Как далеко до завтрашнего дня - Никита Моисеев

Пришел на защиту и профессор Победоносцев. Тогда то он и рассказал мне о судьбе письма, которое я написал ему еще будучи инженером дивизии. И мне стали понятными неожиданные выкрутасы моей судьбы. После защиты мы с ним долго гуляли по корридорам Академии и он мне убедительно втолковывал, что я должен, нет, обязан приложить все усилия, чтобы уйти из армии. И не в неизвестность. Теперь, когда я кандидат наук, да в такой быстро развивающейся и престижной области, как ракетная техника и реактивная наука, каждое КБ меня возмёт. Возможностей много и материально я буду обеспечен не хуже чем в армии.

А еще он мне сказал – «Но Ваше место, я в этом убежден, в ВУЗ,е. Демобилизуйтесь и приходите на мою кафедру в МВТУ».

Нет ни в чем он меня тогда не убедил. Уж очень казалась заманчивой устроенность кадровой офицерской службы. Я был представлен к очередному званию и генерал Хадеев обещал досрочно представить к званию подполковника, благо я занимал полковничую должность. Была уже и собственная комната – впервые в жизни. Правда в ней кроме раскладушки, табуретки и стола на трех ножках ничего не было. Но тем не менее у меня уже была свя крыша над головой. Все это казалось заманчивым. Что греха таить!"

Но не зря говорят, что лучший учитель – Жизнь!

Я возвращаюсь в гражданскую жизнь

Возвращение в Харьков было триумфальным. Хадеев меня поздравил публично. Но за праздничными днями пошли будни.

И они оказались куда менее привлекательными, чем предыдущая харьковская деятельность и чем то, на что я расчитывал. Концепция Училища была составлена, планы утверждены, курсанты появились и началась рутинная работа учебного отдела – составление расписаний, проверка занятий, заполнение форм отчетности и тому подобное. Одним словом началась полная забот жизнь военного чиновника, который к тому-же и находится все время в поле зрения своего начальства. Поездки в Москву прекратились вместе с окончанием пускового периода.

Вместе с этими поездками прекратились и научные семинары в Академии Жуковского и разговоры, наполнявшие жизнь особым содержанием. Я пробовал завязать контакты в Харьковском математическом обществе и с Университетом. Математическую жизнь города возглавлял тогда Наум Ильич Ахиезер – первоклассный математик и доброжелательный человек. Харьковские математики отнеслись ко мне с симпатией. На их семинарах я даже сделал пару докладов. Но наши интересы были уж очень разные. Я жил тогда в мире инженерных задач, а они были все «чистые» математики и занимались классическим анализом.

Так же как и несколько лет тому назад, когда я еще служил в дивизии, я снова, но с еще большей остротой почувствовал, что регулярная армейская или чиновная служба – не по мне! Надо было что существенное менять во всей моей жизни.

Я не сразу пришел к мысли о необходимости оставить армию. Форму носить привык, как и чувствовать себя кадровым офицером. Гражданская жизнь меня слегка страшила своей неопределенностью и высокой мерой самостоятельности и ответствености за самого себя. Но постепенно я понял неизбежность расставания с армейской жизнью. Иного пути у меня просто не было. Всё то, что вокруг происходило, что приходилось делать, я воспринимал как «преджизнь». Ежевечерне я думал о том, что мне уже 30 лет и что надо что-то устраивать, надо...А что надо, я пока не очень то и понимал. И постепенно пришел к пониманию необходимости – надо снимать погоны. Хоть и страшно, но надо! И чем быстрее это случиться. И однажды написал рапорт.

Хадеев был мрачен и неприветлив, как в первый час нашей первой встречи в штабе ВВС. Он долго смотрел на мой рапорт. Читал и перечитывал. А потом взял ручку и написал на рапорте очень смешные и мудрые слова: «Использовать по специальности не могу. С мотивом демобилизации не согласен». Дело было сделано: согласно устава армейской службы, я теперь мог обращаться в высшие инстанции. Рапорт ушел в Москву.

Через пару месяцев в Училище пришел приказ о моей демобилизации, причем за подписью того самого генерала Орехова, с которым я встречался уже дважды. Он наверное был рад избавиться раз и на всегда от назойливого подчинённого.

Новый 49-ый год я встречал уже без погон, но в кителе – цивильный пиджак у меня заведется ещё совсем не скоро.

