Эльмира Нетесова Мгновенья вечности - Эльмира Нетесова

— Нет! Ты скажи, что это?

— Она в ответ, мол, изобразила безответную любовь. Я единственное добавила, что она забыла нарисовать бутылку, было бы понятнее! Но с тех самых пор дома со мною не говорят об искусстве и музыке. Я так счастлива, что отстали с этими темами. И даже убрала из своей комнаты мамины работы. Бедная все годы считала, будто они вдохновляют и помогают, а они лишь раздражали. А когда она начинает дома играть на скрипке, я плотно закрываю двери в свою комнату.

— А чем же в свободное время занимаешься?

— Читаю книги. А когда настроение плохое, вяжу. Это у меня неплохо получается. Отец не снимает зимою вещи, какие я для него связала. Говорил, что в них и без спального мешка можно обойтись. А мама вязанье не признает. Она у нас продвинутая. Даже готовит все из концентратов и полуфабрикатов. Только вот есть это некому, сама мучается. Я люблю своими продуктами пользоваться, чтоб борщом на всю квартиру пахло. А от котлет не устоять бы. Чтоб их хотелось есть, а не запихивать в рот кулаком, напоминая себе сколько заглотила. Но мама со мной не согласна и говорила, что культ из еды делать не стоит, что ради пуза жили пещерные, а мы должны жить духовно, чисто и светло. Отец к тому всегда добавляет, что о том можно порассуждать после моего обеда... Вот так мы и живем. Всяк своими интересами, но нам хорошо вместе. И хотя частенько спорим, до ссор не доходит никогда. Потому что уважаем друг в друге то, что называем тяготением, целью, смыслом и радостью жизни. Это не пустые слова, Яша! Ведь если лишить родителей работы, их не утешит никакая пенсия. Они потеряют самих себя, свою нужность, индивидуальность, они растеряются, одряхлеют и потеряют интерес к жизни! — глянула на Яшку.

— Я что-то глупое сморозила?

— Наоборот! С удовольствием слушаю тебя!

— Мои родители очень подвижные люди! И теперь много ездят Отец в экспедиции, мама с концертами. Я не могу их представить пенсионерами, на скамейке со стариками нашего двора. Это не для моих. Не знаю, какою я буду в их годы. Но я хочу иметь очень большую семью, и чтобы в ней все любили и понимали друг друга.

— А кто такого не хочет? — удивился Яков.

— Да хоть бы Леха! Он и не думает о семье и детях. Для себя жить мечтает. Хотя уже тридцать лет скоро.

— Какое там? Мы с ним ровесники! Ему до тридцати пять лет!

— А разве это мало? Он меня в двадцать один год старухой называет.

— Ну, это он шутит,— вступился за друга Яшка.

— Хорошая шутка! Спрашивает меня при своих ребятах, какое вино предпочитал всем прочим Наполеон Бонапарт? А откуда я знаю? За одним столом не была. А Леха издевается, как это забыла вкус и привычки своего одногоршечника?

Яшка не смог сдержаться и хохотал от души.

— А мне вовсе не смешно. Лешка всегда высмеивает, даже будущую работу, говорит, что никогда из меня не состоится преподавательница, а из школы убегу в тот же день.

— Это почему?

— Ученики не признают. Потому что не продвинутая, не смогу говорить с ними на одном языке. И что они на моих уроках будут оттягиваться, курить и пить пиво.

— Вика! Тут от самой зависит все, как себя поставишь, так и будет. Можно сидеть на уроке тихо, но не слушать и ничего не запоминать, не считаться с училкой.

— А разве история бывает неинтересной?

— Кому как. Я ею не интересовался и не учил. Мне было наплевать на древний Рим и Египетские пирамиды, они не задевали мою душу, слишком далеки от дня сегодняшнего и от нас. Не привязаны к нынешнему дню. Потому знал, что и в будущем они не пригодятся. Точно так и с литературой. Ну, скажи, к чему мне было учить «Песню о Буревестнике» или зубрить наизусть описание дуба из Толстовского романа «Война и мир»? Всяк по своему видит все, и дубовые описания только раздражали нас. В будущем тот литературный мусор так и не сгодился. А дети и сегодня это понимают и не станут тратить время впустую. Зато от компьютеров за уши не оттянешь. Это не просто нужно, еще и интересно.

— Ни все рождаются технарями. И к компьютерам потянет не каждого. Вон, мой сосед по лестничной площадке — Сенечка, мать с отцом в диспетчерах автохозяйства всю жизнь проработали, а их сын на технику никакого внимания не обращал. И сегодня «Волгу» от «Мерседеса» не сумеет отличить, зато он священник. И очень умный человек. Общаться с ним интересно, он много знает. Но в технике круглый ноль. Зато в иконах разбирается, Библию наизусть знает. С детства не выпускал ее из рук. А все бабушка, она внушила любовь к Богу. Сеня таким и вырос.

