Весна Византии - Дороти Даннет

На борту «Чиаретти» находилась сотня вооруженных солдат, призванных защищать Трапезунд, и это было поважнее каперсов. Стоит туркам это заподозрить, и они никогда не позволят галере миновать Константинополь. Если прознает Пагано Дориа ― это будет также опасно. А в остальном… Они знали, чем рискуют, когда выходили в море. К тому же оставалась надежда, что испытательный срок длиною в год, который дали им Медичи, благополучно минует, а турки так и не перейдут в наступление. Летом они вполне могут затеять войну, но необязательно в Трапезунде. Этот далекий гористый край не слишком интересен султану, который и без того получает оттуда дань. «Уединенный рай, ― так называл эту страну Бессарион, ― где собраны все земные богатства».

Лекарь Тоби, который изъяснялся совсем иначе, нежели Бессарион, высказался по-другому, но так же сжато:

― Желаете знать, что нас ждет в Трапезунде? Если турки не нападут или нападут на кого-нибудь другого, мы будем кататься как сыр в масле. Если турки нападут, и мы одержим победу ― нас увенчают лаврами как героев. Если нападут, и мы проиграем ― тогда нас с капелланом посадят на кол, Юлиуса оскопят, чтобы сделать из него евнуха, а Николас будет изготавливать на продажу фармуки. Сложновато ему будет самому вести учетные книги…

― Приспособится, ― ответил на это Годскалк. В ту пору он именно таким образом оценивал Николаса.

* * *

После оживленных прощаний гости бальи неторопливо двинулись вниз по склону холма, к морским воротам.

Юлиус размышлял о стрелах для арбалетов, Тоби и Годскалк негромко переговаривались о чем-то. Джон Легрант, который за весь вечер не сказал и двух слов, сейчас также хранил молчание.

Лишь мессер Пагано, оставив позади своих собственных спутников, взял под руку Николаса и теперь, оживленно болтая, увлекал его вперед.

Впереди шествовали с факелами гвардейцы бальи, а сзади ― слуги, среди которых был и Лоппе, старавшийся держаться поближе от чернокожего Ноя.

Дориа, похоже, пребывал в отличном настроении и излучал дружелюбие.

Он рассказал парочку славных историй, в том числе и (шепотом) о самом венецианском бальи. Юлиусу не нравилось чувство юмора генуэзца; Николасу, судя по всему, тоже. Он порой улыбался, но ямочки на щеках так ни разу и не появились. Стряпчий видел такое в первый раз.

Пагано Дориа отлично знал Модон.

Вместо того чтобы направиться прямиком к берегу, он попросил сопровождающих отвести их на городскую окраину, где располагались кузницы. Мастеровые изготавливали там всевозможные товары на продажу: в своих кожаных фартуках они сидели, скрестив ноги, прямо на улице, освещенные отблесками, падавшими из окон.

У огня суетились женщины и дети, повсюду слышался звон металла, а сопение мехов напоминало дыхание загнанной охотниками добычи. И все же здесь царил удивительный покой.

По крайней мере, так было до тех пор, пока не появился Дориа со спутниками… Дети тут же окружили чужаков. Старшие обернулись к незнакомцам. Босые ноги зашлепали по грязи, и отовсюду послышались отчаянные голоса:

― Купите! Купите!

Эскорт бальи сомкнулся вокруг гостей. Юлиус одной рукой придерживая кошель с деньгами, а другой хватаясь за кинжал, гадал, зачем они сюда явились.

Пагано поспешил объяснить:

― Мессер Никколо! Мы представляем западный мир… Бальи только что напомнил нам об этом. Мы ― спутники по путешествию, как аргонавты, воюющие против дракона, то есть турков. Перед этой угрозой я буду защищать вас и надеюсь, что вы защитите меня. Лишь в торговле мы останемся соперниками.

― Разве золота не хватит на всех? ― изменившимся голосом спросил Николас.

Пагано Дориа засмеялся, и его великолепные ровные зубы блеснули в свете кузнечных огней.

― Не для меня! Я желаю заполучить все Золотое Руно целиком. Однако по рыцарским канонам положено, чтобы соперники сражались одинаково вооруженными.

― Кто говорит о рыцарях? ― поинтересовался фламандец.

Дориа усмехнулся.

― Скажем тогда ― благородные люди, ― поправился он.

― Благородные? ― не отступал Николас.

Улыбка генуэзца слегка потускнела.

― Ну, разумеется, ― подтвердил он. ― Как же может консул не быть благородным человеком?

― Что бы он ни делал, да?

Дориа пристально взглянул на Николаса. Вокруг по-прежнему призывно голосили торговцы, но никто из недавних гостей бальи не произнес ни слова. Лоппе придвинулся ближе к Юлиусу. Рядом с чернокожим пажом теперь стоял второй ― белый, который недавно присоединился к генуэзцам.

