The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

не представляется возможным. В одних исторических ситуациях, как правило, встречаются крестьяне с индивидуальным предпринимательским духом, в других - с общинным традиционализмом. Важно отметить, что региональные и культурные классификации не очень-то и помогают. Не существует "типично западноевропейских" или "типично азиатских" фермеров; очень похожие виды рыночного предпринимательства можно встретить и в Рейнской области, и в Северном Китае, и в Западной Африке. В случае Японии уже в XVII веке невозможно найти "традиционных" крестьян, производящих только для себя в крошечных изолированных деревнях. Гораздо более репрезентативны крестьяне, меняющие ассортимент культур в зависимости от рыночных возможностей, использующие лучшие семена или новейшие технологии орошения и сознательно стремящиеся к повышению производительности труда. Они не соответствуют образу примитивных деревенских жителей, заключенных в узкие, неизменные жизненные циклы.

 

Деревни

Реальное положение людей на земле во многом отличалось. Природа благоволила многим культурам, но полностью исключала другие; она определяла количество урожаев и продолжительность урожайного года. Орошаемое земледелие, особенно интенсивное огородное выращивание риса в Восточной и Юго-Восточной Азии, где крестьяне стояли прямо в воде, требовало иной организации труда, нежели мотыжение посевов на сухой земле. Участие домохозяйств также было весьма разнообразным, часто с резкой дифференциацией между полами и поколениями. Основная линия раздела проходила между двумя крайними ситуациями: в одной из них вся семья, включая детей, участвовала в сельском труде и, возможно, использовала свободное время для домашнего ремесла; в другой - трудовые мигранты жили отдельно от своих семей в импровизированных мужских общинах, не встраиваясь в деревенские структуры.

В большинстве аграрных обществ существовали деревни. Разграничение их функций было разной степени четкости. В крайних случаях деревня могла быть одновременно многим: «экономической общиной, фискальной общиной, общиной взаимопомощи, религиозной общиной, защитником мира и порядка в своих границах, блюстителем общественной и частной морали своих жителей». Деревенские общины были особенно сильны там, где играл роль хотя бы один из двух факторов: (1) деревня функционировала как административная единица (напр, (2) сельская коммуна распоряжалась землей в общем пользовании или даже, как в русской общине, коллективно принимала решения о ее распределении и перераспределении. Последнее отнюдь не было само собой разумеющимся. В интенсивной мелкотоварной экономике Северного Китая почти вся земля находилась в частной собственности; государство, чьи органы управления доходили только до районного уровня, не собирало налоги с деревни как с целого, а полагалось на посредника, назначаемого общиной (сянбао) для выработки оптимального метода. Таким образом, деревенская община была менее развита, чем в Европе. В Южном Китае, напротив, обширные клановые структуры, которые могли быть, но не обязательно были тождественны автономному поселению, брали на себя задачи интеграции и координации. Было бы неверно считать такие кланы изначально отсталыми или "примитивными" с точки зрения истории развития; они могли быть основой высокоэффективного сельского хозяйства. Аналогичную функцию (не только в Китае) выполняли храмовые общины, имевшие общее имущество.

Поэтому положение сельских коммун в Евразии существенно различалось. В России - по крайней мере, до земельной реформы премьер-министра Столыпина 1907 г. - они играли важную роль в перераспределении земли в условиях слабо развитой частной собственности, тогда как в Японии они представляли собой многоцелевой институт, державшийся на идеологии "общинного духа" (kyōdotai), а в значительной части Китая (особенно там, где отсутствовали клановые связи и была высока доля безземельных рабочих) они демонстрировали низкую степень сплоченности. На примере Японии также возникает важный вопрос о степени формирования стабильной деревенской элиты среди крестьянства. В Японии, как и во многих странах Западной Европы, это происходило через первородство: старший сын наследовал хозяйство. В Китае, а отчасти и в Индии, частное землевладение то и дело переходило к наследникам мужского пола, и сохранить преемственность даже скромного семейного хозяйства было непросто.

Не менее важным аспектом крестьянской жизни был доступ к земле. Кто был "владельцем"? Кто обладал (возможно, градуированными) правами пользования? Является ли аренда (с ее многочисленными вариантами) частью картины, и, если да, то как она использовалась? Должны ли были арендаторы платить фиксированную сумму денег или долю урожая? В какой форме он передавался? Иными словами, насколько монетизирована была сельская экономика? Сохранялись ли у крестьянства неэкономические ("феодальные") повинности, в частности, трудовая повинность в пользу землевладельца или государства (например, строительство дорог или дамб)? Могли ли крестьяне свободно продавать свою землю? Как был организован рынок земли?

Последний важный параметр - степень ориентации производства на рынок. Были ли рассматриваемые рынки близкими или удаленными? Существовала ли сеть местных обменных отношений, возможно, с центром на периодическом рынке в центральном сельском городе? Насколько крестьяне специализировались и насколько это происходило за счет собственного обеспечения? Вывозили ли они на рынок свою продукцию сами или полагались на посредников? Наконец, какие регулярные контакты существовали между крестьянами и некрестьянами? Последние могут быть городскими жителями, но могут быть и кочевниками, живущими поблизости. К первым можно отнести землевладельцев-заочников, использующих местных агентов и не имеющих ничего общего в культурном плане с жителями деревни. Крупных местных землевладельцев, тем не менее, можно было увидеть в церкви или храме, тогда как городские магнаты или помещики жили в совершенно отдельном мире.

 

Пример Индии

Это многообразие аграрных форм существования не может быть сгруппировано только по континентам или в категориях Востока и Запада. Возьмем вполне развитое и на первый взгляд типичное крестьянское общество в 1863 году. Из примерно миллионного населения 93% проживает в сельских общинах с населением не более двух тысяч человек; почти все являются членами либо нуклеарной семьи (более половины случаев), либо семьи, состоящей из нескольких поколений. Практически все владеют землей, которая, как правило, не является дефицитом: 15% общей площади составляют поля, пастбища и огороды. Каждый, кто нуждается в земле, может получить ее в своей сельской общине. Крупное землевладение и аренда не являются характерной чертой ситуации. Некоторые крестьяне богаче других, но нет ни класса помещиков, ни дворянства. Люди работают почти исключительно для собственного пропитания, производя продукты питания, а также большую часть одежды, обуви, домашней утвари и мебели. От голода помогают защититься зернохранилища. Городов, требующих рыночных отношений для своего снабжения, немного. Денежные средства для уплаты налогов можно без труда получить за счет продажи скота. В стране нет железных дорог, практически нет дорог, по которым могла бы проехать лошадь с телегой, почти нет предприятий и протопромышленности, отсутствуют финансовые институты. Девяносто восемь процентов сельского населения неграмотно. Несмотря на номинальную принадлежность к "высокой религии", в повседневной жизни люди руководствуются суевериями. Они не ждут от жизни многого, не стремятся к улучшению и не работают больше, чем нужно. Мало и тех, кто