Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

по Москве поползли слухи: то ли что снят С. был по приказу А. Громыко за статью о махинациях в мидовском жилищном кооперативе[2852], то ли «в этом драматически нелепом происшествии замешан злой анекдот, рассказанный не тем, от кого могли это ожидать, и, главное, совсем не тому человеку»[2853], то ли и вовсе, что С. будто бы «перепродавал иконы, издал в ФРГ свою книжку, а гонорар утаил»[2854].

Для самого С. повод к внезапной немилости так и остался загадкой. Лишь в середине 1990-х М. Зимянин, давно уже к этому времени пребывавший в отставке, на вопрос C. «за что и почему убрали из „Литгазеты“» ответил:

Спросите тех, кто лежит у Кремлевской стены. (Кто они — Брежнев, Суслов, Андропов? — В. С.). Я солдат партии. Вышестоящий партийный руководитель поручил мне перевести вас на другую работу, что я и сделал. <…> Скажите еще спасибо, что это дело поручили мне, будь иначе — вам пришлось бы куда горше[2855].

Так что остается принять версию, по которой все дело в неосторожном разговоре с опальным московским лидером Н. Егорычевым, когда С., — как он вспоминает, — «сидя в его кабинете, яростно критиковал застойные явления в городской партийной жизни, говорил о растущей апатии коммунистов», да мало того, — добавляет его пасынок Л. Млечин, — «с болью в душе говорил, что ввод войск в Афганистан — преступление, что Брежнев в маразме и за страну стыдно». И сошло бы с рук, но в квартире Н. Егорычева были установлены подслушивающие устройства, так что, — продолжает Л. Млечин, — «Андропов лично прослушал запись разговора, после чего позвонил секретарю ЦК, ведавшему средствами массовой информации, и дал указание убрать смельчака с работы»[2856].

Вот и все, собственно: карьера, а с нею и жизнь С., которому едва исполнился 51 год, рухнули в одночасье. Пришлось четыре года отсидеть на малозначащей должности в издательстве «Прогресс», еще три отмаяться во Всесоюзном агентстве по авторским правам, пока вместе с перестройкой не удалось вернуться к реальному делу, и о том, как он руководил «Неделей», выходившей в качестве приложения к газете «Известия» (1986–1990), вспоминают много доброго, но…

Но как С. уже ни бился, его время осталось в прошлом.

И к «Литературной газете» прежняя слава лучшей из лучших уже не вернулась.

Соч.: Загадка патриарха: Воспоминания старого газетчика // Знамя. 2001. № 4.

Лит.: Борин А. Моя «Литературка» // Знамя. 2014. № 7; Млечин Л. Пленники прошлого: Сто лет истории России глазами одной семьи. СПб.: Пальмира, 2018.

Т

Тагер Елена Михайловна (1895–1964)

Незнакомое большинству современных читателей имя Т. и при ее жизни не было слишком известным, но историкам литературы оно памятно. Что неудивительно: еще обучаясь на Высших женских (Бестужевских) курсах, она обменялась письмами с А. Блоком, встречалась с О. Мандельштамом, С. Есениным, Б. Эйхенбаумом, Ю. Оксманом, другими знаменитостями, а начиная с 1915 года, стала под псевдонимом-перевертышем Анны Регат печататься как поэт в неонародническом «Ежемесячном журнале».

Ее стихи, вошедшие еще и в альманах «Арион» (1918), заметил Н. Гумилев:

Стихи Анны Регат — хорошие, живые, по праву появившиеся на свет. Может быть, если бы не было Анны Ахматовой, не было бы их. Но разве это умаляет их достоинство? <…> Все ее вещи, собранные Арионом, разные и каждая хороша по-своему[2857].

И вполне возможно, что лирический талант Т. в дальнейшем развернулся бы как должно, однако революция, Гражданская война… Ее муж поэт и пушкинист Г. Маслов отправился воевать к Колчаку в Сибирь и умер там от тифа (1920)[2858], а Т. осела в Поволжье, где летом 1917 года агитировала за правых эсеров на выборах в Учредительное собрание, при красных без особого повода подверглась заключению в концлагерь (с 16 июля по 12 ноября 1919 года), а с осени 1921-го по весну 1922-го работала инспектором в ARA (Американской администрации помощи голодающим).

Понятия «иностранный агент» тогда еще не было, но Т. в марте 1922 года арестовали в Самаре, отправили в Петроград и по приговору, принятому без ее присутствия в закрытом заседании судебной коллегии ГПУ, выслали в Архангельск, откуда она смогла вернуться в родной город только в конце 1927-го. И сразу же — не очень заметно, но плотно — вошла в питерскую литературную жизнь: выпустила сборники рассказов «Зимний берег» (1929, 1931) и «Ревизоры» (1935), книги детских стихов «Поясок» (1929), «Венчики-бубенчики» (1930), занималась очеркистикой, переводами якутского и долганского фольклора, побывала среди участников группы «Перевал» (1929–1932) и была принята в Союз советских писателей (1934), опубликовала повести «Желанная страна» в «Красной нови» (1934, № 10) и «Праздник жизни» в «Литературном современнике» (1937).

А в марте 1938-го ее вновь арестовали — на этот раз чтобы добыть компромат против руководителя Ленинградской писательской организации Н. Тихонова, вокруг которого, по версии следствия, «примерно с 1931 года группировались антисоветски настроенные писатели: Заболоцкий Н. А., Корнилов Б. П., Добычин Л. И., О. Мандельштам, Целсон, Колбасьев С. А., Эрлих В. И., Дмитроченко И. Т., Калитин П.»[2859].

Масштабный, как замышлялось, процесс то ли развалился, то ли был отменен вышестоящими инстанциями, так что Н. Тихонов остался на свободе и в январе следующего года даже награжден орденом Ленина, Б. Лившица, проходившего по тому же делу, расстреляли, Н. Заболоцкий, в том числе и на основании показаний, вырванных у Т., получил 5 лет лагерей, а сама Т., приговоренная к 10 годам ИТЛ, этапирована на Колыму.

И там, что называется, от звонка до звонка. Причем ее, уже и отправленную в 1948 году на вечное поселение сначала в Магадан, затем в Бийск, в 1951 году арестовывают снова и снова требуют показаний, в частности, против Н. Заболоцкого. Но опыт каторжницы — это опыт каторжницы, так что Т. отказывается не только сотрудничать со следствием, но и от показаний, которые дала в 1938 году. Итог — еще три года спецпоселения в Северном Казахстане, откуда ее освобождают лишь в сентябре 1954-го.

Властям бы повиниться перед незаконно репрессированными. Но нет же, Т. вплоть до реабилитации в 1956 году проживание в Москве и Ленинграде запрещено. Поэтому она уезжает к дочери в Саратов, и слава Богу, — рассказывает В. Огрызко, — что

все хлопоты о Тагер взвалила на себя семья Корнея Чуковского. Они прислали Елене Михайловне в Саратов и деньги, и какие-то вещи[2860], а главное — предложили работу. Корней Иванович, схоронивший перед этим свою жену, позвал Тагер к себе на дачу в подмосковное Переделкино, чтобы совместными усилиями выверить для печати новую книгу воспоминаний о Репине. И весь месяц, пока Тагер жила в Переделкино, Чуковский