Сэди после смерти - Эд Макбейн

Дождавшись, когда техник закончит свою работу, Карелла быстро поблагодарил сторожа и поехал в участок.

* * *

До Рождества оставались считанные часы, и в соответствии со старой недоброй традицией в 87-м участке уже вовсю шла «предпраздничная вечеринка». Камеры предварительного заключения начали принимать первых «гостей» – в основном воров и карманников, промышлявших в магазинах, а также пьяных, среди которых затесался даже один убийца.

Воров и карманников свозили из находившихся на территории участка универмагов пачками, что было в порядке вещей: предрождественская распродажа – самая горячая пора для «работы». Сочельник был последним днем, когда можно было продемонстрировать свое «искусство» в магазинах, набитых толпами обалдевших покупателей. Магазинные воры работали самыми разными способами. Например, когда в дежурку ввели стройную женщину по имени Эстер Брейди, она была похожа на беременную. Ее «беременность» была вызвана ворохом краденых вещей на сумму в двести долларов, засунутых в эластичные спортивные брюки, надетые под платье, – довольно рискованная процедура, если учесть всю сложность операции: поднять подол платья, схватить вещь, спрятать ее в брюки и вновь опустить подол. Тем не менее это позволило ей за двадцать минут из красотки с точеной фигурой превратиться в даму на восьмом месяце.

Феликс Хопкинс, высокий худощавый негр с изящными манерами, с аккуратными усиками и в очках в золотой оправе, был одет в длинное пальто с множеством карманов, набитых маленькими, но очень ценными ювелирными изделиями, которые он время от времени хватал с прилавков. Обычно он заходил в отдел и просил показать ему зажигалку; пока продавец доставал ее из витрины, Хопкинс успевал прикарманить пять-шесть авторучек с золотыми перьями. Его руки работали с быстротой фокусника – он занимался своим ремеслом так давно, что для того, чтобы спрятать украденное, ему даже не надо было расстегивать пальто. И хотя, когда его задержали, карманы его пальто были битком набиты – золотая ручка, платиновые часы, золотая скрепка для банкнот, ожерелье с фальшивыми бриллиантами, пара золотых серег, обтянутые кожей часы для путешествий и кольцо с черным ониксом, – он продолжал убеждать полицейского, что все эти вещи он купил в других магазинах. Чеки выбросил, а сами покупки нес домой, чтобы упаковать, как ему больше нравится, поскольку его не устраивает, как упаковывают вещи в магазинах.

Остальными ворами были наркоманы, которым позарез было необходимо раздобыть денег на дозу. Мысли о детективах – как о состоявших в службе охраны магазина, так и о городской полиции – отступали перед соблазнами, которые таили в себе прилавки одного из крупнейших в мире универмагов. Они знали только одно – каким бы он ни был ничтожным, но в этот вечер у них есть шанс заработать на один-два пакетика героина, а это уже гарантировало, что хотя бы Рождество обойдется без ломки. Они уныло расхаживали за решеткой в задней части дежурки. Вид у них был жалкий – арест означал, что Рождество они проведут без наркотиков с единственной надеждой на порцию метадона, да и то под вопросом. Они с презрением наблюдали за Эстер Брейди в ее раздутых спортивных брюках, за Феликсом Хопкинсом с его хитроумным пальто и за Джуниусом Купером, которого ввели в участок, нагруженного пакетами с бумагой.

Джуниус Купер работал в одиночку. Это был хорошо одетый мужчина сорока трех лет, с виду похожий на управляющего рекламным агентством, который в последнюю минуту примчался покупать рождественские подарки, поскольку это забыла сделать растяпа-секретарша. Он заходил в магазин с несколькими сумками, набитыми пакетами в ярких подарочных обертках, и пускал в ход один из двух способов, оба из которых, впрочем, были в одинаковой степени эффективными. При малейшей возможности он останавливался рядом с обыкновенным покупателем, который на секунду ставил на пол свою сумку, и мгновенно перекладывал один из его пакетов к себе или подменял его сумку своей. Аккуратно упакованные пакеты в сумке Джуниуса были набиты старыми газетами. Разумеется, при его системе работы многое зависело от быстроты, но тем не менее она позволяла действовать даже в присутствии детектива универмага, таская пакеты, за которые действительно уплатили честные покупатели и которые были упакованы магазинными клерками. Поймать Джуниуса было практически невозможно, разве что засечь, как он совершает подмену. На этом он сегодня и попался.

