Коварный лед - В. ван Эмландт

Лица Вилденберга и Ван Хаутема остались неподвижными. Фройляйн хоть и сообщила кое-что о своих истинных намерениях, только не ясно, скажет ли она еще что-нибудь после этого чуть ли не лирического излияния. Пока прокурор обдумывал, каким путем добиться от нее дальнейших подробностей, все молчали.

— Вы, — сказал он наконец, — главный свидетель обвинения по делу Фрюкберга. Именно вы в самый критический момент видели, как он вышел из комнаты Терборга, и опять таки вы подтвердили наши подозрения насчет контрабанды морфия. Поэтому вас вызовут повесткой на судебное заседание. Но пройдет немало времени, прежде чем мы сможем передать дело в суд. Человек, за которым вы должны были следить, сидит за решеткой и в присмотре не нуждается. Что же вы теперь намерены предпринять? Останетесь здесь или вернетесь в Берн?

— Об этом я обязана доложить по телефону моему руководству. Может быть, — печально добавила она, — за серьезные ошибки, которые я наделала, Целлер снимет меня с этого дела. Конечно, для меня все могло обернуться иначе, если бы ваши люди решились с нами сотрудничать. Пока комиссар не может пожаловаться, что я не поделилась с ним моими результатами. Так почему же он отнимает у меня шанс спасти перед Целлером мою репутацию? Если я сообщу в Берн, что здесь в принципе не возражают против обмена информацией, то Целлер, возможно, расширит мои полномочия.

— Хотите, значит, обмениваться с нами информацией? — Вилденберг тотчас ухватился за эту мысль. — Но вы же понимаете, от всех этих разговоров не будет толку, пока мы не узнаем, с какой целью вы приехали в Амстердам. Полагаю, вы сделали этот шаг не наудачу, а по вполне определенным причинам. Нам эти причины неизвестны. Как же в таких условиях говорить о сотрудничестве и обмене информацией?

— Вы беретесь утверждать, что до той минуты, когда я сегодня ночью сдала Фрюкберга комиссару, вы о нем знать ничего не знали? — Труди с упреком взглянула на Вилденберга. — Ну ладно… Сейчас между нами стол, за которым вы занимаете выгодную позицию. Да я и не рассчитываю, что вы откроете свои служебные тайны. Давайте я вам расскажу. Фрюкберг — обыкновенный посредник в контрабандной торговле. Он не более чем почтовый ящик — один что-то туда бросает, а другой вынимает. Эти опасные посылки находятся в его руках, вероятно, максимум два-три часа. По моим сведениям, он является последним звеном на пути из Рима в Амстердам и первым в цепи, которая заканчивается в Нью-Йорке. Возможно даже, от него тщательно скрывают, что именно находится в этих посылках, чтобы не вводить в соблазн поживиться за чужой счет! Он просто пешка. А пешка всегда должна оставаться на том месте, куда ее поставил игрок. В данном случае я ему помешала. Переставила пешку на другое поле, что явно спутало планы главных игроков здесь, в Амстердаме. Так как, согласно полученным нами достоверным сведениям, первого декабря Фрюкберг должен был сыграть роль почтового ящика, я приехала сюда посмотреть, что произойдет, если в решающий момент его не окажется на месте. Большего рассказать не могу. Но услуга за услугу! Ответьте теперь на мой вопрос: вы подозревали Фрюкберга в каком-то другом преступлении, до того как я вылезла с морфием?

Вилденберг и комиссар молча переглянулись. В конце концов, дело пока в руках полиции и еще не передано в прокуратуру. Эти двое так давно работали вместе, что понимали друг друга без слов. С добродушной откровенностью, которая так шла к его полной фигуре и честному лицу, Ван Хаутем полуобернулся к швейцарке.

— Нам посчастливилось больше вашего, — сказал он, как бы освобождая себя наконец от сурового обета молчания. — Посылка, которую вы ожидали, попала прямо ко мне, в полицию.

— Вы хотите сказать, — растерянно спросила Труди, — что амстердамская полиция завладела драгоценностями, похищенными на Ривьере?

— Очень незначительной их частью. Да! А некая фройляйн Мигль из Берна чуть было не опередила нас. Я уверен, она не только видела пакет, но, может быть, даже держала его в руках.

— Ничего не понимаю! Могу присягнуть, что первого декабря я ни к чему подобному не прикасалась. Иначе вы бы ничего не получили.

— Тогда слушайте. Сколько приблизительно было времени, когда слуги перенесли вещи Терборга в четвертый номер и вы стали искать там тайник?

— От половины пятого до пяти часов вечера.

— И вы ничего не заметили на столе?

Труди напряженно задумалась. Несколько раз покачала головой, потом вдруг сложила губы трубочкой и тихонько свистнула.

