Щит земли русской - Владимир Буртовой

— Вели, Михайло, отроку скамью вынести. Здесь, в тени, я и присяду. Есть к тебе важный разговор.

Вольга поймал взгляд отца Михайлы, метнулся живо за скамьей и успел деду Вояку шепнуть:

— Воевода да посадник с отцом Михайлой говорить пришли, во дворе теперь оба.

Воевода Радко принял скамью, сели рядом, широкими спинами привалились к срубовой стене избы. Вольга отошел к телеге и опустился на теплую землю рядом с Васильком. Подивился при этом: «Допрежь такого не было, чтоб посадник Самсон в наш двор по делу кузни заходил. Коли в чем нужда, так через бирича звал в терем. Отчего так хмур воевода Радко? И отчего глаза его недвижно уставлены на рукоять меча?» Меч воевода поставил между колен.

— Как заказ мой по исправлению побитого оружия дружинников? — спросил негромко воевода Радко.

— Еще три дня, и мы с ратаем Антипом исправим оружие, — ответил отец Михайло.

— То славно, — кивнул головой воевода и умолк, словно забыл, о чем только что спрашивал, — иные мысли тяготили воеводу, кузнец видел это, но ждал терпеливо. Посадник рядом сидел так же молча, склонив вперед тяжелую голову с высокими залысинами, а сам копался в бороде толстыми пальцами, на которых блестели золотые перстни с дорогими алыми каменьями.

— Старейшина Воик во здравии ли? — вновь спросил воевода Радко. Едва успел спросить, как сам Воик появился во дворе и к ним подошел, опустился на скамью с края.

— На бога гнев не держу, пока еще сила есть в ногах, — ответил старейшина и пытливо присмотрелся к знатным гостям: с чем пришли?

Малое время еще посидели молча, потом отец Михайло широкой ладонью хлопнул о твердое колено и спросил:

— Случилось что важное? По иному делу ведь пришли ко мне? Так не томите душу, скажите. Готов я вас выслушать, — сказал так и твердые губы поджал, затаился.

Воевода Радко поднял рыжеволосую голову и, глядя в лицо хозяину двора, заговорил торопливо, будто боялся, что кто-то прервет и не даст высказать надуманного:

— Долго ждал я от князя Владимира гонца с известием. Голодное время так тихо идет, а к нам нет ни гонца, ни дружины русской для выручки. Что в Киеве деется, о том мы не ведаем. И от того падает на сердце черная туга, сна и сил лишает. Прознать бы как, долго ли нам осаду еще держать? — Воевода Радко посмотрел на Михайлу, а тот перестал землю ногами ковырять, подтянул их под скамью. — Вот и порешили мы с посадником Самсоном, что надо слать нам своего гонца, помощи просить у князя Владимира. Наш выбор пал на Янка.

От слов этих отец Михайло качнулся, будто кто внезапно из-за плеча голову змеи к глазам подсунул.

— Сквозь печенежский стан? — испугался отец Михайло. — То же верная гибель! — и он ладонями провел по лицу, словно сон тяжкий сгоняя с себя. Воевода Радко на его сомнения с горечью развел руками в стороны, плечи у него сгорбились.

— И мне жаль Янка отсылать, да боле некого. Он вырос здесь, всякий куст и овражек окрест ему ведомы. Пришлый хуже собьется в пути, пока по лесам бродить будет.

Отец Михайло вскинул поникшую было голову.

— Ну, коли так, то пусть идет Янко. А я за честь почитать буду ваше доверие сыну. Но чует мое сердце, ох как чует недобрый исход задуманного.

Старейшина Воик не утерпел, посохом ткнул в сухую землю.

— Все ли обдумали, мужи? Не сгинет ли внук мой попусту?

