Филфак (СИ) - Гордеева Алиса

Дёргаюсь. Но зажатая между кухонным уголком и мускулистым телом парня попадаю в ловушку.

— Он же мямля, Ань! — горячими губами оставляет дорожку на моей шее. — Он тебя так легко отпустил со мной.

До боли кусаю губы.

— Артур, не надо…

Чёрт побери, Царёв ничего не знает, но запросто делает выводы.

— Думаешь, я не понял, зачем все эти твои уловки о разговорах. Испугалась за него, да? А он за тебя?

Настырные руки Царёва ощущаются повсюду, а я как заколдованная не могу его оттолкнуть. До тошноты неприятно признавать, что Артур прав.

— Между мной и Ильёй ничего нет, — бормочу в своё оправдание.

— И не будет.

Царёв отталкивается от столешницы и, прихватив чашку с чаем, садится обратно на отцовский табурет.

— Артур, ничего не изменилось, — обнимаю себя дрожащими руками и вжавшись в холодную стену, с неприятием смотрю на ночного гостя. — Я не вернусь к тебе.

— Тогда я сверну шею твоему задохлику, – без тени сомнения произносит парень и шумно отпивает чай.

— Да не мой он, — повышаю голос. До невозможности хочется плакать: я загнала себя в угол и не знаю, как выбраться. — У Ильи девушка есть. Любимая. Но он никак вспомнить о ней не может.

— А ты, значит, вызвалась утешить несчастного? — Артур кривится от собственного предположения, как от запаха дуриана.

— Просто пытаюсь помочь.

— Чем? — с губ Царёва срывается смешок. — Аня, очнись! Он большой мальчик! Сам свою девочку найдёт!

— Ты не понимаешь!

— Так объясни!

— Тебе? Зачем? Это всё равно ничего между нами не изменит.

— Ну да! — Артур залпом осушает чашку с горячим чаем. — Кто такой Царёв? Лопух, которого можно сначала бросить, потом сорвать в час ночи на другой конец области, пальчиком поманить и выкинуть за ненадобностью. Ты меня за идиота держишь, Румянцева?

— Нет! — мотаю головой и подхожу к раковине. На полную включив воду, начинаю мыть свою чашку. И плевать, что я так и не сделала ни одного глотка.

— Прости, — доносится в спину, а я закрываю глаза, выпуская на свободу одинокую слезинку. — Я и сам не знаю, что на меня нашло. Наверно, просто ревность. Прости! Друзья?

Киваю и снова пропускаю мимо ушей шаги Артура, и даже не противлюсь, когда парень, развернув меня к себе, крепко прижимает к груди. На сей раз и правда по-дружески, не позволяя ничего лишнего.

Мы не враги. Мы выросли вместе. Царёв учил меня рыбачить и мазал зелёнкой разбитые коленки. И пусть у нас не сложилось, мы ещё можем остаться друзьями. Наверно…

За окном начинает неспешно светать. Сквозь низкие облака розово-сизыми разводами проступают первые лучи солнца. Ещё немного, и погаснут фонари, а прохожие, как муравьишки, побегут по своим делам.

Перебравшись к подоконнику, встречаем рассвет. Под мурлыканье Хвоста говорим на отвлечённые темы. А когда уровень доверия перекатывает за жёлтую линию, я делюсь с Артуром тем, что узнала в доме дяди Вани, но о чём Соколов не стал даже слушать.

— Как, ты сказала, её зовут?

— Кравцова Яна, – торопливо повторяю, вспоминая свою находку — выпускную папку с фотографиями того самого Женьки, в чьих вещах сейчас щеголяет Илья. Оказывается, до девятого класса парни были одноклассниками, а некая Кравцова Яна училась с ними.

— Знакомая фамилия, — потирает нос Артур. — Жаль, ты не забрала папку с собой.

— Да как можно? Это же память, — пожимаю плечами. Каким бы запойным ни был дядя Ваня, возможно, эти фотографии – единственное напоминание о сыне. Тем более ребята на старых фото такие ещё по-детски несуразные и зелёные, что сейчас пройдёшь мимо и не узнаешь. По крайней мере, Илья изменился с тех пор до неузнаваемости.

— Я поспрашиваю своих про Кравцову, — смачно зевая, Царёв разминает шею и, напоследок потрепав Хвоста за ухом, собирается уходить.

Плетусь следом, чтобы закрыть за парнем дверь, и едва не врезаюсь в широкую спину, когда Царёв внезапно тормозит.

