Числа и знаки. Трилогия - Юрий Бурносов

– Тимманс?! - воскликнул Бофранк, увидев лицо нападавшего. Принципиал-секретарь был явно пьян, винные пары исходили от него во все стороны, а глаза смотрели ярко и дерзко, как у безумца.

– Как ты проник сюда?! - крикнул Тимманс, нанося колющий удар. - Чего хочешь?!

– Послушайте, Тимманс! Я был у Фолькона, он назначил разбирательство! - Это Бофранк успевал говорить, отбивая выпады Тимманса. - Отчего вы хотите убить меня?!

– Посланник дьявола да умрет!

Говоря так, Тимманс сделал обманный шаг, шпага конестабля пролетела мимо, и Бофранк почувствовал острую боль в руке. Его левый мизинец покатился по плиткам пола, орошая их кровью.

«Левая рука обыкновенно вольней бывает от всех касаний бесчестных и постыдных, а в меньшем пальце будто бы и жизнь и смерть человека более заключена, чем в остальных…» - некстати вспомнил Бофранк, равно как и наставление своего фехтмайстера. Однако же, превозмогая боль, конестабль сделал несколько удачных выпадов и прижал Тимманса к стене.

Нужно было признать, что Тимманс фехтовал заметно лучше, нежели конестабль. Еще немного, подумал Бофранк, и он, измотав меня, одержит победу. Как нелепо! С той мыслью конестабль схватил канделябр и метнул его в противника, издав при этом ужасающий вопль. Тимманс умело уклонился, но канделябр все же задел его плечо, а Бофранк тем временем нанес удар в живот. К сожалению, Тимманс и здесь опередил его, так что кончик шпаги вошел в брюшные мышцы разве что на ноготь, не более.

Оскалив зубы, Тимманс бросился вперед и едва не проколол Бофранка насквозь; последнего спасло лишь то, что он оступился, споткнувшись о край ковра на полу. Зато следующим ударом он почти достал конестабля, и Бофранку ничего не оставалось, как принять его на эфес своей шпаги. То, что это было ошибкой, он понял лишь тогда, когда второй его палец - большой с правой руки - полетел на пол, разбрызгивая во все стороны алую влагу.

Бофранк понимал, что истечет кровью, если схватка продолжится еще некоторое время. Необходимо было либо победить, либо умереть. Он сделал несколько довольно неуклюжих попыток поразить Тимманса, и тут пришло нежданное спасение в виде верного Акселя. Тот вошел в квартиру, имея в руках большую фаянсовую супницу, каковую и обрушил на голову Тимманса, быстро разобравшись в происходящем.

Облитый горячим бульоном принципиал-секретарь закатил глаза и упал на колени, а затем ничком на пол, причем шпага его откатилась в сторону.

– Вы живы, хире?! - тревожно спросил Аксель, хотя и без того видел, что конестабль не стремится умирать, но весьма изранен.

– Все хорошо со мною…

– А что делать с ним?

– Перережь ему глотку и брось в канал, - велел Бофранк. Наверное, это было преступлением, но Тимманс, порывавшийся убить его и, несомненно, утративший долю рассудка, не заслуживал лучшей доли. К тому же он не требовался Бофранку в качестве свидетеля в предстоящем разбирательстве; так пусть его упокоит вода.

Аксель, ничуть не удивившись приказу, извлек нож и сноровисто перерезал горло принципиал-секретаря. Издав жуткий хрип, Тимманс забился, но почти сразу утих и умер.

– Я привяжу ему к ногам груз, чтобы ушел на дно, - сказал Аксель. - А на улицу отнесу его, словно он пьян, а я ищу возчика.

– Смотри же, чтобы никто не заметил тебя, - наказал Бофранк, отыскивая в шкафу корпию. Залив обрубки пальцев едким настоем, он зашипел от боли. Как жить дальше? Левый мизинец, хотя бы в нем «жизнь и смерть человека более заключена, чем в остальных», еще не столь великая потеря. Но большой палец правой руки - что без него шпага и пистолет?!

Неверными шагами подойдя к кухонному ларю, Бофранк нашел бутыль с вином и сделал прямо из горлышка несколько огромных глотков. Вино потекло по лицу и шее дальше на халат, пятная его, но конестабль не обратил на это внимания. Под руку попала книга; бездумно конестабль отворил ее и прочел на странице:

Должны мы рассказатьВсе, что вам надо знать,Как был Линьяура дамамИз всех желанных самым.Но вот стряслась бедаНад ним в тот час, когдаМужей обидел ихОн сразу четверых.В ловушку заманили,Предательски убили,Для увенчанья делаЧетвертовали тело.Погиб, увы, погибЕго могучий шип.А жаль: в искусстве страстиОн был преславный мастер.

