Учебник рисования - Максим Кантор

— С этим политическим жиголо?

— Под суд, — коротко сказал Первачев, — Зачитать приговор — и к стенке.

— Нет смертной казни, отменили.

— Тогда двадцать пять лет строгого режима. И это нельзя? А сколько ж можно? Этак мы дела не сделаем.

— Первачев шутит, — сказал Маркин, — но вопрос, тем не менее, серьезный.

— Вопрос о наличии оппозиции следует обсуждать исходя из того, насколько сильна партия власти. Говоря проще: можем мы себе позволить оппозицию — или нет?

— Кто представит нашу партию? Партию прорыва? — вот и название нашлось, умели люди работать.

— Да, кто представит Партию прорыва?

— Тушинский, кто же еще?

— Тушинский — лидер партии, я говорю о генеральном секретаре.

— Это не одно и то же?

— Помилуйте, мы же не сталинскую демократию строим, но — тушинскую демократию, гражданское дупелевское общество.

— Фактически речь идет о том, чтобы преобразовать движение в партию интеллигенции, в ядро прогрессивных сил, в оплот цивилизации в этой стране. Политическим лидером партии несомненно является Владислав Григорьевич Тушинский. Но требуется идеолог и концептуалист.

И все посмотрели на Бориса Кирилловича Кузина. От судьбы не уйдешь. Однажды Кузину уже предлагали возглавить партию, он отказался. Но то предложение исходило от чиновников, это — от единомышленников. Согласиться тогда — значило пожертвовать научной работой для карьеры. Согласиться сегодня — значило пожертвовать и работой, и карьерой — для дела. Взять на себя всю невероятную работу — съезды, конференции, протоколы, справится ли? Кузин покачал головой.

— А где на все это денег взять? — спросил скептический Бештау. Проблему финансирования он узнал хорошо: обещанное собрание сочинений так и не вышло — редакции показывали на спонсоров, а те разводили руками.

— Как это где? А Дупель, Михаил Зиновьевич, на что? Он миллиардер.

— Стало быть, Дупель даст Владиславу Тушинскому денег на выборы?

— Ну конечно! — оживилась Роза Кранц, — как же иначе? Разве вы не знаете, — выпучила она глаза на наивных интеллигентов, — теперь у всякого парламентария своя цена. Все берут. Хорошо заплатишь — и обо всем договоришься. Если мы хорошо заплатим левому крылу и правому — никакой центр за нами не угонится. Мы пройдем простым честным парламентским голосованием — в этом вся прелесть. Не требуется бунта, и захватывать телеграф не надо. Это будет бархатная революция. Дупель выделяет на выборы Тушинского двести миллионов.

— Долларов? — уточнил Первачев.

— Да уж не рублей! Михаил Зиновьевич готов вложить и больше. Хоть миллиард!

— И что, эти деньги он отдает в руки Тушинскому? — допытывался Первачев.

— Мы организуем предвыборный штаб, напишем расходную смету. Есть какие-то неизбежные траты: телефонные звонки, письма, почтовые марки, завтраки на пресс-конференциях, билеты, отели. Сами понимаете, набегает некая сумма. Но в целом, да, эти деньги пойдут на выборы.

— И что же, спросил Первачев, — Тушинский не драпанет с этакими деньгами?

— Владислав Тушинский — чистый, бескорыстный человек!

VII

— Вот она, бескорыстная помощь Советов, — сказала насмешливо Герилья. Она оставила политическую дискуссию и немедленно включилась в разговор о золоте, — Весь золотой запас страны — берут и вывозят. Неплохо придумано. Братья по классу! Соратники! Мы ждали не этого, мы ждали новые самолеты. Вот Гитлер у Франко денег не берет, — сказала она, — Гитлер прислал легион Кондор, и ни песеты за самолеты не взял. Фюрер выходит пощедрее генералиссимуса!

Герилья поглядела на анархистов, на пилотов — и осталась довольна эффектом речи.

— Лучших пилотов прислал фюрер, — продолжала Герилья, — не поскупился! Германии, значит, пилотов не жалко. Да Германия и не боится — немцы в победе уверены. Может быть, вы, товарищ, свои кадры бережете? Выводите, так сказать, в резерв? Растеряете весь летный состав — вам Сталин не простит, верно? В легионе Кондор — там асы летают, не вам чета! У них один Виттрок троих стоит.

— Да, — сказал анархист, — до Виттрока нашим далеко.

— Может быть, — подытожила Ида Рихтер, — это обыкновенная трусость? — и она послала Лукоморову взгляд — из тех, что делают мужчину рыцарем.

— И трусость, и расчет, — сказала Герилья, — шкуру спасти — и финансовые проблемы решить.