— А давай, всё по-честному, Ань, — не оборачиваясь предлагает Артур, и тут же прокручивает тупой нож в моём сердце:

— Если найду твоему филологу его Яну, то ты дашь «нам» ещё один шанс.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Глава 13. Третий (не) лишний

Фил.

Странное, нехорошее предчувствие разливается по венам. Зачем приехал этот Царёв? Почему Аня сорвалась к нему так резво, в момент позабыв обо мне?

Глубоко дышу, чтобы не наделать глупостей. С трудом усмиряю зудящие кулаки, жаждущие расквасить смазливую морду звезды спортфака. Меня бесит его высокомерная поза, раздражает снисходительный взгляд. Но больше всего выводит из себя поведение Румянцевой. Не она ли твердила, что рассталась с этим ушлёпком? Тогда какого лешего тянется к нему и смотрит в рот. Ответ вертится на языке, но я гоню его прочь. Не хочу верить, что сердце Аньки всё ещё заполнено этим высокомерным ублюдком.

И снова долгий вдох. Я должен успокоиться! Тщетно убеждаю себя, что не имею никакого права решать за Румянцеву, кого ей любить и в чьих объятиях согреваться, и всё же, собрав мокрую одежду в охапку, подхожу к этим двоим.

Вижу, как Аня цепляется за плечи бывшего, слышу её шёпот и всё меньше отдаю отчёт в своих поступках.

— Проблемы? — сталкиваюсь с презрительным взглядом Царёва, а тот весьма предсказуемо начинает быковать. И что Румянцева в нём нашла? Гора мышц, убогая стрижка и выпирающая со всех щелей завышенная самооценка — одним словом, урод обыкновенный.

Царёв небрежно отталкивает от себя Аньку и с вызовом смотрит в мою сторону. А мне только дай отмашку — озверею.

Увы, Пуговица выбирает не меня… Отпустив мою руку, она голодной кошкой льнёт к Царёву. В его глазах ищет поддержки, его теплом пытается надышаться. До боли знакомое чувство порцией яда выстреливает в сердце, а в голове бьёт в набат упрямая мысль: «Быть третьим лишним — моя судьба».

Поэтому не лезу в драку. Да и какое я имею на это право, если Пуговица вполне себе счастлива с другим.

Занимаю место в тёплом салоне авто и стараюсь не отсвечивать. Кто я такой, чтобы мешать вчерашним влюблённым выяснять отношения? Правда, и Царёв, и Аня молчат. Первый не моргая смотрит на дорогу, а Румянцева, полагая, что никто её не видит, беспрестанно ёрзает на заднем сидении.А между тем, дальний свет нашего болида на бешеной скорости разрывает черноту ночи. Уж не знаю, купил мажор права или нет, но рулит он весьма агрессивно и явно испытывает судьбу, пересекая сплошную для обгона. И снова по телу пробегают странные импульсы. Я их не понимаю, но чувствую: скорость – это не моё.

Между тем стрелка спидометра приближается к ста сорока. Закрываю глаза. Здесь что-то не то… Голову кружит от опасности, кончики пальцев покалывает иголками, а из глубин сознания одно за другим начинают возрождаться воспоминания. Их так много, что впору взвыть! Мой отец, погибший на трассе. Авария, едва не стоившая мне свободы и жизни. В памяти воскрешаю брошенные случайно фразы. В мыслях прокручиваю поступки и на время позабытые лица друзей. Начинаю понимать, каким макаром очутился здесь, у чёрта на куличках. По отдельным фрагментам восстанавливаю в памяти эту дурацкую ухабистую трассу, по которой убегал со свадьбы Шахова, и судьбоносную заправку, на которой, как специально, прямо сейчас тормозит Царев. Как же далеко меня унесло с радаров нормальной жизни!

Сижу в деревенских обносках в чужой тачке под чужим именем и вынужден играть роль какого-то баяниста-неудачника! Дьявол! Да я баяна в руках никогда не держал! Как меня вообще могли перепутать с филологом? Меня! Богатыря под два метра ростом с наглой татухой в половину тела! И какого лешего Шахов меня до сих пор не хватился? Ну, только попадись ты мне, братец! Напою тебя «Мухтарчиком», а на закуску пельменей в чайнике отварю!

Но всё это мелочи! Главное — я, наконец, вспоминаю Яну. Вижу перед собой её лицо: всё тот же игривый взгляд, вздёрнутый носик, улыбку на губах… Даяна непередаваемо красивая, но её красота больше не трогает меня за живое. Её образ не отзывается трепетной дрожью в сердце. Её имя больше не хочу кричать во всё горло…