Льды Ктулху - Александр Лидин

— И не думай бежать! — объявил незнакомец тоном, не терпящим возражений. — В том, что я метко стреляю, ты уже убедился. Так что хватить раздумывать, подь сюды!

Василию ничего не оставалось, как подчиниться. Неспешно направив лошадь в сторону незнакомца, Василий обшарил седельные сумки выбранного им скакуна. Ничего полезного, если не считать бутыль самогона. Как раз то, что надо после такого бегства.

— Эти? Кто они? — кивнул незнакомец в сторону убитых.

— Люди батьки Григория, а может, батраки мельника, откуда мне знать, — опустив голову произнес Василий, в любой момент ожидая выстрела. — Но не деревенские точно.

— Хорошо… — кивнул незнакомец. — А сам ты из кого будешь?

— Я из деревенских… — жалобными тоном начал было Василий.

— Ты мне не ври! — фыркнул незнакомец. — Стали бы эти хлопцы за тобой гоняться, если б у тебя совесть чиста была?

— Это из-за брата… и отца, — подумав, добавил Василий. — Отец у красных, а брат к ним собирался. Вот мы с братом, когда на деревню бандиты напали, взяли руки в ноги и к красным.

— И где же сейчас твой брат?

И вновь перед Василем встало, словно из небытия, мертвое лицо Мишки. Он хотел ответить что-то, сказать, но только теперь понял, что остался один, что погиб тот самый человек, который был ему на свете ближе всего, тот, кого он понимал с полуслова… А может, только ранили? Нет, Василий не мог забыть эти стеклянные глаза…

— Мертв, — только и смог он выдавить из себя, а потом слезы сами хлынули из глаз.

— Ты реветь-то кончай, — фыркнул незнакомец. — Бабье это дело мертвых оплакивать. А слезам нынче веры никакой нет. Ты мне лучше скажи, знаешь, где сейчас красные?

— Там, — пытаясь остановить рыдания, махнул Василий в сторону вершины холма. — В Верховке они.

— И сколько дотуда? — Версты три.

— Проводишь?

Василий опасливо оглянулся, словно ожидал, что трупы встанут и вновь бросятся за ним в погоню.

— Провожу. Мне деваться некуда.

— Тогда веди, — приказал незнакомец, — а то неровен час, еще кто нагрянет. — А потом, подъехав поближе, добавил: — Возьми и заряди револьвер, раз подобрал. Глядишь, он тебе и в самом деле пригодится.

Дрожащими руками Василий вытащил вновь приобретенное оружие, сдвинул собачку, вывернул на бок барабан. Незнакомец чиркнул спичкой, и в ее тусклом свете Василий увидел, что в барабане одни гильзы. Тряхнув рукой, он высыпал их в траву, а потом начал запихивать в барабан новые патроны.

Незнакомец усмехнулся.

— Как звать-то тебя?

— Василий.

— Хорошо… Василек значит… А меня можешь называть Григорием Арсеньевичем.

* * *

На окраине Верховки их остановил патруль, но новый знакомец Василия вместо того, чтобы пуститься в объяснения, четким командирским голосом приказал вести к начальству. Так сказал, что никто ни на секунду не усомнился в том, что он свой, и даже оружия сдать не потребовал. Начальство спало, и достучаться до него оказалось не так уж просто.

Только очутившись в штабной избе, в горнице, залитой светом нескольких керосиновых ламп, Василий сумел хорошенько разглядеть своего спасителя. Черный кожаный плащ скрывал не только две наплечные кобуры, но и френч английского покроя. Высокие сапоги и кожаные галифе довершали костюм Григория Арсеньевича. Сам же он выглядел холеным барчуком: длинные, напомаженные усы, широкий нос, глубоко посаженные свинячьи глазки и длинные прямые седые волосы, на затылке стянутые в толстый хвостик.

Оказавшись в штабной хате, он, ни слова не говоря, прошествовал к столу, за которым восседали в исподнем красный командир Чирок и его начальник штаба Окунев, и протянул им какую-то бумагу.

А потом, когда они, прочтя документы, замерли с вытянутыми лицами, поинтересовался:

— И что вы сейчас тут делаете?

— Спим, товарищ комиссар, — пожав плечами, ответил командир. — А что ж еще делать, ночь на дворе? Если б вы не разбудили, спали бы до утра.

— Вот именно, что спите! — взорвался Григорий Арсеньевич. — А бандиты в это время грабят деревню всего в трех верстах отсюда. Можно сказать, под вашим носом. И потом вы, как обычно, пошлете рапорт, что налет произошел неожиданно и бандиты растворились в воздухе… А ну поднимайте отряд в ружье, и чтобы через пять минут все были верхами. Я вам покажу, что такое армейская дисциплина и как должно выполнять приказы Реввоенсовета!!! — с этими словами он, видимо, для пущей убедительности, выхватил револьвер и потряс им перед носом командира, а потом треснул со всего маха рукоятью об стол, так что гул пошел.