Воевода ответил торопливо, ответил то, что загодя уже обдумал до мелочей:

— Старались мы предусмотреть все, старейшина Воик. Без риска, по тайному лазу покинет Янко Белгород. А в пути пусть хранит его бог, — воевода Радко встал со скамьи, а следом тяжело поднялся и посадник. Он покопался недолго за тугим поясом, потом широкую ладонь протянул к отцу Михайло.

— Что это? — спросил кузнец, а Вольга и без того увидел, что это серебро. И не малое по цене!

— Возьми, Михайло, это резаны. От меня за верную службу сына. Вернется Янко, избу ему поставишь из доброго дерева. И за невесту вено надо будет платить скоро, прослышал я про это.

Отец Михайло резко отстранил руку посадника.

— Не надо мне денег, посадник Самсон. Да не подумают люди, что сына на смерть послал ради серебра. Вернется Янко во здравии, тогда и наградишь его, как совесть подскажет. Не вернется если — так и жилье новое не потребуется, и вено платить не надо будет.

Старейшина Воик кашлянул в кулак, с укором глянул на посадника, тихо, будто для себя только, проговорил:

— Славно ответил, Михайло, славно.

Посадник Самсон понял свою оплошность и повинился, пряча резаны в черную шелковую кису и засовывая ее за пояс:

— Прости, Михайло, от души хотел дать, не ради корысти какой. Вернется Янко, обещаю исхлопотать у князя достойную ему награду.

— В награде ли суть? Была бы польза от риска, — ответил отец Михайло и резко обернулся.

За спиной у Вольги скрипнула калитка. Обернулся, а это Янко торопливо вошел во двор, к старшим мужам подошел.

— Звал меня, воевода Радко? Бирич велел мне со стены сойти и спешить сюда. Зачем надобен?

Воевода шагнул навстречу Янку.

— Звал. Порешили мы так: надо тебе идти в Киев. Гонцом ко князю Владимиру, не мешкая.

Русые брови у Янка дугой изогнулись. Глянул на отца Михайлу — тот кивнул, подтверждая слова воеводы.

— Да, Янко, в Киев, — повторил воевода Радко. — Не страшишься ли?

Янко сдвинул к высокому переносью брови — две глубокие складки легли поперек — ответил:

— Кто чужого меча страшится, тот в жизни себе не удел дружинника должен выбирать, не так ли? Свежа еще в памяти смерть Славича со товарищами. Нет, воевода Радко, пойду без робости. Что велишь князю сказать?

— Наказ дам вечером, как уходить будешь. Теперь же отдыхай перед дорогой. Я бирича за тобой пришлю, как пора будет.

Воевода и посадник ушли. Ушли в избу и отец Михайло с Янком, а Вольга не посмел беспокоить старшего брата разговорами — ему воевода наказал отдыхать перед ночью.

Рядом с Вольгой дед Воик почмокал губами в раздумье. Вдруг Вольга ойкнул — дед Воик нежданно ткнул его посохом в правый бок, но не больно, а чтобы привлечь к себе внимание.

— Что сник, Вольга? Ты похож теперь на мышь степную в острых когтях курганника. Нет, не съедят нас печенеги. Подавятся, барсы суходольные! Приведет Янко дружину под Белгород, печенегам на погибель, а русичам на избавление. О том пойду теперь Перуна всесильного просить — Перун не откажет мне!

* * *

Вот и пришла пора оставить родное подворье. День близился к вечеру, солнце спускалось уже на западные холмы, словно высматривая укромное место для ночлега, а длинная тень от частокола прикрыла добрую половину Белгорода. Поклонился Янко очагу, родным, со Жданой взглядом простился — у девушки слезы в глазах блеснули — и вышел навстречу воеводе Радку, который ждал его у калитки. Здесь же был и посадник Самсон, по привычке придерживая руками за пояс просторное чрево. У воеводы лицо озабоченное, но взгляд бодр, на щеках румянец от внутреннего возбуждения. Приободрился и Янко, стыдясь выказать робость при старших.