Ещё летом я договорился о своей возможной работе в НИИ-2 и МВТУ. Защита открыла, практически, все двери. Я начал заниматься динамикой управляемых реактивных снарядов. Эта дисциплина делала только свои первые шаги и каждый, даже незначительный результат воспринимался чуть ли не как открытие. Я часто выступал с докладами, публиковался в закрытых изданиях. Мне казалось, что в слующем году я смогу представить рукопись книги, которую я писал, в качестве докторской диссертации. В этом меня очень поддерживал профессор Победоносцев и ряд моих коллег. Мне казалось, что моя жизнь уже навсегда связана с тем техническим миром, в который я вошел. Но судьбе было угодно распорядится по-другому.

Однажды все рухнуло, когда арестовали мою мачеху. Я уже об этом рассказывал – меня отовсюду выгнали и мне пришлось уехать из Москвы в Ростов и начать всё совсем заново! Почти с нуля.

Жизнь оказалась, действительно, совсем новой и была отделена непроходимой стеной от всего, что было раньше. Из прошлого остался только один Ворович, такой же изгой, как и я. Пришлось прекратить все контакты с моими друзьями по Академии и моими преподавателями. Я допускал возможность для них всевозможных неприятностей – как никак, а контакты с кандидатоми в арестанты вряд ли могли приветствоваться соответствующими органами. Единственный человек из «старого мира», который мной интересовался, причем по собственной инициативе, и которого я иногда посещал – примерно раз в год, был Д.А.Вентцель.

Доклад у М.В. Келдыша

Жизнь и вправду пришлось начинать сначала. Семья, университет в Ростове – всё было совсем не так, совсем не похоже на то, что было в предыдущей жизни. Но одно я знал теперь совершенно твердо – я буду учить студентов и заниматься наукой в меру своих возможностей. И не математикой, в том ее понимании, которое исповедовалось на математическом отделении МГУ, которое я окончил. Я буду заниматься теоретическими исследованиями проблем, имеющих совершенно конкретное содержание – физическое или техническое. Но каких задач – этого я ещё не знал. Ракетной техникой я заниматься не мог, будучи лишенным допуска, а других задач я пока не знал. Однако принципиальный выбор был уже сделан. И этим я обязан Д.А.Вентцелю.

Когда я пришел на кафедру теоретической механики, мой новый начальник доцент А.К.Никитин сразу же задал мне вопрос – а какими задачами я собираюсь заниматься. Он рассматривал меня как специалиста и ждал ответа, А что я мог ему ответить? Я действительно не знал чем я буду заниматься.

Надо сказать, что и потом, мне всегда было трудно отвечать на подобные вопросы. Мне всегда было очень трудно планировать свою исследовательскую деятельность. Я мог говорить только о направлении, а конкретные вопросы возникали как-то сами собой. Я никогда не могу сказать заранее более или менее точно то, что я буду делать. Порой я начинал одно, а получалось сосем другое. Я думаю, что это особенность любой творческой деятельности. Как-то я прочел у Симонова фразу – «..и я пошел писать для газеты стихи о смерти Сталина». Я не читал этих стихов, но думаю, что они не могли бы быть хорошими. Убеждён, что нельзя писать стихи по заказу, как и думать о непонятном тоже по заказу!

Любое исследование – всегда размышление о непонятном. И получается оно лишь тогда, когда входит в жизнь, в твою собственную, когда о нем думаешь все время. Один наш сокурсник, человек очень посредственных способностей защитил докторскую диссертацию, раньше очень многих, кто считался талантливыми. Я удивился, когда мне сказали о его научных успехах. А другой мой сокурсник, очень талантливый математик Александр Львович Брудно мне ответил: «Ну и что? Он всё время только и думал о своем флаттере».

Задачи, которыми я начал заниматься и, которые через несколько лет составили предмет моей докторской диссертации возникли тоже, более или менее, случайно. Как только я начал работать в университете мне поручили подготовить серию задач для дипломных и курсовых работ по гидродинамике. Эту дисциплину я знал плохо, точнее совсем не знал. И поэтому искал задачи, которые были бы близки тем областям математики, которые я изучал в университете. А это была теория нелинейных возмущений линейных операторов. Так я вышел на задачи теории гравитационных волн в ограниченных объемах жидкости, то есть на задачи о колебании жидкости в сосудах и ограниченных водоемах.

Я начал разбираться в этих задачах и вскоре появились даже некоторые результаты. Я написал о них небольшую заметку, страниц на 5 или 6. Её первым читателем был покойный М.Г.Хапланов, который, по существу переписал ее заново – такое количество замечаний он мне сделал. И во время одного из своих приездов в Москву, я встретился с профессором Я.И.Секерж-Зеньковичем, специалистом по теории волн и милейшим человеком. Он одобрил мою заметку и предложил мне сделать доклад на семинаре математического института у академика М.В.Келдыша.