Иероглиф «Любовь» - Надежда Первухина

— Кто ж не хочет, конечно, хочу, — вздохнула вдова

— Так продай мне сиротку Мэй. Я тебе за нее хорошие деньги заплачу. Пять слитков серебра! Ты не думай, я худого не замышляю. Просто мне становится трудно одной управляться по хозяйству, а Мэй станет мне помощницей. К тому же и все свое имущество я ей отпишу — после смерти.

Вдова Сяо побледнела:

— Как я могу продать родное дитя?!

Старуха засмеялась:

— Будет тебе! Мэй тебе вовсе не родная. Наоборот, она еще и в расход тебя вводит, твоих собственных детей объедает. Зачем тебе такая обуза? Продай! Пять слитков — хорошая цена.

— Лучше я умру с голоду, чем продам тебе Мэй, — отрезала вдова.

— Ты-то умрешь, — насмешливо протянула старая змея. — И детей своих сиротами оставишь. Что им тогда делать? Куда идти? Из вольных станут они рабами, пропадут у какого-нибудь богача на рисовых полях...

— Нет, нет, мои дети рабами не будут!

— Тогда продай мне Мэй. Ни в чем нужды знать не будешь.

... Надобно сказать, что этот разговор от первого до последнего слова слышала Мэй. Вначале она затряслась от ужаса: неужто матушка Сяо и впрямь ее продаст этой мерзкой старухе? А потом Мэй задумалась. Ее приемная мать живет почти в нищете, ее дети голодают, Мэй сама видела, как вчера Хэде выкопал земляного червяка и съел его... А если старуха Ван даст за нее, Мэй, много денег, тогда семья Сяо будет жить в достатке. Нельзя быть неблагодарной. Матушка Сяо помогала Мэй, теперь пришла пора Мэй отблагодарить ее.

Тут девочка услышала, как Сяо зовет ее.

Мэй вошла в комнатку, где сидели вдова и старуха Ван.

— Девочка моя, — вдова взглянула на Мэй заплаканными глазами. — Вот госпожа Ван хочет взять тебя к себе. У нее ты будешь служанкой...

— Что ты, Сяо! — притворно всплеснула руками хитрая Ван. — Девочка будет мне вместо внучки. Станет сытно есть, сладко спать! Послушай-ка меня, Мэй! Если ты перейдешь жить в мой дом, то твоя матушка Сяо и ее детки не будут ни в чем нуждаться. Согласна ты на это?

Мэй кивнула, хотя из глаз ее текли слезы. Она подошла к вдове и крепко обняла ее.

— Прости меня, милая Мэй, — прошептала несчастная женщина. — Но, может, и впрямь так будет лучше…

И вот Мэй стала жить в доме старухи Ван. Хитрая сводня честно расплатилась с вдовой, отдала ей за Мэй обещанные пять слитков серебра (правда, слитки были совсем маленькие). Ван не особенно нагружала Мэй работой, кормила ее сытно, а однажды, вынув из сундука несколько кусков шелка и камчи, велела девочке сшить платье. Мэй не знала, для чего старуха хочет нарядить ее в яркое новое платье, но через некоторое время все разъяснилось.

Под Новый год в дом старухи Ван пожаловала гостья. Это была женщина лет тридцати с красивым, властным и жестоким лицом. Она прибыла в лакированной повозке, запряженной холеными лошадьми; платье ее было роскошно, словно распустившийся весенний сад (так подумалось Мэй). Старуха Ван встретила гостью бесчисленными поклонами, усадила на самое почетное место, подала чаю, вина и столько снеди, что Мэй, которая потихоньку подглядывала за всем этим сквозь щели в стенах своей комнаты, удивилась: откуда у старухи такая щедрость?

Гостья и хозяйка выпили по две чарки вина, поговорили о погоде, о том, каким станет наступающий год, и тут гостья сказала:

— Что ж, Ван, не будем попусту терять время. Показывай свой товар.

