Симфония убийства - Игорь Лысов

со скамейки.

— Куда? — поднялся и Николай, заботливо свернув газету. Он стоял, красный, жирный маменькин сынок, с газеткой и портфелем в руках.

— Вниз, три метра — там все увидишь… Вон к тому дереву, — Виктор указал на извращенно изогнутое дерево.

Николай стал спускаться — осторожно, чтобы не упасть, он цеплялся за ветки, тоненькие стволы, пытаясь удержаться на скользком спуске. Силов шел сзади.

— Видишь? — вдруг произнес Виктор.

— Нет, ничего не вижу, только грязь, — остановился Николай, держась двумя руками за дерево. Ноги его скользили по жиже и мокрой траве. Действительно, Званцев был сейчас жалок и мизерен, только грузность его как-то пыталась придать вес бессмысленному и безрадостному существованию.

— Где? — Николай обернулся на Силова. В это же мгновение лезвие ножа быстро и без всяких усилий вошло в горло Званцеву до самой рукоятки. Виктор вытащил нож, и кровь, получив волю, вылилась на рубашку. Николай упал, Виктор нагнулся и несколько раз воткнул в шею нож… Званцев не дышал.

Чуть толкнув ногой тело, Силов качнул его, потом еще и еще раз. Ломая низкие ветки, Николай вместе с портфелем и газетой покатился вниз, в поток, который радостно подхватил его, как транспортер в аэропорту подхватывает багаж путешественников, и унес за собой несчастного Званцева в неизвестную вечность…

VI

Лиза все еще валялась в кровати, когда вернулся Силов. Осторожно, стараясь не шуметь, Виктор зашел в ванную и отмыл налипшую на обувь грязь. Внимательно осмотрел подошву — следов путешествия к педагогическому институту не было. Стряхнув воду, Виктор поставил обувь на сушилку для полотенец, вышел… Из кухни пахло сгоревшим табаком — кто-то явно курил… Вздрогнув, Силов медленно приоткрыл дверь. В кухне сидело двое мужчин…

Одного он узнал сразу — это был один из тех, что следили за ним несколько дней назад, от которых Виктор хитро убежал. Он как раз и курил… Второго Виктор видел впервые — среднего роста, с высоким и широким лбом, красивой гривой полуседых волос, слегка вьющихся у самых плеч, и не менее густой бородой, которая покрывала собою лицо и шею до самых ключиц. Он даже чем-то напоминал Льва Толстого, только уж точно не русского происхождения. Аккуратность гривы и бороды никогда не была свойственна таким типам-индивидуалистам в русской красоте. Если уж борода, то как у старца премудрого. Незнакомец был одет в темный шерстяной костюм-тройку старого покроя, золотая цепочка часов прогнулась от пуговицы до маленького кармана жилетки.

При виде Силова этот импозантный мужчина встал.

— Нож выбросил? — спросил он, даже не поздоровавшись.

— Вы кто? — Виктор оцепенел от прямого вопроса. Все, что угодно, мог он предположить, но никак не этот вопрос.

— Выбросил, — неожиданно, разряжая молчание, сказал второй, который курил и когда-то бегал за Силовым по городу. Виктор даже вспомнил — тонкие сильные пальцы сжимали его локоть, когда испуганный дирижер остановился перед хозяином бигля, чтобы быть на людях и не дать тайком расправиться с ним этим таинственным сыщикам.

— Я еще раз спрашиваю, кто вы? Что вы делаете в моей квартире? — Голос дрожал, но Силов даже не пытался скрыть испуг.

— Давай попробуем так, — вежливо начал бородач, — ты создал такие обстоятельства вокруг себя, в себе самом, которые не могли оказаться простенькими, незначащими, скажем, незаметными… Ты создал такие обстоятельства, которые не преминули создать нас. Это понятно?

— Нет…

— Как нет, если ты сам осознаешь, что твоя жизнь сделала тебя тем, кем ты сейчас являешься? Неужели ты хочешь сказать, что на тебя ничего не влияет и это ты сам можешь своим сознанием назначить жизни то бытие, какое захочешь? Ты же не из тех, кто так нелепо и комично заблуждается? С этим-то можно согласиться, Виктор Викторович? — Господин, а иначе невозможно было его назвать, говорил мягким голосом.

Силов молчал. Незнакомец воспринял это как согласие — по шевелению бороды стало понятно, что он улыбнулся. Рта видно не было — усы, сливавшиеся с бородой, закрывали его полностью.

— То, что ты неожиданно догадался о самом себе, о своем способе существовать совершенно не значит, что так же и жизнь устроена. Это ты всего-навсего спрятался от нее, размышляя о своей исключительности, — продолжал похожий на Льва Толстого, изредка отмахиваясь от сигаретного дыма, который выпускал тот, второй, шпион с цепкими пальцами… — Всякое проявление индивидуальной жизни, даже если оно и отрицает в себе непосредственную форму коллективного, является проявлением и утверждением именно общественной жизни, ее потребностей… Это одно целое — ты и жизнь. Хотя ты это отрицаешь и даже презираешь кого-то из миллионов за то, что они такие… Хотя и они, и ты — это все одно и то же… Ты, Виктор Викторович, просто-напросто продукт потребностей общества.

Бородатый философ не выдержал и выхватил у своего напарника сигарету. Поплевав на нее несколько раз, он дождался, когда она кончит шипеть, поднялся и выкинул окурок в мусорное ведро под мойкой.

Испарина выступила на лбу Силова — этот сытый и самодовольный хозяин говорил о единстве и борьбе противоположностей! В этом не было никаких сомнений, Виктор это почувствовал мгновенно и полностью. Протерев ладонью лоб, он решился на атаку:

— Маркс?

— Карл Генрих Маркс, — борода опять зашевелилась в улыбке.

— Мужик, ты не сошел с ума? — Силов тоже попытался улыбнуться. Получилось откровенно искусственно.

— Не думаю, — этот Маркс вдруг стал серьезен и строг. — И чтобы тебе доказать, что ты вообще существуешь только потому, что так хочется обществу, я расскажу тебе одну историю-инструкцию о крысаках… Когда-то давно, в красивые времена все мореплаватели страдали от страшной беды — крыс на корабле. Они прогрызали все, что можно было, даже металл, да так, что корабль за год-полтора приходил в негодность. В каком-нибудь порту крысы неожиданно исчезали с такого судна — и действительно, выйдя в море, корабль непременно тонул. А судовладельцы кончали с собой от невозможности возместить свои убытки. И вот морское общество придумало очень простой, но действенный механизм: они доморощенными способами ловили штук шесть крыс и бросали их в две бочки — по три крысы в каждую. Что там в бочках происходило, неизвестно (гудела и дергалась она), но через неделю все затихало, и моряки обнаруживали в каждой бочке всего по одной крысе. Остальные, Виктор Викторович, как можно догадаться, были съедены этой, оставшейся в живых. Ничего в этом удивительного не было — простой закон единства и борьбы противоположностей. Но на этом история не заканчивается — моряки выволакивали на палубу третью бочку и пересаживали туда победителей своих бочек. И вот через неделю — дней десять бочку открывали и выпускали