— Ха-ха, — сказал анархист, — вот она, мелкобуржуазность. Чем кончилось, а? Золотишко тайком вывозим? Сами сматываетесь, и золотишко прихватили?

— Не беспокойся, товарищ, — сказал ему Лукоморов, — никуда мы отсюда не уйдем.

— Сегодня, — сказал Луговой, — в Картахену, сопровождать морской конвой.

— Золото вывозить? Красть золото у революции? Дачи в Крыму строить будете?

— Я приехал с Украины, — сказал сентиментальный интеллигентный анархист, — чтобы землю в Испании отдать крестьянам. Когда мы победим, потребуются деньги, на восстановление промышленности. Оказывается, деньги вы прикарманили.

Луговой прикрыл глаза от боли, зажал левую руку сильнее, чтобы пережать артерию, чтобы не дать дурной крови — а он чувствовал, что рана загноилась, — перетекать дальше по руке. Ему сделали перевязку, но он торопился, и перевязку сделали плохо, антибиотиков не нашли. Так, с закрытыми глазами, он прикидывал, что сказать. Его предупреждали, что Герилья — демагог, говорили, мол, тетка будет крутить людьми, врать напропалую.

Сказать можно было много — разного. Во-первых, золото давно уже увезли, два года назад увезли, и давно продали на интернациональной бирже в Лондоне. Деньги — так, во всяком случае, знал Луговой — ушли на нужды Испанской республики. Их не брали как плату за самолеты, просто отсылали в Испанию, сначала коммунистам, потом — разным правительствам, потом — эмиссарам Советов, которые распределяли деньги по фронтам. Что из этого своровано, неизвестно. Что-то своровали.

Он мог рассказать им, что золотой запас — пустяк; Испанию давно разворовали всю — до дна, по нитке обобрали. Хватились — золотой запас! Подумаешь, золотой запас — это что, решает что-то в экономике? Франко давно вывозит железную руду в Германию, только в тридцать шестом отправили четыреста тонн. Он мог рассказать о соглашении, подписанном Гитлером в Байрейте, на Вагнеровском фестивале, по поводу бартерного обмена: оружие — ресурсы. Эта сделка была совершена в славных колониальных традициях (так в обмен на огненную воду брали жемчуг у дикарей) и предвосхищала дальнейшие операции просвещенного Запада — «Нефть в обмен на продовольствие» в Ираке. Он мог рассказать о корпорации ХИСМА, торгующей ресурсами Испании и Марокко. Спекулянты давно сделали миллионные состояния на недрах той земли, которую эти люди собирались защищать. Он мог бы сказать им так: вы завтра освободите эту землю в Гренаде и захотите ее отдать крестьянам, но у вас не получится, потому что эта земля уже давно продана. Можно было также рассказать и о том, что политика невмешательства Англии дает последней возможность торговать одновременно и с республикой и с националистами, и по дешевке брать руду и скупать шахты. Он мог рассказать про германский концерн РОСВАК, который давно осваивал недра Испании с не меньшим упорством, чем легион Кондор — небо. Концерн основал Геринг и выставил требования по выплате военных долгов природными ресурсами. Все нейтральные демократические страны давно это знали и принимали участие в дележе испанской земли. Золото ничего уже не решало. Впрочем, и золота не было.

Он сказал только одно.

— Промышленность в России тоже надо поднимать. Танки плохие.

— Сюда вы плохие шлете, это точно. Прислали Е-26, это разве танки?

— Деньги верните, — сказал грубый анархист, — мы здесь сами построим, что надо.

— Что, забрали все золото?

— Забрали.

— Я сомневаюсь, — сказала Герилья, — что приказ об изъятии золота может исходить от Москвы. Это провокация!

— Ничего вы не заберете! И никуда отсюда мы не уедем!

Лукоморов вышел на середину комнаты.

— Главное, — сказала Герилья, — его не выпускать, — Прямая, черная, стремительная, она метнулась к дверям — встать на пути возможного бегства Лугового. Убедить не получилось. Оставалось действовать.

— Не уйдет, — сказал Лукоморов и, волнуясь, взялся за кобуру.

— Не бей в голову — промажешь, — сказала Герилья, — стреляй по ногам, а лучше — в живот.

Анархисты придвинулись, окружая Лугового. Ида Рихтер спряталась за спину Лукоморова, будто бы от опасности, а на самом деле для того, чтобы Лукоморов осознал, что ей требуется защита, осознал ответственность момента. Своим обильным бюстом Ида Рихтер прижималась к спине Лукоморова, и тот чувствовал ее грудь через гимнастерку.

— Провокатор! — сказал Лукоморов значительно.