Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

В этот миг я почувствовал силу, которая исходила от этого человека. Думаю, и Коба тоже. И будто сопротивляясь этой силе, он мрачно, грубо, прервал вдохновенный поток слов:

— Я хотел бы, чтобы ваш Всемогущий Дух помог и нам. И подсказал, что будете делать вы, если мы вскоре нападем на очень недружественную нам Финляндию?

Гитлер как-то огорошенно, почти испуганно глядел на Кобу. Наконец пришел в себя и сказал:

— Да, конечно, она входит в сферу ваших интересов. Но финнов любят в Германии. Это светловолосые голубоглазые люди. И кроме того, как вы это сделаете? В отличие от нас, вы член Лиги Наций?

— Нас исключат, — улыбнулся Коба. — Но как и вы, мы спокойно это переживем. «Париж стоит обедни». Финляндия должна быть нашей, каковой она и была всего четверть века назад… И уже после Финляндии мы осуществим, наконец, главный пункт наших соглашений — займем Прибалтику.

Гитлер сидел в растерянности. Он был не готов, потерялся. Он не умел уступать. Ярость, бешенство… Мне показалось, он готов был вскочить! И… не мог! Коба был слишком нужен ему. Они действительно походили друг на друга. Если ненавидели, то навсегда. Думаю, именно в этот момент Гитлер поклялся уничтожить Кобу.

Он долго молчал. Потом сказал:

— Ваша взяла.

Но Коба продолжил:

— Я хочу, чтобы в дальнейшем не только мы информировали вас о своих ближайших планах. Но и вы — нас, как полагается честным и добрым друзьям.

— Здесь все просто, — ответил Гитлер. — Вся Европа — это и есть наш план.

— Мы будем только приветствовать это, — очень ласково произнес Коба. — Считайте, что союз Александра с Наполеоном заключен.

Оба встали.

— Я рад был вас повидать. Вы — великий человек.

И Гитлер обнял Сталина. Они были одного роста: Гитлер по-европейски прикоснулся щекой к щеке Кобы, обозначая поцелуй. Коба в ответ по-нашему, по-азиатски, мокрыми губами поцеловал Гитлера. На лице фюрера отобразился почти испуг. На лице Кобы — гримаса, он почувствовал запах гитлеровского рта.

Обратно Коба решился лететь на самолете, чтобы его отсутствие было короче.

По пути на аэродром он веселился:

— Как я умыл этого мудака! Жаль, что никто не узнает!

— Мне кажется, — осторожно сказал я, — война с Финляндией вызовет окончательный разрыв с западными либералами. Я потеряю многих агентов…

— Ты, видимо, хочешь составить оппозицию. Давно не слышал. Зря злишь меня, Фудзи.

Я замолчал. Коба продолжал:

— Мне давно кажется, что финны живут не там. На нашей границе они не нужны и опасны. Но их трудолюбие очень пригодилось бы в Сибири. Мы сумеем дать им там куда большую территорию. Победа в войне поможет решить и эту проблему…

Я с ужасом, изумлением понял, что мой друг задумал переселить целый народ.

По-моему, он летел в первый и, кажется, в последний раз в жизни. Я был уверен, что он станет бояться или его будет тошнить. Но ничего подобного. Весь полет до Москвы Коба проспал сном праведника…

Мы прилетели в Москву под вечер, и с аэродрома он отправился в Кремль. Приехав, велел немедленно привезти Молотова и кого-то из военных. Не знаю, о чем они говорили, Коба отправил меня домой.

Коба позаботился, чтобы никто тогда не смог узнать о поездке. Охрана, сопровождавшая его вагон, исчезла уже через несколько дней. Думаю, и летчики тоже. Но документ, подтверждающий встречу, вы сможете найти в довольно неожиданном месте…

Перед дверью кабинета Кобы, как я уже писал, сидел дежурный офицер НКВД. Он аккуратно записывал в журнале посетителей, кто, когда и во сколько заходил в кабинет.

Там вы и обнаружите, что в течение двух будних дней великий работяга Коба таинственно отсутствовал в своем кабинете. 18 и 19 октября его там не было. И только поздним вечером девятнадцатого он появился в Кремле. И вот что удивительно. Помню, Берия, знавший о существовании этой записи, принес Кобе журнал и предложил изъять или заменить страницу.

Коба подумал, потом сказал:

— Пусть остается как есть.

До сих пор гадаю: неужели оставил для Истории? Так что коли будете писать книгу о Кобе, сверьтесь с этим журналом.

Впрочем, вскоре появился и еще один, на этот раз иностранный документ о той встрече.

Но о нем расскажу позже!

Уже через день я выехал в Лондон.

В Лондоне прочел в газетах сенсацию — наш ультиматум. Мы предложили Финляндии явно невозможный территориальный обмен: Коба потребовал уступить нам районы Карелии, где проходила оборонительная линия Маннергейма, и земли, прилегающие к Ленинградской области.

Переговоры, естественно, зашли в тупик, и вскоре мы объявили: «26 ноября наши войска были неожиданно обстреляны артиллерийским огнем с финской стороны, в результате чего убито четверо и ранено десять человек».

Напрасно финны доказывали, что пушечные выстрелы были произведены с советской стороны, что мы убили собственных солдат.

Это была война!

Коба выучил уроки Фюрера и повторил сценарий немецкого начала войны с Польшей.

Много лет спустя читал я забавные воспоминания маршала Конева. Он описывал, как в присутствии адмирала Исакова и наркома Ворошилова, начиная финскую войну, Хозяин заявил то же, что сказал мне: «Надо будет товарищей финнов переселить подальше. Население Финляндии меньше населения одного Ленинграда, можно их будет отселить…»

Коба умел осуществлять самые грандиозные проекты. Что ж, коли Господь поселил народ не там, он исправит ошибку Господа.

Мой давний знакомец финн Куусинен по приказу Кобы тотчас образовал «Правительство Финляндской Демократической Республики» из жалких остатков финских коммунистов, не сгинувших в дни террора. Впрочем, сам «известный деятель коммунистического движения» не знал не только о судьбе своих товарищей, но и о собственной семье — об арестованных сыне и первой жене.

Был ли он информирован, куда Коба придумал переселить его, правительство и народ? Не уверен. Коба давно отвык обсуждать свои решения. Как писал Николай I: «Я не только не разрешаю ругать мои действия, я запрещаю их хвалить. Я никому не разрешаю вмешиваться в мою работу!»

Но финны не позволили Кобе исправить «ошибку Господа». Маннергейм избрал единственно возможную тактику полупартизанской войны и диверсий, к которой не были готовы ничтожные военачальники, оставленные Кобой в живых. Самых талантливых он отправил на тот свет!.. Бездарная стратегия командования, военные неудачи, сто тысяч убитых наших солдат, лежавших на снегу под холодным финским небом, — все это общеизвестно, и это я пропускаю. Гитлер в войну не вмешался, как и обещал. Но финнов щедро снабжал оружием и инструкторами. И как справедливо казалось Кобе, потирал руки, слушая о наших неудачах.