Закулисная хроника - Александр Нильский

Оркестр грянул гимн и все торжественно пропели «Боже, Царя храни»; эти минуты до того были трогательны и торжественны, что не поддаются описанию.

Обед прошел очень оживленно. Читалось множество речей, из которых самая лучшая была полковника Лебедева (редактора «Русского Инвалида»), и самая неудачная драматурга Н. А. Потехина. Последний до того запутался в своей речи, что, начав говорить прозой, вдруг вспомнил о каких-то стихах, сложившихся у него тут же во время обеда, и стал читать их. Но ни стихи, ни проза успеха не имели, и он, окончательно сконфуженный, поневоле смолк. По поводу этого обстоятельства всегда находчивый П. А. Каратыгин написал моментально колкую эпиграмму:

«Потехин речью нас своею озадачил:Он начал прозою, но сбился вдруг и стих,Потом стихи читать какие-то он началИ снова замолчал. Такой уж, видно, стих!Пусть красноречья он не обладает даром,Зато Потехиным зовется уж не даром».

Трудно теперь припомнить, кем и что говорилось на этом обеде, но лучше всего вышли стихи Н. И. Куликова при поднесении Сосницкому портретов всех артистов-сослуживцев. Вот эти стихи, прочитанные покойным актером П. С. Степановым:

Иван Иванович! Вы былиПример сценический для нас;Вас современники ценили,Оценят и потомки вас!

Когда мир старый театральныйВ игре фальшивой, идеальной —О простоте едва мечтал,Тогда Сосницкий гениальныйИгрой простой и натуральнойВсех иностранцев удивлял.

Но, кроме этого, полвекаВаш дом артистам был как свой.Мы любим вас, как человекаС добрейшим сердцем и душой,Примите же на память этоВ дар от товарищей-друзей,И дай Бог многие вам лета,А нам бы справить веселейВаш и столетний юбилей.

И еще небольшие стихи Каратыгина, который потому только и сказал их, что к нему слишком усердно все приставали с просьбою откликнуться на общее торжество. Он привстал и прочел следующее, вызвавшее бурю аплодисментов, стихотворение:

«Сосницкий, что тебе здесь многие сказали,Добавить к этому найдется что едва ли.И я бы, может быть, прочел тебе стихи,Да не напомнить бы Демьяновой ухи.Так попросту, без длинного куплета,Скажу одно: будь здрав на многи лета».

После обеда начались танцы, в разгаре которых все пристали к Сосницкому, чтобы он сам протанцевал мазурку в которой в прежние времена не знал себе соперников. Как это ни было ему трудно, однако он уступил общему желанию и лихо протанцевал два или три тура. По этому случаю все присутствующие громко выражали ему свое одобрение восторженными восклицаниями и аплодисментами. В конце-концов юбиляра до того замучили, затормошили, не давая ему ни одной минуты вздохнуть свободно, что он, улучив момент, схватил меня за руку и тихо проговорил:

— Послушай, мой друг, выручи меня: проведи как-нибудь незаметно в уборную. Еще немного и… я не знаю, что может со мной случиться. Проведи, дай освежиться… Все, не исключая даже лакеев, смотрят на меня, как на какое-нибудь чудовище!

Вскоре после юбилейного торжества он созвал к себе почти всех участвовавших в нем и сделал роскошное угощение. В гостиной же своей устроил нишу, декорированную красным сукном, и в ней красиво расставил все полученные им подарки, венки, адресы и пр. [11]

XV

Сосницкий у себя дома. — Его «субботы». — Времяпрепровождение на вечерах Сосницкого. — Летняя резиденция Ивана Ивановича. — Лабиринт. — Память Сосницкого. — Оговорки Сосницкого. — Недоразумение. — 60-летний юбилей Сосницкого.

Сосницкий вообще был хлебосольным и гостеприимным хозяином. С незапамятных времен каждую субботу дом его был переполнен народом. Этот порядок он строго сохранял до последних дней жизни. А в старину, как говорили, даже болезнь хозяина или хозяйки не мешала собираться гостям на «субботники» Ивана Ивановича, который, лежа в постели, требовал, чтобы пришедшие обедали, играли в карты и без малейшего стеснения веселились.

В прежние годы жур-фиксы Сосницкого усердно посещали Пушкин, Гоголь, Грибоедов и мн. др. Так же охотно бывали у него некоторые из высокопоставленных лиц и вся своя закулисная братия всех трупп, не исключая самых мелких служителей искусства. Все были радушно принимаемы добросердечным Иваном Ивановичем. В мое время постоянными посетителями суббот Сосницкого были между другими П. А. Каратыгин, генерал Севербрик и некто Коведяев.

Генерал ничего выдающегося из себя не представлял, но Коведяев отличался «обжорством». Он обладал изумительным аппетитом, повергавшим в ужас всех и каждого. Являясь аккуратно по субботам к Сосницкому, Коведяев усаживался около закусочного стола, на котором часа за два до обеда появлялись вина, водки и различные закуски. Все время, вплоть до обеда, он не переставал уничтожать «гастрономическую выставку»[12] и потом прямо из-за закусочного стола переходил к обеденному. Обед обыкновенно состоял из пяти солидных блюд. Тут он был, как говорится, в своей тарелке. Каждого подаваемого кушанья он отведывал «увеличенной порцией» и любил повторения. Несмотря на свой вместительный желудок, Коведяев был худ и с первого взгляда вообще не внушал подозрений относительно обжорства. Однажды за обедом у Ивана Ивановича, когда Коведяев был в особенном ударе и поедал все остававшееся на блюдах с большим воодушевлением, кто-то так заинтересовался им, что не мог оторвать глаз от этого феноменального едока. Коведяев на минуту оторвался от своего усердного занятия и спросил нескромного наблюдателя:

— Чего вы так уставились на меня?

— Простите, удивляюсь и завидую вашему аппетиту.

— Удивляетесь?! — самодовольно воскликнул Коведяев. — A что бы вы сказали, если б знали меня прежде? Вот уж могу похвастаться, что Бог не обидел меня желудком, и я действительно кушаю изрядно. Но все это не то, что было прежде…

— Неужели вы имели больший аппетит?

— Н-да-с!.. Да вот как вам понравится, милостивый государь, такое пари, которое я выиграл однажды за обедом в знакомом доме? Я взялся съесть персонально целое блюдо свиных котлет, приготовленных на двадцать три человека. Спорили, что я их не осилю, а я самым спокойным образом уложил их в желудок и ни малейшей тяжести не почувствовал.

— Действительно, это заслуживает удивления.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});