― Ну, конечно, ― заявил Дориа. ― Вы представляете Флоренцию, я ― Геную. Мы сами устанавливаем себе законы.

― И все же вы полагаете, что нам лучше быть вооруженными, ― заметил Николас.

В отсветах огней искрились самоцветы на широкополой шляпе Дориа, и поблескивали его глаза. Он протянул руку в перчатке.

― Взгляните сюда, на прилавок. Я вижу здесь два кинжала. Они совершенно одинаковые, но на одном из них ваше имя, а на другом ― мое. Цена не столь уж велика. Если не возражаете, я хочу, чтобы мы сделали друг другу подарок. Можете считать это неким символом. Что бы ни случилось ― мы вступили в бой наравне.

И впрямь, на столике у выхода из кузни лежало оружие. Дориа взял в руки кинжал.

― Возможно, вы считаете, что цена для вас слишком высока? И все же позвольте мне преподнести вам этот дар.

В кои-то веки Николас ответил не чьим-то чужим голосом, а своим собственным ― голосом Клааса, с той неподдельной веселостью, которой его друзья не слышали уже очень давно.

― Ничего подобного. Я куплю оба. Чуть позже я презентую вам один из них.

Дориа немного помолчал и засмеялся в ответ.

― Я вижу, вам не понравилась моя идея. Ну что ж, оставьте. Кузнец не будет возражать.

Но не успел он договорить, как Николас открыл кошель и выложил на прилавок несколько монет. Юлиус успел заметить, что там больше денег, чем стоили кинжалы, хотя это было неплохое оружие. Затем он взял нож, но прежде чем успел взять и второй, ― Дориа также выложил монету и перехватил кинжал.

― Я предпочитаю платить за себя сам.

― Как благородный человек, ― подтвердил Николас. Помедлив мгновение, из своей стопки он убрал лишние монеты. Кузнец, уже готовый ухватить лишнее, был вынужден смириться. Пагано Дориа повернул клинок так, чтобы огонь высветил надпись на нем, а затем протянул руку.

― Мессер Никколо, вы допустили ошибку. У вас нож с моим именем.

― А у вас ― с моим. В чем же ошибка? ― удивился Николас.

На сей раз молчание продлилось дольше. Сталь отбрасывала алые отблески на их лица. Самоцветы, украшавшие шляпу Пагано, вспыхнули еще ярче.

И лишь теперь Юлиус осознал, что кузнечные огни тут ни при чем. Лезвия кинжалов отражали свет из гавани. Возможно, откуда-то с причала… Но на причале не было никаких огней. Свет отражала сама вода, и он исходил от корабля. От большой галеры, стоящей на якоре. От «Чиаретти», окутанной алым дымом.

Их корабль пожирал огонь.

Глава десятая

Юлиус с шумом выдохнул, а вокруг уже вовсю кричали люди и в тревоге оборачивались взглянуть на гавань. Сперва никто не шевелился, и стряпчий кулаками забарабанил кому-то по плечу, после чего также внезапно все пришли в движение. Весь город пробудился, узнав об опасности. Пожары были грозой Модона. Горны тут же завыли на крепостных стенах, мужчины и женщины выскакивали из домов и бежали к гавани. Один лишь Николас не двинулся с места. Он стоял, непоколебимый, точно скала, среди давки и толчеи и смотрел куда-то вдаль, поверх моря голов, на крохотную фигурку, державшуюся поодаль от столпотворения.

Юлиус заметил, что фламандец смотрел на пажа Дориа. На чернокожего пажа Ноя или, возможно, на белого, который ухмылялся во весь рот. Мгновение спустя оба мальчишки развернулись и бросились прочь. Тогда и Николас побежал, ― но только не к гавани. Нагнув голову, подобно тарану, он метнулся в ту сторону, где исчезли оба пажа. Разумеется, это было бессмысленно: ему не под силу оказалось продвинуться сквозь давку. Юлиус с трудом добрался до него и схватил за локоть.

― Посмотри! «Чиаретти» горит!

Фламандец не обратил на его слова никакого внимания. Он по-прежнему смотрел куда-то вдаль, взглядом обшаривая толпу. Юлиус ударил его, и Николас развернулся рывком, а затем без единого слова вновь отвернулся и продолжил бессмысленный бег в прежнем направлении. Нотариус тупо смотрел ему вслед, покачиваясь, когда кто-то толкал его. Тоби налетел на стряпчего.

― Я видел!

― Видел, как он меня чуть не убил?

Тоби растерянно стянул свою лекарскую шапочку. Лысая голова его блестела от пота.

― Беги к кораблю, ― велел он. ― Я займусь Николасом.

Поколебавшись мгновение, Юлиус согласился.

― Хорошо. ― И бросился бежать.