— Таких единицы! Вот попробуй моего Степку за книжки усадить, ни за что не удержишь, не усидит. Побежит к своим машинкам, конструкторам. Ему нужно, чтобы все вокруг крутилось, гудело, визжало и сверкало огнями, тогда он счастлив.

— Интересно, а каким был бы твой родной ребенок?

— Наверное, как и Степка, было бы в доме два механика,— попытался поцеловать Вику, но та отвернулась. И встав со скамейки, сказала, что ей пора домой.

— Мы завтра увидимся? — спросил тихо.

— Не знаю, как сложится день.

— Я позвоню тебе вечером. Хорошо?

Вика промолчала. Ответила уже у калитки Лешкиного дома:

— Завтра у меня начинается практика. Честно говоря, боюсь этого дня. Как он сложится, не угадаешь.

— Вот и расскажешь! Договорились?

Весь следующий день он думал о Вике. Она стояла у него перед глазами, смеющаяся, озорная. Но под вечер, уже к концу рабочего дня, вызвал Сазонов в кабинет всех сотрудников райотдела и объявил, что сегодня умер паспортист, который проработал в милиции больше двадцати лет.

— Вы все хорошо знали Олега Трофимовича Кудрявцева. Хороший человек! Язык не поворачивается говорить о нем в прошедшем времени. Не верится, что его нет, и болезнь оказалась сильнее,— сорвался голос Сазонова. Он закрыл руками лицо, выдав свое отношение к случившемуся. И, не сразу взяв себя в руки, сказал осипшим голосом:

— Надо помочь с похоронами. И семью поддержать. Материально и морально...

В кабинете стояла звенящая тишина. Все сотрудники знали, что Кудрявцев болел. Положение человека было безнадежным давно. Но все надеялись на чудо, на то, что Олег Трофимович сумеет выкарабкаться и обязательно придет на работу, как всегда скажет весело:

— Привет, ребята! Ну, что, начнем новый день с песней. Пусть крылья не слабеют!

— Вот и сложил он свои крылья, не споет, не пошутит. В работе ему равных не было, дорогой человек ушел!—сказал Анискин и, попросив разрешенья, вышел во двор милиции покурить. Дрожали плечи человека. Тяжело терять друзей...

Анатолий Петрович глянул на небо, услышал голоса перелетных птиц. Они вернулись. А вот человека не стало. Как это невыносимо горько и больно. Кажется, потерял частицу самого себя.

Илья Иванович вышел, положил руку на плечо друга. Курили молча. Слова застряли в горле колючим комом. Продышать бы их, а как?

— Надо детей пристроить. Тут без Сазонова не обойтись. Его жена ушла на пенсию. За Олегом ухаживала. Теперь ее нужно вернуть к людям. Чем скорее, тем лучше. Чтоб не зациклилась в горе,— сказал Анискин.

— Андрюшка его скоро в армию пойдет. С ним все понятно, а вот Светланку нужно на работу устраивать, что-то подыскать.

— Она учится в медколледже. Последний год остался,— напомнил Терехин глухо.

— Пусть заканчивает. Одно плохо, получать будет гроши. А как жить станут?

— У нас с тобой немногим больше. Как-то приноровились.

Яшка еще был в кабинете Сазонова, когда зазвонил его телефон. Участковый хотел его выключить, но вовремя глянул номер звонившего, и вышел в коридор:

— Алло! Вика! Здравствуй! — пытался человек стряхнуть мрачное настроение.

— Конечно, буду свободен! Примерно через час! — обрадовался звонку и пообещал:

— Я сразу позвоню тебе!

Они встретились возле школы. Девушка сама подошла к Яшке.

— Ну, как состоялся дебют? — спросил ее участливо.

— Нормально! Все в порядке! Мне десятый класс дали. Ребята серьезные, с ними работать легко. Только двое чудаков есть,— глянула на парня и спросила:

— Что с тобою? Ты сегодня какой-то другой.

— Наверное! Просто наш сотрудник умер. Час назад узнал...

— Яш, успокойся. Эту ситуацию не исправить. Как-то смирись, убеди себя! — взяла под руку, шла рядом, совсем своя, близкая и дорогая девчонка.

— А Степка когда в школу пойдет? — тормошила парня, отвлекала от невеселых мыслей.

— Скоро! Этой осенью.

— А мне в школе понравилось. Директор просил присмотреться. У них историк уходит на пенсию летом. Короче, почти предложение получила, работать здесь после защиты диплома.

— И что надумала?

— Присмотреться нужно. Впереди еще целый месяц практики!

— А если все состоится, согласишься? — спросил поспешно. И невольно дрогнул голос. Вика мигом уловила и ответила:

— Подумаю...

Согласишься ли? В этом вопросе крылась и Яшкина надежда. Неспроста задал вопрос. Девчонка все больше нравилась человеку.