Алкоголик - Андрей Воронин

Нужно было торопиться, но он все же потратил несколько минут на то, чтобы перевязать колено. Рана была совсем пустяковая, но кровь продолжала сочиться, пропитывая штанину. Можно было, конечно, стянуть колено бинтом прямо поверх брюк, однако у него и без того был чересчур экзотический вид. Пока что кровавые пятна были почти незаметны на пестром фоне камуфляжных разводов.

Покончив с перевязкой, Абзац застегнул брюки и выбрался из машины. Нужно было как-то добираться до Москвы. Никаких планов на этот счет у него не мелось: Абзац вовсе не рассчитывал угодить в подобную передрягу. Получалось, что придется импровизировать, и такая перспектива не вызывала у Олега Шкаброва ни малейшего восторга: импровизация хороша в музыке или в разговорном жанре, но не там, где речь идет о жизни и смерти.

Выбирать, однако, не приходилось, и Абзац двинулся вперед по лесной дороге, на ходу заталкивая в чудом уцелевший джинсовый рюкзачок осточертевшие парик, бакенбарды и усы. Идиотские черные очки с круглыми стеклами последовали туда же. Сверху Шкабров затолкал кожанку. Теперь оставалось набрести на какое-нибудь озерцо или болото, и тогда проблема с окончанием маскарада решилась бы раз и навсегда.

Как назло, водоемов у него на пути не было. Абзац уже начал подумывать о том, чтобы закопать рюкзак в лесу, но тут впереди между деревьями мелькнуло что-то ядовито-желтое, и, миновав поворот дороги, он увидел старенький «москвич», скучавший у обочины в ожидании хозяев, которые, судя по всему, рыскали по лесу, охотясь за грибами.

Это был настоящий подарок судьбы. Абзац осмотрелся, чутко вслушиваясь в лесной шум, потом сложил ладони рупором и протяжно крикнул: «Ау!». Ему никто не ответил. Грибники бродили где-то далеко. Он подошел к машине и подергал дверцу, которая, как и следовало ожидать, оказалась запертой. На возню с замком у Абзаца не было времени, поэтому он просто разбил стекло локтем, предварительно обернув его кожанкой.

Старая машина безумно долго кудахтала стартером, не желая заводиться, но в конце концов двигатель с недовольным ревом ожил, выбросив из выхлопной трубы облако сизого дыма. Шкабров огляделся напоследок, ожидая увидеть бегущего к машине хозяина с грибным ножом в руке, но вокруг по-прежнему не было ни одной живой души.

Угнанную машину он бросил в километре от поста ГИБДД и добрался до города на попутке. Переодевшись в своей запасной берлоге на Остоженке, он вернулся домой. К этому времени над городом уже повисли летние сумерки, воздух казался густым и сладким, как кленовый сок, а между домами угадывалась смутная золотистая дымка. По дороге Абзац заскочил в бар, так что теперь ему было довольно сложно определить, была эта янтарная дымка реальной или существовала только в его подогретом алкоголем воображении.

Он отпустил такси за два квартала от своего дома и пошел пешком, чисто рефлекторно проверяя, нет ли за ним слежки. Утренняя гонка на джипах очень ясно показала, что Хромой не намерен выпускать его из поля зрения. Впрочем, здесь в двух шагах от дома, после того как все дневные дела остались позади, на слежку можно было не обращать внимания.

Абзац дошел до своего дома, так и не заметив за собой «хвоста». Это было странно: он никак не ожидал, что Хромой после первой неудачи оставит его в покое. Не такой это был человек, и ситуация сложилась не из тех, которые можно пустить на самотек.

Стоя в кабине медленно поднимавшегося на восьмой этаж лифта, Шкабров придирчиво оглядел свое отражение в большом, во всю стену, зеркале и остался доволен своим видом. Из зеркальной глубины на него смотрел одетый с элегантной небрежностью широкоплечий и стройный господин средних лет. Лицо у господина было слегка бледным и усталым, а белки глаз, если приглядеться, казались розоватыми. Абзац усмехнулся: после такого дня можно выглядеть и хуже. Бывали моменты — особенно по утрам, с похмелья, — когда он боялся смотреть в зеркало, ожидая увидеть там красноносую дрожащую тварь с кожистыми мешками под глазами и трясущимися руками. В такие дни он подолгу медлил, прежде чем пойти в ванную и побриться: зеркало у него в ванной было большое, освещение превосходное, так что любые изменения в собственной внешности легче всего было заметить именно там. Но всякий раз, преодолев себя и войдя в ванную, он обнаруживал, что с его внешностью все в порядке. Вот и сейчас он видел в зеркале не пьяного неудачника, а немного усталого после трудного рабочего дня респектабельного бизнесмена. В образ не вписывался разве что пластырь на шее, но ведь даже с самыми крутыми бизнесменами чего только не бывает! Порезался бритвой, например. Или любовница оцарапала…

«Надо бы Лике позвонить, — вспомнил он. — Кажется, я с ней вчера договорился о встрече. Или не договорился? Надо позвонить и, если все-таки договорился, извиниться и все отменить. Нет у меня сегодня никаких сил. Ни сил, ни желания… Она обидится, конечно, но эти ее обиды просто игра. Она знает, что в таких ситуациях уважающая себя дама просто обязана оскорбиться, вот и оскорбляется. Тем более что за ссорой неизбежно следует примирение, а примирение — это, помимо всего прочего, подарки. И чем крупнее ссора, тем дороже подарки и прочнее наступающий после нее мир.

