Космическая странность - Анастасия Коробкова

— Как это не человек?! — сразу взорвалась я. — Мне до человека не хватает только слезных желез — неужели это важно?!

Денис повернул ко мне лицо с выражением недоверия и восхищения одновременно.

— У тебя нет слезных желез?.. Аська… ты как анатомию Балыгиной сдала?

Я настолько растерялась от упоминания биологички, показавшегося крайне неуместным в открытом космосе, что серьезно ответила:

— Я еще не сдавала.

— Это видно. Ко второй переэкзаменовке уже знала бы, что слезные железы работают у людей постоянно, а не только во время плача, они увлажняют переднюю поверхность роговицы, и без них человеческие глаза не могут функционировать. У тебя не просто не хватает слезных желез — у тебя глаза устроены не так, как человеческие! И это точно не единственная твоя странность.

— А… что еще? — в ужасе спросила я, будучи не в состоянии заставить себя обдумать даже первый довод Дениса.

— Волосы.

Увидев, что я не понимаю, о чем речь, он только вздохнул.

— Ты никогда не анализируешь свои бои, да? И никогда не удивлялась, что никто не пытается схватить тебя за твою наглую косу… прием-то как мир старый. Так вот — пытаются. Но в бою твои волосы превращаются в оружие, они становятся жесткими, как стальные струны, и сдирают мясо с рук всякого, кто к ним притрагивается. Даже сквозь перчатки.

Так вот почему у меня иногда просят продать или подарить прядь волос! Сдирают мясо… Бр-р! Этого я не знала.

— Что еще: ногти, кожа?

— Про ногти ничего не могу сказать, а кожа…

Он посмотрел на меня так, что я сразу вспомнила маленькую пещерку на Острове, где мы однажды вечером зализывали свои раны. О моей коже ему есть что сказать.

И он сказал:

— Очень близка к человеческой. Давай, я больше не буду перечислять твои странности, а ты попробуешь вспомнить момент своего рождения. Постарайся. Это возможно, я смог. Память преподнесет тебе еще много сюрпризов.

Спорить с Денисом было бессмысленно. Он часто оказывался прав. И теперь тоже — память о моменте появления на свет должна прояснить всю эту путаницу с моей расовой принадлежностью. Только как это сделать?

— Перебирай последовательно события жизни, связанные с твоей семьей, начиная от недавних к все более ранним, — подсказал Денис.

Семья. Последнее, что с ней связано — документы, которые я показывала паспортистке, подавая заявление на паспорт. Свидетельство о рождении с выразительным прочерком в строке «Отец». У Димы и Тимы в свидетельствах стояли такие же прочерки, и никто из нас не удивился, впервые увидев эти документы: мы родились задолго до того, как родители поженились, и мама посчитала ниже своего достоинства как сочинять имя-отчество воображаемого отца, так и указывать их настоящего без его на то желания. В свидетельствах о рождении нашей фамилией значилась мамина девичья. Об изменении фамилии на отцовскую говорил следующий документ, пришпиленный к основному канцелярской скрепкой, и вот он-то у меня и братьев оказался разным: у Димы и Тимы это были свидетельства об установлении отцовства, а у меня — о перемене фамилии. И выданы они были в разное время: Диме и Тиме через год после рождения, когда папа, вернувшись из рейса, обнаружил прибавление в семье своей любимой женщины, а мне — только через три года, когда родители зарегистрировали брак, и мама взяла папину фамилию. По документам я так и осталась безотцовщиной, мама лишь поменяла мне фамилию на свою нынешнюю.

— Папа меня не признал, — зайдя в тупик, сказала я вслух.

Денис не сдержал усмешки. Действительно, учитывая, что мы с Димой и Тимой — близнецы, картинка получается анекдотическая. Впрочем, он сразу стал серьезным.

— В Солнечном Берегу всем известна фишка капитана Тигора на счет его «чисто мужского рода». И все же своего собственного ребенка он бы признал, не только если бы он оказался девочкой, но даже и чертом лысым.

Скорее уж чертом лысым.

Я вспомнила эпизод из раннего детства: мы с мамой и папой в каком-то большом городе зашли в магазин детской одежды. Мне было года четыре, я рассматривала нарядные платья и скучала, пока родители выбирали джинсы для сыновей. Незаметно подошла мама, присела рядом на корточки и спросила: «Какое тебе нравится?» Она очень любила красиво меня одевать, хотя обычно шила одежду сама. Я показала на белое с фиолетово-зелеными цветочками и неброской кружевной отделкой. «Счастье мое, да у тебя отличный вкус!» — рассмеялась мама, а я поняла, что платье дороговато. Папа, помню, многозначительно ухмыльнулся и достал бумажник, с лица же мамы улыбка исчезла. «Не нужно, — непривычно резко сказала она папе, — только свою дочь я сама могу обеспечить». В ее тоне ясно слышалась застарелая обида, и, судя по тому, как крепко она прижала меня к своему плечу, не за себя. Папа опешил, но через несколько секунд тихо возмутился: «Могу я сделать подарок маленькой девочке?!» «Только на Новый год и День рожденья!» — ответила мама, вставая со мной на руках и направляясь к продавцу. Сцена была абсолютно нетипичной для родителей, между которыми обычно царили мир и полное взаимопонимание.

Денис молча поглядывал на экран, кскривса не двигался, и я вдруг ощутила его присутствие рядом с моими мыслями. Возможно, связанный с ним Денис тоже видел, о чем шевелятся мои мозги.

Еще что-то не так было с документами… Вот что: я слышала, что рождение ребенка регистрируется в течение первого месяца его жизни, мое же свидетельство было выдано лишь через полгода. Братьев — вовремя.

— Думай дальше, — не вытерпел Денис. — Очень похоже на то, что твоя мама тебя удочерила.

Мои мысли замерли и исчезли. Напрочь.

Вскоре что-то темное и теплое потекло в мое сознание со стороны кскривсы, и в этой уютной тьме стали появляться смутные образы.

Безразличное движение теней. Восход и закат яркого диска где-то высоко вверху. Желание до него дотянуться и понимание, что уже поздно, он ушел, и надо подождать, пока снова появится. Надоело смотреть вверх. Перевести взгляд не могу. Почему? Я во что-то заточена. Перемещаю точку внимания выше и отделяюсь от того, что меня держит, рассматриваю это сверху. Это — маленькая желто-розовая звездочка с пятью лучиками. Один лучик укорачивается и округляется, другие остаются длинными и уплотняются. Они двигаются, мерцая, и мерцание тускнеет. На коротком круглом лучике проступает рисунок из точек и черточек, становится все четче… Я понимаю, что не могу долго находиться вне этого и возвращаюсь, попадая в круглый лучик-голову. Осмысленно двигаю лучиками — ручками и ножками, но они слишком маленькие, и больше я ничего сделать не в силах. Вновь появляются тени, они шевелятся быстрее, я ощущаю прикосновение к телу, раздаются звуки. Я перемещаюсь. Не сама — меня уносят тени. Яркий диск больше не всходит. Я ничего не вижу, кроме белого и плоского, и ничего не чувствую, кроме прикосновений.