— Коробочка сигар! В белой бумаге?

— Вот именно. Вы брали ее в руки?

— Да. Но она предназначалась для Терборга. Около половины четвертого ее передала слуге какая то дама. Я была в комнате, когда он принес ее и сказал служанке: «Мама Терборга шлет своему сынку подарочек». Бас положил пакетик, я, правда, потом осмотрела его, но без особого интереса.

— А жаль. Реплика слуги сбила вас с толку. Пакетик был передан для «менеера из четвертого номера» и предназначался вовсе не для Терборга. Фрюкбергу было настолько важно получить его, что он рискнул ночью забраться в дом, только бы завладеть этой посылкой. Молоток из кухни Фидлера он взял для защиты — если я не очень ошибаюсь — от вас, коль скоро вы станете ему мешать.

— И что там было?

— Как я уже сказал, жалкие крохи от большого пирога. Горсть бриллиантов, как мы установили, из тех, что были похищены на Ривьере. — Он по-отечески дружелюбно положил руку на плечо молодой женщины. — И завернуты они были в ту самую бумагу, которую вы подняли с пола у кровати Терборга и в которую мой помощник завернул ваш кирпич.

Упрямо сжав губы, Труди неподвижно глядела перед собой. Этот последний удар, должно быть, сильно на нее подействовал, но она не подавала виду. Вилденберг невольно посочувствовал ей и тихо сказал:

— Ну-ну! В следующий раз повезет. Превратности игры. Для Целлера остается еще очень много, гораздо больше, чем та мелочь, которая всплыла тут на поверхность.

Ван Хаутем ничем не обнаруживал своих чувств. Он по-прежнему сомневался: а вдруг эта фройляйн вновь решила продемонстрировать свои актерские навыки. Швейцарка все еще умалчивает подробности контрабандных пересылок ривьерской добычи, хотя совершенно ясно, что она знает множество фактов, неизвестных амстердамской полиции. Комиссар нарочно сообщил ей, что посылка с бриллиантами попала в его руки, ведь это позволило ему как бы мимоходом заметить:

— Теперь, узнав об этом, вы, наверное, возвратитесь в Швейцарию…

— Все зависит от начальства.

Ответ последовал чисто автоматически, потому что мысли ее были заняты совсем другим. И в который раз за свою долгую жизнь комиссар пожалел, что еще не придуман способ читать чужие мысли.

Вот и сейчас было непонятно, почему она вдруг внимательно посмотрела на него и спросила:

— Вы уже допросили Фрюкберга?

Ван Хаутем молча кивнул. Может, в этой словесной дуэли она все-таки хоть чем-то себя выдаст?

— И он сознался, что проник сегодня ночью к Фидлеру для того, чтобы забрать сигарную коробку?

— Вот именно! Его показания весьма упрощают дальнейшее расследование этого дела.

Труди опять погрузилась в размышления. Терпеливо, словно кот, подстерегающий мышь, скрывшуюся в норе, комиссар ждал, о чем она еще спросит.

— Сегодня утром ваш сотрудник запретил мне выходить из номера. Означает ли это, что я нахожусь под надзором полиции, или мне все-таки можно свободно передвигаться по городу?

— Почему бы нет?

Чем свободней будет себя чувствовать Труди, тем лучше для Ван Хаутема, ведь он уже принял меры и будет иметь полную информацию о том, где она находится и что делает.

— Вы свободны как птица. Сейчас мы с вами попрощаемся, и машина, на которой мы сюда приехали, отвезет вас, куда вы пожелаете. Я только очень попрошу вас сообщить, когда вы будете уезжать из Амстердама. Ведь вы свидетель уголовного преступления. Менеер Вилденберг, у вас есть еще вопросы к фройляйн Мигль или ей можно идти?

Прокурор понял скрытый намек и встал.

— Не буду вас больше задерживать, фройляйн Мигль. Желаю приятно провести время в нашем прекрасном городе.

Труди уже давно уехала, когда Вилденберг прервал затянувшееся молчание.

— Ваши загадочные реплики в конце разговора с этой девушкой заставляют меня предположить, что у вас уже есть четкий план дальнейшего расследования. Мы не первый день работаем вместе, и я отлично знаю, что, по вашему мнению, пока дело не передано в прокуратуру, меня совершенно не касается, в каком направлении вы собираетесь искать решение проблемы. Но это отнюдь не лишает меня нормального человеческого любопытства. Нельзя ли на нынешней стадии слегка приоткрыть завесу, которая покуда скрывает от меня великую тайну?

Они знали друг друга уже так давно, что этот умышленный сарказм не задел Ван Хаутема. Он дружелюбно улыбнулся прокурору.