— Ну, ты пукалкой-то не тряси, — осадил его командир. — Видали мы и не таких прытких.

— Ты мандат мой читал? — продолжал все тем же тоном Григорий Арсеньевич. — Видел, что он подписан самим товарищем Троцким? А что в том мандате сказано? Что я имею право ставить к стенке любого, кто заподозрен мною будет в саботаже или пособничестве белобандитам… Так что или через пять минут мы выступаем, с надеждой, что бандиты еще в деревне, или я тут, прямо на месте, начну «выявлять предателей революции, саботажников и судить их по закону военного времени».

Командир и начальник штаба зашевелились, отдавая приказания полусонным красноармейцам. Естественно, через пять минут никто готов не был. А вот через полчаса разведотряд был готов выступить в полном составе. И новый знакомый Василия не стал дожидаться, пока весь отряд красных придет в боевую готовность. Переговорив с командиром разведотряда Волковым, человеком неприятной наружности, но, судя по репутации, бесстрашным красноармейцем, Григорий Арсеньевич велел остальным «собираться и догонять». Сам же отправился вперед с десятью бойцами-разведчиками, чтобы не дать банде уйти, вновь растворившись в бескрайних лесах. Но и о Василии он не забыл:

— И ты собирайся. Поедешь с нами.

— Я… — удивился тот. — Я-то вам зачем?

— Не «зачем», а почему, — огрызнулся Григорий Арсеньевич. — Там деревня твоя. Ты все ходы-выходы знаешь. А эти горе-бойцы только-только глаза продрали, а выглядят так, словно только из патруля вернулись. Им бы сейчас с бабами воевать, и то, боюсь, не справятся. Так что поехали. Лошадь под седлом у тебя есть, а там глядишь, чего дельного нам подскажешь.

Василий кивнул, а через пару минут он и Григорий Арсеньевич замыкающими разведотряда выезжали со двора штабной хаты.

Ту ночь Василий запомнил на всю жизнь. И не потому, что потерял брата. Сама ночь была волшебной, удивительной. После яростной грозы и дождя-потопа небо расчистилось, и теперь там сверкали звезды, яркие, как никогда. А полная луна светила так сильно, что казалось, сейчас не ночь, а сумрачный день. И еще, после грозового дождя в воздухе стояла та самая не сравнимая ни с чем свежесть, когда в единый букет смешался озон, запах дождя и сырой зелени, к которым добавился тонкий аромат лесных цветов.

Всю обратную дорогу они ехали молча. Красноармейцы держались отдельно, насупившись, словно все поголовно считали, что зря подняли их среди ночи и погнали в соседнее село, что тревога напрасная и не будет там, куда они едут, никаких бандитов. Григорий Арсеньевич то и дело поглядывал на полную луну и причмокивал губами, словно именно ее считал источником всех неприятностей.

А Василий и вовсе голову повесил. Во-первых, он не нашел отца в Верховке. На все его вопросы красноармейцы лишь недоуменно пожимали плечами. Мол, был такой, да, в отряде, но сейчас его нет. И где он, никто среди ночи так толком и не смог ответить Василию. И еще брат… Хоть они часто и ссорились, это был, пожалуй, самый близкий Василию человек. Вот и умер он вместо него. Сел сзади и закрыл от пуль своим телом. Хотя если бы не он, может, Василий и не пустился бы в бега, когда бандиты напали на деревню. Он-то лично к красным никакого отношения не имел, а, как известно, сын за отца, а тем более за брата не в ответе. И ведь мать… Ну как он скажет ей, что Мишка погиб, что его больше нет? А может, и не надо будет ничего говорить. Мишку-то застрелили считай на окраине деревни. Может, мать сейчас плачет над его телом и гадает, какая участь постигла ее младшенького Василия?

— Чего нос повесил?

Василий резко дернулся, выпрямившись в седле.

— Ты что, нервный?

— Не-а… — протянул Василий, разглядывая Григория Арсеньевича, который чуть отстав от отряда, теперь ехал рядом. — Так просто задумался.

— Я вот что тебе хочу сказать, парень, — продолжал спаситель Василия. — Как подъедем, ты ухо держи востро. Ты пистолетик-то свой вынь, сними с предохранителя. Шесть пуль это, с одной стороны, мало, а с другой стороны, иногда и одна пуля жизнь спасти может… И еще… — тут Григорий Арсеньевич выдержал паузу, то ли сомневаясь, нужно ли говорить об этом, и подбирая нужные слова, то ли для того, чтобы замечание его прозвучало как можно более весомо. — Ты будь поосторожней. Держись меня и спиной ни к красным, ни к белым не поворачивайся.