Блеск клинка - Лоуренс Шуновер

— Это мило с вашей стороны, де Кози, — сказал сэр Роберт чуть-чуть формально, — а я уже решил дать юноше эскорт до Руана, если он захочет покинуть нас. Небольшой эскорт, Пьер из Милана, — извиняющимся тоном обратился он к Пьеру, впервые употребив приставку, указывающую на его происхождение. Пьер понимал, что он этого не заслуживает и покраснел до корней волос. Ему казалось, будто старый вельможа посвятил его в рыцари прямо здесь, за столом. Де Кози прикусил губу.

— Большинство моих людей все еще служат у Его Величества Короля, — продолжал сэр Роберт. — Я оставил здесь лишь несколько человек для защиты семьи. Я хочу, чтобы двое из них сопровождали тебя до дома. Это такая мелочь, что мне было бы стыдно, если бы ты связал это с глубиной моей благодарности. То, что ты сделал для меня и графини, выше всяких благодарностей. Я ничего не знаю о тебе. Ты богат, юноша? Могу я предложить тебе денег?

— Я сделал только то, что должен был сделать в тот момент, — искренне сказал Пьер. — Я не заслуживаю благодарностей.

— Не будь глупцом, Пьер, — сказала графиня. — Мы сами не богаты, но граф предлагает немного увеличить твое состояние, если ты нуждаешься в этом. Большинство людей нуждается. Тот, кто дарит от души, должен и принимать подарки с искренностью.

Пьер подумал минуту. У графа было только две вещи, которыми он хотел бы обладать, и одна из них была настолько недостижима для него, что он сразу же опустил глаза и взглянул на Клер, которая не присутствовала в его мыслях. По какой-то причине она отвела взгляд от него так же быстро, как он отвел взгляд от Луизы.

— Можете вы подарить мне коня, сэр Роберт?

Мертвое молчание воцарилось в комнате. Мужчины за дальним столом были поражены дерзостью или наивностью просьбы. Выкуп за любых трех из них, если бы они попали в плен в битве, равнялся цене одного хорошего коня, и все они знали это. Сэр Роберт сначала был изумлен, как и все.

Потом он засмеялся и ударил кулаком по столу с такой силой, что заплясали чаши, ножи и тарелки.

— Эти слова похожи на речь истинного дворянина, Пьер из Милана! У тебя будет конь!

— Пусть возьмет моего! — крикнула Клер.

— Это ласковое существо? — отозвался ее отец. — Пьер заснет на нем. И кроме того, ты любишь своего тощего пони.

— Да, люблю, — сказала Клер.

— Мне кажется, это прекрасная идея, — сказала графиня. — Конь Клер — чистопородный и хорошего нрава, но он так вырос, что Клер с трудом садится на него. Конечно, у него длинная спина и короткие ноги, но ты бы не хотел огромного неуклюжего жеребца фламандской строевой породы, не так ли, Пьер?

— Нет, мне вообще не следовало просить коня, — произнес Пьер. — Не знаю, как это у меня вырвалось. Я забыл их высокую цену.

— Конечно, цены бывают разные, — сказала графиня. — Лошадь Клер на самом деле очень красива, хотя и недостаточно сильна для войны. Мне кажется, она подойдет тебе, чтобы доехать домой в сопровождении оруженосцев. Они будут верхом на мулах, правда, сэр Роберт?

— Да, конечно, — ответил он.

Коллега Изамбара, Август де л’Айл-Адам был священником и хирургом, и в его жилах текла благородная кровь. Во время чумы он переселился из монастыря, настоятелем которого был, в небольшую заурядную квартиру рядом с Сент-Шапель.

Все церкви были заполнены, но в Сент-Шапель собиралось особенно много людей. После того, как отец Август закончил молитву за их души в верхней церкви, его позвали отслужить молебен над их телами внизу.

Бернар и Пьер пришли рано утром, потому что граф решил покинуть Париж в этот день, и приготовления начались затемно. Они ждали своей очереди среди людей, некоторые из которых выглядели больными, но большинство было просто напугано.

Отец Август взвалил на себя больше забот, чем может вынести обыкновенный человек. Удовольствие, которое он испытывал при виде такого множества людей в церкви, умерялось сознанием, что большинство из них не пришли бы сюда, если бы не страх. А удовлетворение от возможности облегчить их страдания снижалось тем, что их болезни были большей частью мнимыми, так что действительно больным людям приходилось слишком долго ждать. Он не мог полностью разграничить в себе черты священника, дворянина и врача. В результате это был усталый раздражительный человек.

Он был немного знаком с Бернаром, но не видел необходимости тратить на него больше времени, чем на других.

— Ну, де Кози, — сказал он, — ты тоже пришел в церковь, потому что думаешь, что болен?

— Нет, Отец, — ответил Бернар вкрадчивым голосом, — мы оба слушали утреннюю мессу (что было ложью) и мы здоровы. Я привел к вам пилигрима, Отец. Он говорит, что принес вам письмо. Однако теперь, когда вы упомянули об этом, я должен сказать, что по утрам у меня иногда болит голова. Надеюсь, что это не является признаком чумы.

— Пей поменьше вина, — сказал священник, — это пойдет тебе на пользу. Это не признак чумы. А теперь дайте мне взглянуть на письмо.

Пьер держал его в руке вместе с кошельком, содержавшим пожертвования вдовы. Священник сломал печать, бросив на Пьера беглый оценивающий взгляд.

— Ну, хорошо, ты выглядишь здоровым. Я рад, что хоть кто-то так выглядит. Как тебя зовут? — и он начал читать письмо.

— Меня зовут Пьер, Отче.

Август де л’Айл-Адам поднял взгляд от пергамента:

— Да, здесь так и написано. Мне несложно дать тебе то, что требуется. Ты поступил храбро, приехав в Париж.

— Я не знал… — начал Пьер.

— Будьте уверены, Преподобный Отец, — перебил его Бернар, — что мастер Пьер понятия не имел об опасности.

— Пусть мальчик сам скажет, де Кози. Конечно, он не знал. Изамбар ни за что не послал бы его. Но невозможно пройти десять лье по Парижу и не услышать о чуме. И все же Пьер пришел.

— Тем не менее, я буду рад отправиться обратно, — произнес Пьер.

— Изамбар хорошо отзывается о тебе, сын мой, — заметил священник. — Я схожу за свечами для тебя. Ты можешь прочитать письмо. — Но когда он вернулся с объемистым пакетом, пергамент лежал нетронутым на столе, хотя Бернар и пытался заглянуть в него.

— Я не умею читать, Отче, — сказал Пьер.

— А я умею, — сказал Бернар, и действительно, он умел читать, писать и считать.

Отец Август взял перо и начал быстро писать ответ Изамбару, пользуясь новой итальянской скорописью, которая позднее пришла на смену громоздкому готическому шрифту. Бернар подумал, что он никогда не видел, чтобы письмо писали так быстро, и, конечно, он не мог прочитать стройные буквы, которые казались ему змейками, элегантно свернувшимися на пергаменте.