Мемуары. 50 лет размышлений о политике - Раймон Арон

В 1972 году, после неудачного наступления северовьетнамских дивизий через демилитаризованную зону, я выразил надежду на то, что дипломатия Северного Вьетнама изменится, что он пойдет на соглашение с американцами без упразднения режима Тхиеу, иначе говоря, согласится на прекращение огня без политического решения, на урегулирование, от которого северовьетнамцы до сих пор отказывались. Действительно, в октябре 1972 года они сделали кардинальную уступку; отталкиваясь от нее, переговоры должны были привести к урегулированию, которые только члены норвежского комитета по нобелевским премиям приняли за мир. Южновьетнамское правительство сохранялось, но закрепившиеся на Юге войска Севера, наличие которых там Ле Дык Тхо отрицал, оставались на месте. «Шкура леопарда» — так называли тогда южновьетнамский ландшафт, образовавшийся после заключения Парижских соглашений.

Известна судьба этих соглашений, подписанных в 1973 году: два года спустя крупные военные соединения Северного Вьетнама перешли через демилитаризованную зону. Тхиеу отдал приказ об отступлении, чтобы уменьшить протяженность линии обороны и укрепить ее. Отступление превратилось в разгром, и через несколько дней коммунистическая партия добилась цели, ради которой она развязала в декабре 1946 года войну против французов, — объединения трех стран региона при режиме советского типа.

Г. Киссинджер представил Парижские соглашения как успех, на который почти невозможно было надеяться. Р. Никсон и его советники до самого конца не соглашались на капитуляцию, то есть на устранение правительства Тхиеу, которое они поддерживали ряд лет и за которое сражались. Брать на себя ответственность за его изгнание было бы бесчестным. Провести переговоры с Северным Вьетнамом, оставив Тхиеу шанс на выживание, — в этом и заключался почетный мир. «Президент Никсон и его советники не отказываются категорически „проиграть войну“, если приход к власти Вьетконга определяет поражение; они хотят сохранить шанс ее не проиграть — и, главное, не отступиться от взятых на себя обязательств. Навязать Сайгону коалиционное правительство означало бы предательство. И поражение превратилось бы в катастрофу, если бы Соединенные Штаты предали своих союзников или позволили предположить предательство. В любом случае они потеряли бы нечто гораздо большее, чем победу в ограниченном конфликте, Вьетнам или лицо, они потеряли бы доверие своих друзей и уважение своих врагов», — писал я в «Фигаро» 30 октября 1969 года. Суждение не принадлежало мне, я воспроизводил защитительную речь Г. Киссинджера, которую услышал, как и многие, из его уст. В этой же статье были затем приведены несколько строк из брошюры Роберта Кеннеди: он также считал невозможным, пагубным немедленное и безоговорочное отступление Соединенных Штатов. «За пределами Азии внезапное и одностороннее отступление вызвало бы сомнения относительно „возможности доверять Соединенным Штатам“».

Почему, скажут мне, вы не посоветовали Соединенным Штатам принять «радикальное решение», так же как выступали за алжирскую независимость или по меньшей мере за право алжирцев на независимость начиная с 1957 года, когда «мятежники», или участники сопротивления, только начинали организовывать свои отряды?

В Алжире французы хотели сохранить полностью или частично колониальное положение; я полагал, что так называемые либеральные решения, промежуточные по характеру, также приведут к независимости. Рекомендуя признать право алжирцев на независимость, я исходил из тех же самых принципов, на защиту и прославление которых Франция претендовала, — права народов на самоопределение. Случай Соединенных Штатов во Вьетнаме был совершенно иным: американцы не хотели там оставаться, хотели оттуда уйти, они защищали правительство, обладавшее независимостью, по меньшей мере на бумаге. Имело ли оно народную поддержку? Ответ отнюдь не был очевидным. Желал ли народ Юга, чтобы его «освободили» братья с Севера? Конечно, он не принял участие в своем собственном освобождении; режим Тхиеу выбросило на задворки истории военное наступление. Правда, политическая оценка этой войны зависела также от способности Американской республики выдержать до конца подобное испытание: ошибка, неосторожная стратегия могут выглядеть преступными, когда дело идет о государственном деятеле.

Если бы я присоединил свой голос к бесчисленным голосам тех, кто славил сопротивление Северного Вьетнама и обрушивал свой гнев на американский «империализм», то оказался бы в странной компании. Соединенные Штаты, на мой взгляд, совершали (или совершили изначально) ошибку, бросив свои силы и свой престиж на рисовые поля Вьетнама. Но должны ли были они морально, могли ли они политически капитулировать в 1969 году, то есть сами поставить правительство, подчиненное Ханою, чуть замаскированное коммунистическое правительство? Может быть, Киссинджер задним числом признает, что для Соединенных Штатов было бы предпочтительнее покончить с этой фатальной авантюрой скорее в 1969, чем в 1973 году. Четыре дополнительных года усугубили беспорядки и споры внутри республики. Конечный итог был бы менее отрицательным. Но я в этом не уверен. Во всяком случае, Киссинджер мог бы ответить, что, если бы не уотергейтский скандал, Северный Вьетнам не предпринял бы генеральное наступление через два года после соглашений 1973 года. Парижские соглашения не спасали раз и навсегда Республику Южный Вьетнам, они подразумевали ее существование, которое Северный Вьетнам тем самым впервые признавал.

Разумеется, никто не зажег праздничные огни 26 января 1973 года 298. Свою статью я озаглавил «Станет ли перемирие миром?» и написал в ней: «Конец этой войны или конец одной войны? Никто не может это сказать. Будущее зависит от намерений, от мудрости тех и других. К тому же президент Тхиеу и Временное революционное правительство найдут, если захотят, бесчисленное количество поводов для взаимных обвинений в нарушении соглашения, которое, вероятно, нельзя проводить в жизнь и конечно же нельзя контролировать. Однако забудем, хотя бы на миг, строгость анализа, не играя при этом в выразителей всемирной совести, как это нравится делать некоторым из моих собратьев, которые сами себя наделяют моральным авторитетом. Поскольку все мы испытываем какое-то физическое облегчение, надежда для нас не исчезла. Быть может, вьетнамцы, предоставленные самим себе, совместно, интуитивно найдут тайный путь к миру, который одним лишь разумом невозможно распознать».

Увы, и на этот раз истину открывал нам разум.

Несколько месяцев спустя урегулирование кризиса, вызванного войной Судного дня, еще более повысило престиж Генри Киссинджера, серого кардинала, который обращал на себя все лучи света и отодвигал в тень персону номер один. Во Франции война Судного дня разделила французов, хотя и не вызвала страсти, сравнимые с теми, что бушевали накануне или после Шестидневной войны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});