Женщина в клетке - Юсси Адлер-Ольсен

Следователи обнаружились в одном из вспомогательных помещений в окружении разложенных на столе факсов, фотокопий и разных бумажек. Впечатление было такое, словно Ассад открыл центр по работе с избирателями для участия в президентской кампании. Три секретарши трещали без умолку, а Ассад подливал чаю и старательно кивал при каждом новом повороте этой светской беседы. Удивительно результативный метод работы!

Карл осторожно постучал по дверному косяку.

— Похоже, вы собрали большое количество документов, — произнес он, кивая на бумаги.

И почувствовал себя невидимкой: одна только фру Сёренсен удостоила его взглядом, хотя это и не доставило ему большой радости.

Он молча удалился в коридор и впервые после окончания школы испытал что-то похожее на ревность.

— Карл Мёрк, — раздался у него за спиной голос, который тотчас же заставил его забыть о горьком чувстве поражения и ощутить себя победителем. — Маркус Якобсен сказал, что вы хотели поговорить со мной. Назначим время для встречи.

Обернувшись, Карл тут же поймал взгляд Моны Ибсен. Назначить встречу? Еще бы, черт возьми!

22

2003–2005 годы

После того как на день рождения Мереты они выключили свет и увеличили давление, она проспала целые сутки. Ее совершенно сразило сознание того, что ее жизнью полностью распоряжается кто-то другой и что она, судя по всему, находится на пути к бездне. Лишь на следующий день, когда в шлюзе загремело ведро с едой, она открыла глаза и попыталась сориентироваться в обстановке.

Подняв взгляд, она посмотрела на иллюминаторы: оттуда к ней проникал еле заметный свет. Значит, в помещении за стеклом загорелась лампочка. Мерете она давала не больше света, чем зажженная спичка, но это было хоть что-то. Встав на колени, она попыталась определить, где находится источник света, но за стеклом все было смутно. Тогда она повернулась в другую сторону и осмотрелась в своей камере. Света хватало, чтобы, привыкнув к нему, глаза через несколько дней начали различать отдельные детали.

В первый миг она обрадовалась, но тут же себя одернула. Ведь как ни мало этого света, его тоже можно выключить.

Кнопкой распоряжалась не она.

Вставая, Мерета задела рукой лежавшую на полу металлическую трубку. Это был фонарик, который они ей передали. Она крепко сжала его в руке, стараясь упорядочить мысли. Фонарик означал, что рано или поздно они собираются выключить жалкие остатки света, которые проникали к ней из-за стекла. Иначе зачем было давать ей фонарик?

В первый момент она хотела его включить — просто потому, что у нее имелась такая возможность. Искушение было велико — ведь в остальном у нее давно уже отняли право самой что-то решать. Однако она не стала этого делать.

«У тебя есть глаза, Мерета, вот пусть они и работают», — остановила она себя и положила фонарик рядом с отхожим ведром к стене под иллюминатором. Если зажечь свет, то, погасив его, она надолго окажется в непроницаемой тьме.

Это все равно, что пытаться утолить жажду морской водой.

Ее опасения не оправдались, и слабый свет не погас. Она могла различать очертания комнаты и наблюдать за тем, как постепенно хирело ее тело. В таких условиях, напоминавших зимнюю ночь, она провела почти пятнадцать месяцев. Затем все опять радикально переменилось.

В тот день она впервые различила за слепым стеклом какие-то тени.

Она лежала на полу, вспоминая книжки. Так она поступала часто, чтобы отвлечь себя от мыслей о том, как бы она сейчас могла жить, если бы поступила как-то иначе. Думая о книжках, она переселялась в совершенно другой мир. Одно только воспоминание о сухости бумажных страниц под пальцами наполняло душу тоской. Запах целлюлозы и типографской краски. Сотни раз Мерета мыслями улетала в свою воображаемую библиотеку, отыскивая там единственную книжку на свете, которая в точности сохранилась у нее в памяти, без домыслов, привнесенных собственной фантазией. Не ту, которую ей хотелось бы вспомнить, не ту, которая произвела на нее наибольшее впечатление. Но единственную книжку, которая целиком сохранилась в ее измученном сознании вместе с воспоминаниями о радостных взрывах смеха.

Эту книгу читала ей мама, и Мерета читала ее вслух братцу Уффе, и вот теперь, в потемках, она пыталась читать ее самой себе. Маленький философствующий медвежонок Пух стал ее спасательным кругом, защитой от безумия. Они все обитатели стометрового леса. Она как раз находилась в далекой медовой стране, когда на освещенное еле брезжущим светом окно вдруг надвинулось черное пятно.

