены дотла, и на вытоптанных огородах валялись скелеты с торчащими из междуреберья стрелами…

Откуда есть пошли на Руси гастарбайтеры

Давно это было. Так давно, что, можно сказать, не было вообще. Леса тогда стояли густые. Разве что порою волк, сердитый волк, тропою пробежит. В жутких количествах. Зайцев, правда, было немеряно. Потому как мерить их никому в голову не приходило. Не было в те поры в тех местах людей, арифметике обученных. А грамоты вообще никто не ведал. Не родились еще на нашу голову Кирилл и Мефодий. Водились в лесах также лешие, кикиморы, прочая нечисть, а по рекам водяные шастали невозбранно. С русалками путались безбрачно. Потому как те были не против. А что еще делать в древние времена в лесу? Молодым водяным и молодым русалкам. Не грибы же собирать. Вот вы, Михаил Федорович, когда по младости лет с младою супружницей своей в лес по грибы ходили, много ль грибов приносили? То-то и оно. Вот русалки и рожали беспрестанно. Ну и лешие тоже своего не упускали. Ежели какая русалка на пляже под солнышком растелешится, как тут мимо пройдешь? Никак. А так как русалки растелешенные обреталась всегда, то почти беспрестанно ходили на сносях. То от водяных, то от леших, то от прочей нечисти.

Отсюда и племена пошли по нашей земле разные. От леших с русалками – древляне, от водяных с русалками – смугляне, от кикимор с русалками – молдаване, а еще были вятичи. Кто их наплодил, нам не ведомо, а называли их так по месту проживания в районе будущего города Кирова. Ну и угличи, курвичи и абрамычи (это не старая хохма, а СУТЬ). Абрамычи родом были из хазар и молились Яхве, а не как все приличные люди – Перуну, Даждьбогу Воде, Вию, Волху, Деннице, Джеване, Диве, Дию, Доле, Желе, Квасуру, Коляде, Корочуну, Ко руне, Купале, Ладе, Лелю и Полелю, Летнице, Лиху, Макоше, Морене, Недоле, Овсеню, Погоде, Подаге, Позвизду, Полкану, Порвате, Поревиту, Поренучу, Припегале, Прие, Проне, Роду, Сварогу, Светлоноше, Светулуше, Свобе, Святибору, Симарглу, Стрибогу, Сытиврату, Тригл аву, Трояну, Усладе, Хорсу, Цеце, Чуду Морскому, Чернобогу или Велесу, Щуру, Яриле и Ящеру.

– Запомнили? – спросил Герасим, отхлебывая валерьянки.

– А как же?! – с возмущением воскликнули мы с Джимом.

– Так что, как видите, в те времена верить можно было в кого угодно, а не в Яхве, как это делали неразумные абрамычи. Вот почему иудаизм на нашей земле не прижился. Чего нельзя сказать об абрамычах. Они, как это ни неприятно думать нонешним патриотически настропаленным людям славянского происхождения, жили на этой земле задолго до русских. И после погрома, учиненного вещим Олегом, сохранились в небольшом количестве. Но достаточном, чтобы сваливать на них бури, град, мор, засуху, наводнения, гипотетические извержения гипотететических вулканов путем подмешивания в ихний хлеб кровь языческих младенцев.

Но в конце концов из-за обилия богов среди местного населения начались разброд и шатания. Кажинный славянин считал своего бога главным, и меж ними начались первые в истории религиозные войны. Они же гражданские. А так как богов было до и больше, то это была гулянка «все против всех». (В последующие времена наш народ взял эту формулу на вооружение.) И понадобилось внешнее вмешательство, чтобы прекратить этот религиозный беспредел. Собрали всех славян на вече (стрелка) в специально сооруженном для этих целей городище, которое назвали Новгородом, потому как городище было новым. А назвать его Новгородищем было бы манией величия из-за его малости. С другой стороны, назвать Новгородком было обидно – такое вселенское толковище – и в поселке городского типа… Западло!