Плач кукушонка - Вольдемар Грилелави

Расцеловал всех и покинул парикмахерскую в полном восторге и избытке чувств. Сейчас пойду к доктору и закажу санитарно — курортное лечение. Им из двух месяцев отпуска предполагалось и часто выдавалось направление на восстановление нервных и иных клеток в лучшие черноморские санатории. Даже предлагался выбор на вкус из двух-трех. Влад никогда не был, ни на каком море. Дома, кроме одной речушки и двух озер размером с большой пруд, других водоемов не имелось. Лицезрение большой реки Волги с высоты птичьего полета на офицерских сборах, пребыванием на оной не считалось. Лицезреть издалека и мочить ноги — понятия весьма далеки друг от друга. А тут предполагалось почти целый месяц, да еще в такой период, когда уже покинули холода, но еще не наступила жара. Фантастика. И все это одному. И, если учесть, что зарплату не получал три месяца, да плюс отпускные…

20

Разлука с, внезапно объявившимся и так же мгновенно исчезнувшим, другом сильно угнетала ее. Она тосковала по смешному доброму мальчишке, принявшим ее в свою компанию. Как равного полноценного друга, не выделяя уродства и хромоты. Он совершенно не замечал в ней недостатков, и, если ее речь в порывах восторга и волнения превращалась в сплошной гул и лепет, Альберт терпеливо просил повторить и впредь не спешить, а говорить медленно и внятно. Он стал для нее не только другом, а единственным близким и родным существом, к которому неистово тянуло. Ей не нужна была жалость тети Веры с ее искусственно бракованными буханками хлеба, которые она потом, и браковать перестала, вручая лишнюю булку. Но это были краткие акты милосердия со страдальческими вздохами. А Альберт с удовольствием делился с ней своими двойками и нежеланием познавать науки, как самостоятельный взрослый мужчина, при этом пыхтя сигаретой и пуская симпатичные кольца из дыма. Ей весело воспринимались родители Альберта, мать, постоянно бранившая его и регулярно полотенцем или тряпкой массирующая сынову спину, отец, хоть и большой любитель выпить, но всегда имеющий в кармане пару конфет или, на худой конец, просто немного мелочи, и щедро одаривающий этим богатством сына.

А у нее не просто никого и ничего этого нет, но уже никогда не будет. Никогда у нее не будет папы и мамы, и те далекие воспоминания о доброй ласковой бабушке, о любителе сказок и всяких веселых историй дедушке, на фоне рассказов теперешних родного Альбертика, просто померкли и растворились в прошлом. Если и помнился дедушка, то такой больной и несчастный, понимающий, на какую судьбинушку долюшку обрекает он свою любимую внученьку. И от его страданий и переживаний Светлане становилось всегда грустно и страшно. Она ждала все эти годы беду, но ее размеры и уродство, с каким она появилась, даже в мыслях не представлялось. Жизнь с дедушкой не всегда была сытной и совсем не сладкой. Поэтому, где-то в таких приблизительно масштабах, эта беда и рисовалась.

Света сейчас просто уже не способна вообразить себя без уродливого лица с ровненькими ножками и сладким голоском, каким любила порадовать больного дедушку, напевая его любимые песенки. Казалось, все эти несчастья поселились с ней до конца дней, хотя даже этот конец она не смогла представить.

С исчезновением Альберта вернулись боль и тоска несбыточного желания назвать кого-нибудь мамой, папой, пожаловаться на злую судьбу, даже просто попросить прощения за какую-нибудь проказу и получить мокрой тряпкой по спине, чтобы потом эти руки взяли к себе на ручки, прижали к груди и поцеловали в щечку. Но ведь этого не будет никогда. Этого просто невозможно быть, так как не существует в природе. Любимые ушли в мир иной, а нелюбимые хотят смерти и радуются ее страданиями.

Света вновь, как в первый раз при неудачной попытке умереть, сидела на берегу шумной быстрой реки и лила в ее воды горько-соленые слезы от необратимости и безысходности в ее короткой, но голодной и паршивой жизни. Даже появление друга оказалось таким призрачно-коротким, а расставание долгим и мучительным. Ее охватило жгучее желание броситься в воды бурлящей реки, но останавливало сознание бесполезности и болезненности поступка. Вода вновь побьет ее о камни и выбросит на берег, посмеявшись над глупостью девчонки.

Выплакав всю соль и влагу из глаз, Света с тоской осмотрела местность, надеясь вдруг увидеть знакомую фигурку мальчишки, и, поняв неотвратимость судьбы, понуро поплелась в свое лежбище, которое уже опротивело своими запахами, и безопасности в последнее время не предоставляло. Родители уже с настороженностью намекали об обитаемости чердака. Но пока регулярные пьянки и ненадежность лестницы останавливали их от этой проверки. А вот пустые бутылки на столе теперь оставлялись реже, и Светлане приходилось чаще прочесывать местность в поисках тары.

Счастливая пора лето было длинным и утомительным, и заканчивалось оно нудно и долго. Хоть зима таила в себе гораздо больше опасностей и сложностей, но не трудности утомляли Светлану. Ее стали раздражать одиночество и тишина. По-прежнему помогли отвлечь от сумасбродных дум книги и задачи. И, когда ей казались эти ребусы сильно простыми, она сама усложняла их новыми вводными и сама же решала, радуясь успеху. Учить стихи не очень нравилось, так как запоминала их с первого прочтения. Сейчас, даже смешно вспоминать жалобы Альберта на трудности учебы. Почему такому смышленому умному мальчишке не хотелось в школу? Светлану просто бросало в дрожь от одной мысли о школе, о школьной форме, парте, уроках. Ей до зубной боли захотелось хоть на мгновение оказаться на месте Альберта среди ребят, учителей и умных книг. Казалось, она бы вообще не покидала ее пределов, так и ночевала бы на парте.

Только кто же купит ей форму, кто отведет в школу? Это хотел сделать дедушка, но не успел. Сердце остановилось не вовремя. Милый дедушка, ну хотя бы еще пару лет продержался бы, и все пошло бы по-другому, иначе. Как, представить трудно, но то, что всего этого не случилось бы, Светлана уверена. Она не позволила бы изуродовать себя, отстояла бы дом, который дедулька ей подарил. Она сажала бы огород, собирала бы бутылки, и хорошо бы прожила одна.

Бы, бы, бы. Как много бы, но никогда уже этого не случится. Она не успела вырасти, чтобы суметь хоть немного постоять за себя. Она не смогла стать большой и сильной.

Когда среди валунов и редких кустиков она увидела знакомую фигурку, то от волнения вдруг осознала, что за эти месяцы снова разучилась говорить. Хотелось крикнуть, позвать, но голоса не было. И ноги бежать не могли, онемели. Хорошо Альберт сам заметил и подошел.

— Привет, как дела? — спокойно и деловито спросил он, словно расстались они только вчера, и не было долгой разлуки и мучительного ожидания.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});