Ястреб халифа - Ксения Медведевич

Многие попросили принести им калам и бумагу, чтобы записать стихи сегодняшнего вечера.

Аммар усмехнулся — ибн Маккари, похоже, понял, что значит змея среди белоснежных лепестков и жемчужин. И снова оглядел сад — нерегиль, истинное бедствие из бедствий и змея среди змей, все еще не появлялся.

Меж тем, следовало одарить ибн Маккари. Аммар послал ему три жемчужины из блюда и вино.

Невольники в шитых золотом рубашках разносили шербеты, воду с розовыми лепестками и льдом, вино и фрукты.

Несравненная Камар заняла место по другую сторону благоухающего блюда с водой, прямо напротив Аммара. Лютню царица певиц еще не брала в руки — сидела, закрывшись до глаз черно-золотым покрывалом прозрачного газа. Аммар не мог не признать, что ятрибка, конечно, уступала так и не распробованной толком ханаттянке в умелости и красоте, но, когда он входил к Камар, в ушах продолжал звучать ее низкий голос, поющий о страсти, — и ночь покрывала тьмою и ее рыжие волосы, и ее не слишком пышную грудь.

— Мы забыли о девушке в лодке! — воскликнул Зияд ибн Хайран, сын наместника Саракусты. И сказал так:

Но, может быть, всего прекрасней на корабле своем девица;О ней, увенчанной цветами, душа с любовью возмечтала.Предупреждает резкий ветер о том, что в море будет буря,И корабельщица страшится при виде яростного вала.

Похоже, многие, очень многие предвкушали, что сегодняшний вечер завершится не только поэтическим поединком. Аммар, не сдержав улыбки, воскликнул:

— Еще один бейт, о воин, и я включу тебя в число моих надимов!

Зияд, расхохотавшись, поднял чашу, приветствуя своего повелителя.

— Жалую тебе коня и золотые поводья!

Аммар веселился от души. Обернувшись в поисках раба с кувшином, — его чаша опустела, — халиф вдруг оказался лицом к лицу с Тариком.

— Тьфу на тебя, — в сердцах прошипел Аммар.

Самийа, как истинная кошка, подкрался незаметно. Теперь он сидел за спиной Аммара и, как ни в чем не бывало, оглядывал сад хищными холодными глазами. На нем был парадный, придворного белого цвета кафтан. На поясе висел меч. В ответ на Аммарово шипение Тарик рассмеялся и сообщил:

— Прости, я опасался, что не найдусь с нужными рифмами, если придется импровизировать. Вот и засиделся над стихами, которые надеялся выдать за экспромт…

Нерегиль едва сдерживал глумливую усмешку, изо всех сил пытаясь сохранить выражение покаянной серьезности на узкой бледной морде.

— И что получилось? — без особого восторга поинтересовался Аммар.

Тарик состроил подхалимскую рожу и продекламировал:

Ты, оплот несокрушимый вопреки земному тлену,Награждающий заслугу и карающий измену,Ты меня, раба дурного, соизволивший приблизитьИ своим расположеньем повышающий мне цену…

Тут нерегиль не выдержал и расхохотался. Аммар понял, что вот-вот расхохочется сам, — так смешно у Тарика вышло передразнить льстивую манеру придворных стихоплетов. Сдерживаясь из последних сил, Аммар спросил:

— А где финал?

Нерегиль, вытирая рукавом выступившие на глазах слезы, выдавил сквозь смех:

— Вот в этом-то и беда — нет финала… Это, наверное, потому, что стихи идут… не от сердца…

Аммар плюнул на приличия и заржал.

Тарик, отсмеявшись, заявил:

— Вот поэтому-то я и опоздал. Ты поможешь мне с последним бейтом?

Аммар прыснул в последний раз и ответил:

— Да отвратит меня Всевышний от такого нечестивого деяния! Луна не видела стихов отвратительнее — уж лучше не позорься в маджлисе. Скажи честно, что Всевышний отказал тебе в поэтическом даре, и пропусти свою очередь!

Повернувшись обратно к собранию, Аммар понял, что в саду все стихло, и на них с Тариком устремлены взгляды всех присутствующих.

— Сядь напротив меня, о Тарик, — приказал тогда Аммар. И махнул невольникам:

— Принесите ему подушку.

Когда нерегиль сел на указанное ему место, халиф приказал поднести большую хрустальную золоченую чашу и наполнить ее вином. И громко сказал:

— Прими этот кубок из моих рук, о Тарик! Воистину, ты заслужил мое расположение! Жалую тебя чашей вина, драгоценным поясом и четырьмя чистокровными конями под седлом и в золотой узде, рабами, чтобы за ними присматривать, а также двенадцатью невольницами и двенадцатью невольниками в шелковой одежде и с жемчужной серьгой в ухе!

Тарик отдал земной поклон, принял чашу у него из рук, поднял ее высоко над головой и провозгласил:

— Живи десять тысяч лет, о мой повелитель!

И пригубил вино.

Наблюдая за тем, как нерегиль ставит чашу на ковер перед собой и снова земно кланяется, Аммар услышал у себя в голове: «Чтоб тебе провалиться с твоими подарками! Я в джаханнаме видал твоих коней, рабов, и в особенности, — забери тебя шайтан, Аммар, — невольниц!»

— Вода, мука, лепешки, — негромко предупредил Аммар, удовлетворенно созерцая склоненный затылок нерегиля — повинуясь требованиям дворцового церемониала, тот застыл с почтительно прижатым к ковру лбом.

Наконец, повелитель верующих сделал знак смотрителю двора. Тот коснулся правой ладони Тарика жезлом черного дерева, разрешая самийа поднять голову. Нерегиль распрямился, подарив халифа злющим взглядом.

Потом Аммар громко, чтобы все услышали, приказал:

— Пусть каждый из присутствующих поднимет чашу в честь Тарика, заслужившего сегодня мою милость!

В саду, среди огоньков ламп и отблесков света, зазвучали одобрительные возгласы и здравицы.

Звук удара, а затем грохот и звон раскатившейся посуды заставили всех обернуться туда, где на почетных местах, у самого края сверкающего отражениями блюда сидели Бени Умейя.

Аммар тоже посмотрел в ту сторону.

Омар ибн Имран, глава Умейядов, сидел на подушках, уперев ладони в колени и по-бычьи наклонив голову. Его чалму украшало перо фазана, пристегнутое изумрудной брошью. Сейчас это перо торчало, как рог свирепого тура. Перед ибн Имраном валялся, скорбно растопырив ножки, опрокинутый низенький столик. Апельсины, финики и виноград составили скорбную компанию отвергнутым кувшину и чашке.

Тарик продолжал сидеть на своей подушке лицом к Аммару — неподвижно, не обернувшись на грохот и не изменившись в лице.

— Что с тобой, о Абу-аль-Ариф? — голос халифа прозвучал мягко и успокаивающе. — Почему ты не хочешь уважить мою просьбу в день праздника?

— Потому что я не понимаю, что мы здесь празднуем, о повелитель, — сурово ответил широкоплечий, статный, славный своей отвагой и безжалостностью глава Умейядов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});