Цинизм — оружие слабых. Вот Лика, например, никогда не опускается до цинизма. Хотя откуда мне знать, до чего она опускается, когда я ее не вижу? В ее присутствии я тоже веду себя пристойно. А мысли… Мысли — материя тонкая, им не прикажешь. Бродят, где хотят, и разрешения не спрашивают. Хорошо, что телепатии не существует. Контролировать свои слова и поступки хоть и тяжело порой, но все-таки возможно, а вот попробуй-ка держать под контролем мысли! И потом, кому интересно знать, что о нем думают окружающие? Если человек говорит, что ему это интересно, значит, он просто хочет, чтобы его похвалили. И если сказать ему, что на самом деле он просто тщеславный дурак, он станет твоим смертельным врагом. А кому нужен тщеславный и глупый враг? Только такому же, как он, тщеславному и глупому человеку…»

Он почувствовал, что начинает путаться в своих рассуждениях, но тут лифт наконец доставил его на восьмой этаж и с негромким лязгом раздвинул двери. Абзацу нравился этот звук. Он был какой-то очень сдержанный, корректный и почему-то всегда вызывал в воображении образ идеально вышколенного дворецкого, который, распахнув перед гостями дверь, четким движением отступает в сторону, склонив голову в полупоклоне. Бесшумные автоматические двери в супермаркетах нравились ему меньше: в них не было души.

Шагнув на лестничную площадку, он закурил сигарету и принялся шарить по карманам в поисках ключей от квартиры, между делом думая о том, что в последнее время у него появилась очередная дурацкая привычка закуривать, перешагнув порог. Порог мог быть любой: порог лифта, подъезда, автомобиля или магазина. Неделю назад, задумавшись о чем-то, он закурил, выйдя на платформу из поезда метро, и через минуту очутился в каморке с письменным столом и сейфом в компании двух сердитых сержантов милиции и томного — судя по всему, с перепоя — старшего лейтенанта.

Он хмыкнул, вспомнив эту историю, и, позвенев связкой ключей, отпер дверь. Квартира встретила его прохладным полумраком и сдержанным благородным блеском темного дерева. Зеркальные двери раздвижных шкафов в прихожей отразили его во весь рост, от носков туфель до макушки. Из открытой двери кухни сочился тот же золотистый свет, на который он обратил внимание на улице: к вечеру тучи разошлись, давая москвичам возможность полюбоваться закатом.

Он прошел в кухню, негромко постукивая кожаными подошвами по матово блестящему паркету, и первым делом стряхнул пепел сигареты в мойку. На фоне сухой и чистой нержавеющей стали рассыпавшийся серо-черный столбик пепла выглядел неопрятно, напоминая пятнышко куриного помета, и Абзац смыл его струей из-под крана.

Держа дымящуюся сигарету в зубах, он открыл шкафчик над мойкой, взял оттуда бутылку, стакан и плеснул себе немного виски. В этих придорожных забегаловках можно было рассчитывать в лучшем случае на дешевый коньяк, продаваемый по цене настоящего «Хенесси», а Абзац остро нуждался в хорошей выпивке. Всякий раз, когда ему приходилось пить всякую дрянь вне дома, он сразу же по возвращении запивал ее скотчем. Эта процедура у него называлась «восстановить кислотно-щелочной баланс».

«Восстановив баланс», он почувствовал себя совсем хорошо. Перед глазами начинало понемногу плыть, и брошенный в унитаз окурок, ударившись о край фаянсовой чаши, отскочил и завалился в угол, продолжая дымиться, как сбитый истребитель. Абзац пробормотал короткое ругательство и полез доставать норовистый бычок, поскольку знал, что, если не будет поддерживать порядок, дом быстро превратится в свинарник.

Разобравшись с окурком, он с удовольствием стащил с себя сбившийся до самых лопаток модный черный пиджак и, волоча его по полу за рукав, двинулся в спальню, чтобы переодеться. Войдя в эту выдержанную в холодноватых серебристо-белых тонах просторную комнату, он в тысячный, наверное, раз удивился: на кой черт, спрашивается, ему нужна такая огромная и роскошно обставленная спальня, если он не рискует даже привести сюда свою девушку? Для кого он обставлял и отделывал этот пятикомнатный сарай — для себя, что ли? Здесь не бывает гостей, потому что он никому не верит и всех опасается. Здесь живут только наемный убийца по кличке Абзац и его коллекция записей «Битлз» — очень богатая коллекция, одна из самых богатых в Москве…