Все бред. Шип…

Опустившись в кресло, он сидел в полузабытье, пока не вернулся Аксель.

– Никто меня не видел, хире, - поведал симпле-фамилиар весьма довольным тоном. - Опустил его в канал, только и видели. Но что с вами? Не позвать ли лекаря?

– Не нужно лекаря, - покачал головою Бофранк. - Он станет спрашивать разное… Да и пальцы на место не вернешь. Если будет со мною лихорадка, пойди к аптекарю да купи, что положено. Лекаря отнюдь не зови! Понял?

– Отчего же не понять, - согласился Аксель. - Что ж, дайте я хотя бы перевяжу вас как следует. Вы дурно это сделали, хире.

– Изволь, друг мой, - пробормотал Бофранк и потерял сознание.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

в которой миссерихордия обретает утраченное было величие, а также происходят иные, разные по значимости события

Речь идет о смерти от руки Небес, а не о том, что человек должен быть предан смерти на основе приговора суда.

Талмуд

События нескольких месяцев имели страшную быстроту. На спешно созванном соборе кардинал был смещен; вместо него епископы при неожиданной поддержке герцогов избрали грейсфрате Броньолуса, - впрочем, это событие не стало для Бофранка неожиданным. Король тут же приказал выгнать из своих владений бертольдианцев, селестинцев и прочих новообъявленных еретиков без различия и запретил своим подданным давать им убежище под страхом наказания за оскорбление величества и лишения имущества. Особенно страдали бертольдианцы и селестинцы, которые во все времена признаны были существующей церковью едва ли не частью ее и больших притеснений не имели.

Епископам, герцогам и бургмайстерам городов было предписано повелеть оглашать этот указ в церквах в воскресные дни; те, которые этого не сделали бы, должны были подвергнуться тем же наказаниям. Отсрочка, данная еретикам для выселения, должна была продолжаться всего месяц; если после этого срока оказалось бы, что кто-нибудь не повиновался, то относительно таких лиц было позволено употреблять все виды дурного обращения, за исключением смерти и изувечения. У оставшихся после этого срока потребно было также конфисковать имущество, треть которого шла в пользу тех, кто на них доносил.

Буллы отныне публиковались в газетах. Рано утром Бофранк обнаружил очередную из них, касавшуюся покинутого им поселка и близлежащих земель. К тамошним еретикам применялось следующее: те, что будут осуждены епископами как нераскаявшиеся еретики, должны передаваться в руки светской власти для понесения справедливо заслуженного ими наказания после лишения сана священства, если это были священники; имущество мирян будет конфисковано, а имущество священников будет употреблено в пользу их церквей; жители, заподозренные в ереси, будут принуждены оправдаться каноническим путем; не желающие подчиниться этой мере подвергнутся отлучению от церкви; если они останутся отлученными в течение года, не прибегая к помилованию церкви, с ними поступят как с еретиками. Бургмайстеры, старосты и прочие наместные люди будут предупреждены и даже понуждены посредством церковных наказаний клятвенно обязаться изгнать из своих владений всех жителей, объявленных еретиками; уличенные же в небрежном исполнении этой меры будут отлучены от церкви.

Отлучение от церкви, конечно же, распространялось не только на еретиков, но также на всех тех, кто будет им покровительствовать или принимать их в своих домах; они будут объявлены лишенными чести, если к концу года не выполнят своих обязанностей, и, как таковые, будут сняты с общественных должностей и лишены права избирать должностных лиц; они будут объявлены неправоспособными для дачи показаний на суде, составления завещания и получения наследства; никто не будет обязан являться в суд ответчиком, если отлученный будет истцом; если это судьи, то их приговоры будут объявлены недействительными, и ни одно дело не может поступить к ним на судебный разбор; если это адвокаты, они не будут иметь права защиты; акты нотариусов, подвергшихся действию этого декрета, перестанут считаться подлинными; священники будут присуждаемы к снятию сана и лишению церковных доходов; все те, кто стал бы общаться с отлученными от церкви после объявления их таковыми церковью, будут под анафемой: им не могут преподаваться церковные таинства, даже в смертный час; они будут лишены церковного погребения; их дары и приношения не будут приняты; священники, которые не станут сообразовываться с этим последним распоряжением, будут отрешаемы, если они принадлежат к белому духовенству, и лишены привилегий, если они монахи.