Пестрая компания магазинных воров в дежурке была разбавлена их ближайшими родственниками – карманниками, которые точно с таким же нетерпением ожидали открытия «охотничьего сезона» – бешеного наплыва покупателей под Рождество. Для карманника нет ничего лучше, чем толпа, а в приближающиеся праздники народ хлынул на улицы, как тараканы из-под раковины в ванной, – толпы в магазинах, в метро... Эти артисты с ловкими пальцами работали и в одиночку, и парами: легкий толчок, возглас: «О, простите!», и вот уже кошелек деликатно извлечен из сумочки, а карман пиджака разрезан бритвой, и бумажника там как не бывало. В городе не было ни одного детектива, который бы носил бумажник в кармане пиджака – нет, только в левом кармане брюк, ведь полицейские тоже не обладают стопроцентным иммунитетом к карманникам. Сегодня они были окружены карманниками, которые, естественно, возмущались, доказывая свою невиновность, и кричали, что знают свои права.

Что касается пьяных, то эти о своих правах не имели ни малейшего представления, на что, впрочем, большинству из них было наплевать. Все они начали отмечать праздник раньше времени, и каждому от избытка эмоций довелось совершить тот или иной поступок, признанный в этом чудесном городе правонарушением, – например, вышвырнуть на тротуар водителя автобуса, который не смог разменять десятку, или разбить ветровое стекло такси после того, как таксист заявил, что сегодня очень тяжелый день и он не потащится аж в Калмз-Пойнт, или отвесить пинка леди из Армии спасения, которая отказалась дать подудеть в свой тромбон, или налить виски в почтовый ящик, или помочиться на ступеньках крупнейшего в городе кафедрального собора и так далее. Одним словом, мелочь.

Но один из пьяных оказался убийцей.

Несомненно, в предрождественский вечер этот маленький черноволосый человек с бегающими глазками и тонкими пальцами скрипача, провонявший алкоголем и рвотой, был «звездой» 87-го участка. Несмотря на то, что его белая рубашка, лицо и руки были забрызганы кровью, он гневно допытывался, по какому праву его притащили в полицию.

Он убил свою шестнадцатилетнюю дочь.

Казалось, он не отдает себе отчета в том, что она мертва, и не помнит, как всего час назад пришел домой с работы, начав отмечать Рождество в конторе сразу после ленча, и обнаружил, что его дочь занимается любовью с каким-то парнем прямо на диване в гостиной. Телевизор с приглушенным звуком тускло освещал зашторенную комнату, голоса с экрана что-то нашептывали, а его дочь, ничего не слыша и издавая сладострастные стоны, извивалась в объятиях незнакомого парня. Тихо выйдя на кухню, оскорбленный папаша полез в ящик стола за оружием, подходящим для наказания, нашел только нож для чистки картошки и решил, что он не отвечает поставленной задаче. Затем он обнаружил молоток в коробке из-под обуви под раковиной, стиснул зубы и, постукивая им по ладони, вернулся в гостиную, где дочь продолжала стонать под своим любовником, схватил его за плечо, отшвырнул в сторону и принялся колошматить девушку по лицу, пока ее голова не превратилась в месиво из мозга, волос и костей. Парень кричал от дикого ужаса, пока не потерял сознания. На шум вбежала соседка, а отец продолжал бить молотком, обезумев от ярости за «непростительный грех» дочери, совершенный за день до Рождества.

– Джордж, – прошептала соседка, и он посмотрел на нее пустыми глазами. – Джордж, что вы наделали? – Он опустил молоток и с этого момента не мог вспомнить, что натворил.

Да, о таких «гостях» ребята из 87-го могли только мечтать!

* * *

Клинг даже не сразу ее узнал.

Когда она вышла из сверкающей стеклом и хромом вращающейся двери больницы и стала спускаться по лестнице, он увидел коротко подстриженную блондинку с прекрасной фигурой и сначала отреагировал на нее так же, как и на любую другую красивую незнакомку, но затем понял, что это Синди, и его сердце учащенно забилось.

– Привет, – сказал он.

– Привет.

Синди взяла его под руку, и некоторое время они шли молча.

– Ты отлично выглядишь, – наконец сказал Клинг.

– Спасибо. Ты тоже.

Он и в самом деле знал, как здорово они смотрятся вместе, и тут же преисполнился уверенности, что все, мимо кого они сейчас проходят по этой насквозь продуваемой ветром улице, не могут не замечать, что они без ума друг от друга. Еще ему казалось, что каждый прохожий должен был только сильнее ощущать свое одиночество, завидуя их молодости, силе и здоровью, и страстно желать оказаться на их месте – на месте Синди и Берта, Настоящих Американских Влюбленных, которые когда-то повстречались, и долго любили друг друга, и боролись за свое счастье, и печально расстались, но теперь, в этот замечательный праздник, вновь обрели один другого и пылают от горячей любви, словно лампочки на рождественской елке!