— Сию минуту, госпожа! — воскликнула старуха Ван.

Мэй удивилась — какой товар может быть у старухи? Но тут Ван вошла в ее комнату и приказала:

— Немедленно умойся, причешись, как я тебя учила, и надень свое новое платье. Да не мешкай, иначе получишь оплеуху!

Мэй не боялась оплеухи, но лишний раз доводить старуху до ярости не хотела. Поэтому она быстро привела себя в порядок, надела платье и матерчатые туфельки, на которых сама вышила узор из летящих облаков.

— Идем, — схватила ее за руку Ван.

Они вошли в комнату, где сидела таинственная гостья, и Ван сказала:

— Вот она, госпожа. Согласитесь, девочка редкостной красоты. Настоящий бутончик лотоса!

Женщина внимательно оглядела Мэй с ног до головы.

— Как ее зовут? — спросила она у Ван.

— Мэй Сяо-эр, госпожа.

— Подойди ближе, Мэй. Почему ты не здороваешься со мной?

— Простите, госпожа, но эта девочка немая. Хотя все слышит и понимает, и представляется очень разумной.

— Немая? Это плохо. Значит, она не сможет петь, звонко хохотать и нежно стонать, когда это потребуется.

— Но зато у нее красивые пальчики, она сможет играть на музыкальных инструментах! — воскликнула Ван. Потом приподняла подол платья Мэй. — Взгляните, какие у нее крошечные ступни, госпожа! Как у высокородной, а ведь ей их сроду не бинтовали!

— Да, ножки изящные, — согласилась гостья. Затем бесцеремонно распахнула платье на Мэй, сбросила его и огладила нагую девочку ладонями, — Кожа довольно нежная, грудь будет небольшой, но изящной. В бедрах узковата, но рожать ей не придется, а узкое горлышко иному пьянице вожделенней широкой чарки...

При этих словах старуха Ван гнусно захихикала:

— Ваша правда, госпожа!

— Неплохо, неплохо. А как насчет волос? — Тут ужасная женщина вытащила шпильки из прически Мэй, и черные пышные волосы упали девочке на плечи, укутав ее, будто покрывалом. — Волосы просто чудесные. Таких роскошных волос нет ни у одной из моих дочурок.

Мэй стояла ни жива ни мертва от страха. Когда женщина раздела ее, ей показалось, что та станет ее бить. Но когда гостья упомянула про своих дочурок, Мэй немного успокоилась. Ей снова позволили одеться. Однако что же нужно этой красивой женщине от бедной маленькой Мэй?

— Ты писала мне в письме, что девчонка — сирота, — обратилась гостья к старой Ван.

— Именно так, госпожа, — ответила та. — Я нашла ее в роще гинкго несколько лет назад.

— Возможно, что эта девочка — незаконнорожденное дитя какого-нибудь князя или сановника, — задумчиво произнесла гостья. — Уж слишком хороша она для простолюдинки. Не было ли с нею письма, одежд или каких украшений?

— Нет, госпожа, клянусь вам в том Небесной Канцелярией! — воскликнула старая Ван. — Девочка была в таких лохмотьях, по сравнению с которыми лист лопуха выглядит словно бархат!

— Что ж, сирота так сирота. И это даже лучше. Сколько ты хочешь за нее?

— Пятьдесят слитков серебра, госпожа, — угодливо улыбаясь, сказала Ван. — Все эти годы я отдавала девочке лучший кусок, не позволяла ей работать, баловала, словно родную дочь. Я теперь иссохну от печали по ней.

— Пятьдесят слитков — не слишком ли большая цена за твою печаль? — усмехнулась гостья.

— Девочка стоит таких денег. — Ван продолжала гадливо улыбаться. — Вы на ней озолотитесь, госпожа, сами понимаете. Это же настоящее сокровище! Через год-два она затмит красотой легендарных прелестниц древности. О ней станут слагать стихи и петь песни! Вам придется построить новый дом, чтобы вместить всех, жаждущих встречи с нею!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});