Весь Генри Хаггард в одном томе - Генри Райдер Хаггард

щель, решил осмотреться.

И вот что я увидел. Из пещеры вышли два жреца. Они быстро взбежали по склону горы и остановились у негаснущих костров, которые питались то ли природным газом, то ли нефтью. Каждый жрец замер у своего огня, а потом они дружно обернулись и уставились сквозь прорези в лицевых платках на привязанную к столбу жертву. Судя по всему, увиденное их удовлетворило, поскольку в следующий миг оба кинулись обратно к пещере, но в их стремительных движениях не было ни изумления, ни паники.

— Что это значит, Драмана? — сурово спросил я. — Ты же уверяла, что ваш закон запрещает глядеть на невесту бога до восхода солнца.

— Не могу сказать, господин, — отвечала она. — Это и вправду против закона. Быть может, жрецы почувствовали неладное и послали этих двоих проверить, все ли в порядке. Я ведь говорила, господин, что жрецы Хоу-Хоу сведущи в колдовстве.

— Ну, положим, не так уж они и сведущи, коли ничего не обнаружили, — возразил я.

Моя бравада была напускной: в душе я очень гордился тем, что настоял на своем и мы привязали труп к каменному столбу. Пока мы вытаскивали мертвую женщину из сарая и несли к Скале приношений, Ханс все твердил, что привязывать беднягу нет никакой нужды, раз уж Драмана клянется, что все равно ни один человек не взглянет на невесту бога до рассвета. «Чего зря стараться, баас? — ныл он. — Давай просто освободим Сабилу и убежим».

Но Божий промысел уберег меня от того, чтобы согласиться с готтентотом. Поддайся я на его уговоры, наша затея провалилась бы и все мы были бы обречены. Нет, ну какой же я молодец, что сообразил вернуться и подобрать куски веревки, которой были связаны руки Сабилы и которую я разрезал! Ведь иначе жрецы могли бы их заметить и заподозрить неладное. Хвала небесам, все обошлось.

— Ханс, пора уж тебе плыть за лодкой. Пожалуйста, поторопись, потому что туман тает на глазах и тебя могут заметить.

— Нет, баас, никто меня не заметит, ибо я привяжу на голову ветки того дерева снов и издалека меня примут за кочку с тростником. А сами не хотите окунуться, баас? Ведь баас плавает лучше моего и не боится холода, а еще он хитрый, и те глупые валлу в лодке послушают его скорее, чем меня. Да и стреляет баас тоже лучше. Давай-ка я пригляжу за госпожой Сабилой, баас, и за другой госпожой тоже, а спичку поджечь много ума не надо.

— Слишком поздно менять план, — сказал я. — Хотя я не отказался бы очутиться сейчас в той лодке вместо тебя, ибо там явно будет безопаснее.

— Как скажете, баас. Вам лучше знать.

Не обращая никакого внимания на дам, Ханс разделся, сложил свою грязную одежду в циновку, в которой лежали ветки Древа видений, и сказал, что с удовольствием облачится в сухое, когда доберется до лодки — или угодит на тот свет.

Покончив с приготовлениями и закрепив на голове узелок при помощи тех самых веревок, что я срезал с рук Сабилы (я крепко затянул их ему под мышками), Ханс вошел в воду, дрожа всем телом, весь какой-то сморщенный, жалкий и некрасивый. Но прежде он поцеловал мне руку и спросил, не нужно ли чего передать моему достопочтенному отцу на небесах, где уж всяко будет теплее, чем здесь. Потом прибавил, что, как ему кажется, госпожа Сабила не стоит всех наших стараний, в особенности потому, что собирается замуж за другого мужчину. И на прощание поведал, что, если мы благополучно выберемся из этих мест, он намерен беспробудно пить два дня подряд в первом же городе на пути, где продают джин; подобные обещания, скажу честно, мой готтентот выполнял всегда. В общем, Ханс соскользнул с камня в воду и, держа револьвер и кожух с патронами над головой, поплыл, ловко и бесшумно, словно водяная крыса.

К тому времени, как я уже сказал, туман почти рассеялся; остатки его разгонял ветерок, задувший с востока, как часто бывает в этих областях Африки между полуночью и рассветом, даже в безветренные вроде бы ночи. Но над поверхностью озера туман по-прежнему висел, и я различал только смутные очертания корпуса лодки ярдах в ста от берега.

Сердце мое забилось чаще, когда я разглядел какое-то шевеление на воде. Лодка как будто развернулась, и мне почудилось, что я слышу изумленные возгласы. Да, люди в лодке вскочили, потом раздался громкий всплеск — и все снова стихло. Похоже, Ханс благополучно доплыл до лодки, но вот сумел ли он в нее забраться? Мне оставалось лишь гадать. Гадать и надеяться.

Поскольку таиться дальше в неглубокой щели было не только совершенно бессмысленно, но и опасно, я решил вернуться обратно к сараю с затворами, со всеми пожитками, как и раньше, но зато, хвала небесам, без тяжелого трупа. Сабила до сих пор пребывала в полузабытьи, так что я ни о чем ее не спрашивал. Драмана взяла сестру за левую руку, я схватился за правую, и, поддерживая несчастную таким образом, мы побежали, пригибаясь к земле, в направлении сарая — и добрались до него без помех. Оставив обеих женщин внутри, я отправился на причал и присел у того места, где начинались ступеньки. Я вглядывался в темноту и ждал прибытия Ханса на лодке; как вы помните, друзья мои, по плану мне не следовало поджигать запалы, пока она не приплывет.

Но лодки не было. Я долго — по моим ощущениям, целую вечность — ждал и всматривался во мрак, время от времени отбегая к сараю, дабы убедиться, что Сабила и Драмана в безопасности, и возвращаясь на причал. Коротко переговорив с женщинами, я узнал, что девушку сопровождали сам старый вождь Валлу и Иссикор, отчего отсутствие лодки делалось и вовсе необъяснимым — если предположить, конечно, что Ханс до нее доплыл. А вот если он утонул или с ним случилась беда, когда он пытался перебраться через борт, тогда все становилось понятным: люди в лодке попросту не догадывались о нашем отчаянном положении, о том, что мы ждем спасения. Не исключено, правда,