Факап - Михаил Харитонов

— Гена, — сказал Горбовский. — Убери. И алкоголь тоже убери. Он от него смелеет.

Завадский замолчал с открытым ртом. Потом его закрыл. Потряс головой.

— Я, кажется, перебрал, — сказал он совершенно трезвым голосом и отодвинул бокал подальше. — Извините, шум в голове какой-то... — Тут ему вспомнилась Лена и он понял, что произошло. — Я что-то не то говорил? — спросил он подозрительно. — Или что-то не то услышал?

— У вас разыгралась фантазия, — сказал Горбовский. — Но это нормально. Плохо другое. Вы сделали две ошибки. Во-первых, вы своим фантазиям поверили. Сразу же, не анализируя. И во-вторых — стали их озвучивать по первому требованию. Под очень слабеньким психологическим нажимом. Поэтому я вас немножечко наказал. Теперь вам придётся думать те же мысли ещё раз. Вы додумаетесь, там ничего сложного нет. Человеку нашего круга такие соображения должны приходить в голову автоматически. Но он не стал бы им доверять и никогда не позволил бы себе их высказывать. Особенно если у него есть подозрения, что собеседнику они не понравятся.

— Ну извините, — сконфуженно пробормотал архивариус.

— С вами, Валентин Петрович, ещё работать и работать, — вздохнул Горбовский. — Ну да ладно. Давайте дальше. Итак, Вандерхузе получил новый статус. Я отозвал убойную команду, стёр ребятам память и отправил на периферию. Во избежание всяких неприятных психологических проблем между ними и дядей Яшей. Потом пообщался с Леной. И решил, что её будущий супруг достаточно управляем, чтобы использовать его в Мировом Совете.

— Но вы же знали? И про то, что он работает на Сикорски... и всё такое прочее? — решил уточнить архивариус.

— Ну да. Знал. И что? Нормальное поведение нормального человека. Без покровительства Сикорски он не смог бы занять своё место. Без особых отношений с Комовым он не смог бы на нём усидеть. Гена, скажи — ты ведь знал с самого начала?

— Тебе виднее, — сказал Комов.

— Нет, давай по-честному. Я, конечно, знаю. И ты знаешь, что я знаю. Почему бы тебе не сказать? В конце концов, это мелкий вопрос. Который и раньше ни на что не влиял, а теперь и подавно. Ну так?

— Тебе виднее, — повторил Комов.

— Нет, не виднее, — демонстративно упёрся Горбовский.

— Ты, конечно, всё узнаешь, — ответил Комов. — Но не от меня.

У Валентина Петровича возникло мгновенное и острое чувство, что перед ним разыгрывают сцену. Потом — что ему только что сообщили что-то очень простое и очень важное. Потом чувство пропало, не оставив и следа.

— И вот, — сказал Горбовский, внимательно за Завадским наблюдавший, — мы уже начали работать с Вандерхузе, когда появляется  Сикорски с совершенно бредовым сообщением. Что якобы он нашёл Целмса, который притворяется Вандерхузе...

— Пожалуйста, не так быстро, — попросил Валентин Петрович. — Каким образом всё-таки возник этот второй Вандерхузе? Он вообще был?

— Ну конечно был, — успокаивающе сказал Горбовский.

— И каким же образом он возник? "Зеркало"?

— Ну да. Как вы сами думаете, что делают с системой, с которой до того работали нештатными средствами воздействия? Вроде генераторов минус-вероятности?

— М-м-м... Ну да, конечно. Чинят, тестируют и обязательно испытывают опять, — сказал Завадский. — И вы сейчас мне скажете, что в ней сбилась какая-нибудь система наведения... или фокусировки... или ещё что-нибудь... и она скопировала не ту область пространства. Так?

— Не совсем. Скопировала она то, что нужно, а вот разместила не там, где нужно. В результате кое-что пострадало. В том числе и люди, к сожалению. Сейчас мы всё более-менее разрулили, но факап был, конечно, неприятный. Но вот как раз с этой станцией всё должно было быть нормально. И никаких Вандерхузе там не могло быть в принципе.

— Тогда как же он там образовался? Или это не он? — Завадский почувствовал, что у него от долгого сиденья затекла спина. Дома он встал бы и потянулся, но сейчас это было неудобно. Он ограничился несколькими осторожными, едва заметными движениями. Горбовский, однако ж, заметил.

— Сидеть устали, Валентин Петрович? Ничего, недолго осталось. А насчёт вашего вопроса... Видите ли какое дело. Когда тэтан уходит из кругов мира... да не нервничайте вы так, вам это знать уже можно... Так вот. Когда тэтан уходит из мира, он уходит с концами. То есть со всей историей всех своих воплощений. Соответственно, история мира меняется. Так, как будто его и не существовало. Почему все великие посвящённые — фигуры мифологические? О которых говорят, что их не было? Потому что их и не было. В той реальности, которая осталась после них. Понимаете логику?

— Не очень, — Валентин Петрович наморщил лоб. — То есть я, конечно, верю, раз вы говорите. Но откуда мы тогда знаем, что кто-то освободился? Если все следы его существования стираются?

— Правильный вопрос. Дело в том, что некоторые освобождённые из сострадания к людям стараются оставить какие-то следы своего пребывания здесь. А поскольку возможности у них большие, это у них иногда получается. Иногда даже хорошо получается. Возникают мифы, религии. Но я не об этом. Левин, судя по всему, действительно существовал. И действительно освободился тем способом, который описан в мемуаре. Нужно будет внести изменения в конструкцию ментоскопов. Чтобы исключить такую возможность в будущем. Только не спрашивайте, почему, а то я в вас сильно разочаруюсь.

— Хорошо, разочаровывайтесь. Почему? — тут же спросил Завадский.

— Мне бы идти, — подал голос Григорянц, до сих пор помалкивающий и сосредоточенно изучающий свою панельку. — Можно я пойду, Леонид Андреевич? Дела.

— Арам Самвелович, дорогой, ну конечно идите, — сказал Горбовский. — И не забудьте сегодня посидеть с Сикорски в том самом ресторанчике. Рудольфу сейчас грустно.

— Сделаем, — серьёзно сказал Григорянц и вышел.

— Так вот, — продолжил Горбовский. — Когда Сикорский пришёл ко мне с докладом...

— Подождите, пожалуйста, — перебил его Завадский. — Я спрашивал...

— А я вас попросил не спрашивать. Вы к моей просьбе отнеслись без уважения. Пожалуй, я так же поступлю по отношению к вашим просьбам. Я вас больше не задерживаю, Валентин Петрович.

Завадский сильно покраснел. Потом решительно поднялся с места. Чуть помедлил, зависнув над креслом, потом решительно пошёл к двери.

— Не очень долгая симпатия вышла, — пробормотал он под нос достаточно громко, чтобы быть услышанным.

— А вы понимаете, что вам сейчас сотрут память? — поинтересовался Горбовский.

— Мои друзья из ДГБ будут разочарованы, — сказал Завадский.

— Кем же именно? — парировал Горбовский.

— Не только мной, — ответил архивариус.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});