Мерета изо всех сил вытаращила глаза и затаила дыхание. Нет, ей не показалось. Впервые за долгое-долгое время она почувствовала, что слегка вспотела. На школьном дворе, в узких вечерних улочках незнакомых городов, в фолькетинге в самые первые дни — вот где ее посещало это же ощущение: будто где-то рядом посторонний человек, который подглядывает за ней исподтишка.

«Эта тень хочет причинить мне зло», — подумала она и, обхватив себя руками за плечи, продолжала пристально следить за пятном. Оно постепенно увеличивалось и наконец застыло над нижним краем иллюминатора, будто тень человека, сидящего на высоком табурете.

«Видят ли они меня?» — подумала Мерета и, напрягая зрение, посмотрела на стену у себя за спиной. Да, белая поверхность стены четко выделялась из тьмы, ее разглядел бы любой, кто не привык жить во мраке. А значит, и ее, Мерету, эти, снаружи, тоже могут видеть.

Всего несколько часов назад она приняла из шлюза бачок с едой: она знала это совершенно точно, поскольку единственное событие ее жизни изо дня в день происходило регулярно и ритмы организма настроились на него. До прибытия следующего бачка осталось еще много, много часов. Тогда зачем они сейчас тут? Что им нужно?

Очень медленно Мерета встала и пошла к окну. Тень за стеклом даже не шелохнулась.

Тогда Мерета приложила ладонь к стеклу, закрыв ею черную тень, и стала ждать, глядя на свое полузаслоненное отражение. Так она простояла до тех пор, пока не усомнилась, стоит ли доверять собственному рассудку. Есть ли тень — или ее нет? Может быть, так, а может, иначе. Почему сейчас кто-то должен стоять за стеклом, если раньше никто в него не заглядывал?

— Подите вы к черту! — крикнула она так, что эхо отдалось в теле, будто электрический разряд.

И тут вдруг это произошло. Мерета отчетливо увидела, как тень за стеклом сдвинулась — немного вбок и немного назад. Чем дальше от стекла, тем больше она уменьшалась и становилась более расплывчатой.

— Я знаю, что вы там! — крикнула Мерета; ее пробрал озноб, губы и все лицевые мышцы задрожали. — Убирайтесь отсюда! — прошипела она, наклонившись к стеклу.

Но тень осталась на том же месте.

Тогда Мерета села на пол, уткнулась в колени и обхватила голову руками. От одежды сильно тянуло затхлостью. Она носит эту блузу, не меняя, вот уже три года.

Серые сумерки висели в помещении день и ночь, но это было лучше, чем полный мрак или никогда не гаснущий свет. Они давали выбор: можно было не замечать света или не замечать тьмы. Теперь она уже не закрывала глаз, когда хотела сосредоточиться, а позволяла мозгу самому решать, в каком состоянии ему удобнее отдыхать.

Этот серый свет содержал множество оттенков — почти как во внешнем мире, где день может быть по-зимнему ясным, по-февральски темным, по-октябрьски серым, дождливо-пасмурным, сияющее-ярким и включать всю палитру красок. В этих стенах ее палитра ограничивалась черным и белым цветом, и она смешивала эти краски, смотря по настроению. Пока у нее был холст в виде этого серого цвета, ей еще не грозило безнадежное отчаяние.

А Уффе, Винни Пух, Дон Кихот, Дама с камелиями и Смилла врывались в ее мысли, сыпали песок в песочные часы и засыпали им тени, встающие за стеклом. Благодаря им ей было гораздо легче жить в ожидании новых козней со стороны тюремщиков. Они все равно приходили, несмотря ни на что.

И тени за стеклом стали обыденным явлением. Каждый день, через какое-то время после прибытия еды, в одном из окошек на стекле появлялась тень. Первые несколько недель она была маленькой и немного размытой, но скоро сделалась отчетливей и крупней, придвигаясь все ближе.

Мерета знала, что из-за окна ее хорошо видно. В один прекрасный день они направят на нее прожектор и велят делать то или другое. Можно только догадываться, какую радость могли находить в этом скоты за окном — ей это совершенно не интересно!

Незадолго до ее тридцатипятилетия за стеклом неожиданно возникла еще одна тень. Немного крупнее и не такая четкая, она явно возвышалась над первой.

«Позади одного человека стоит второй», — подумала Мерета и ощутила новый приступ страха: теперь она оказалась в меньшинстве, противники имеют явное численное преимущество.