Вся правда о Муллинерах (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Роза говорила вам что-нибудь обо мне в… э… в отношении себя самой?

— Она упомянула, что вы помолвлены.

Сурово сжатые губы полковника дрогнули.

— Уже нет, — сказал он.

— Что?!

— Уже нет, Джон, мой мальчик.

— Джеймс.

— Нет, Джеймс, мой мальчик, уже нет. Пока вы наверху переодевались в сухую одежду, она сказала мне — разрыдавшись, бедная девочка, — что хотела бы разорвать нашу помолвку.

Джеймс привскочил, щеки у него побелели.

— Не может быть, — ахнул он.

Полковник Картерет кивнул. Он смотрел в окно, и в его благородных глазах пряталось страдание.

— Чепуха! — вскричал Джеймс. — Нелепость! Она… ей нельзя позволять вот так своевольничать. То есть я хочу сказать, так не поступают!

— Не думайте обо мне, мой мальчик.

— Я не… я хочу сказать, она объяснила причину?

— Ее глаза объяснили.

— Ее глаза?

— Ее глаза, когда она смотрела на вас там на крыльце — на вас, молодого героя, только что спасшего жизнь ее любимой собачки. Вы, вы завоевали это нежное сердечко, мой мальчик.

— Ну, послушайте! — отбивался Джеймс. — Неужели вы хотите убедить меня, что девушка может влюбиться в кого-то только потому, что этот кто-то вытащил из реки ее собаку?

— Разумеется! — удивленно сказал полковник. — Более весомой причины она не могла найти. — Он вздохнул. — Старая, старая история, мой мальчик. Юность — к юности. Я стар. Мне следовало бы знать, следовало бы предвидеть… да, юность — к юности.

— Вы же вовсе не стары.

— Да-да.

— Нет-нет.

— Да-да.

— Да перестаньте же бубнить «да-да»! — возопил Джеймс, вцепляясь себе в волосы. — К тому же ей нужен надежный старый хрыч… то есть надежный человек средних лет, который окружит ее нежными заботами.

Полковник Картерет с доброй улыбкой покачал головой.

— Это лишь донкихотство, мой мальчик. С вашей стороны крайне великодушно говорить так, но — нет-нет.

— Да-да.

— Нет-нет. — Он на мгновение крепко сжал руку Джеймса, потом встал и направился к двери. — Вот и все, что я хотел сказать, Том.

— Джеймс.

— Джеймс. Я просто подумал, что вам следует узнать, как обстоят дела. Идите к ней, мой мальчик, идите к ней, и пусть мысль о разбитых мечтах старика не помешает вам излить перед ней свое сердце. Я старый солдат, мой мальчик, старый солдат. И научился стойко встречать невзгоды. Но пожалуй… пожалуй, сейчас я вас оставлю. Мне… мне хотелось бы немного побыть одному. Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в малиннике.

Он не успел выйти, как Джеймс тоже покинул комнату. Он взял шляпу, трость и, ничего перед собой не видя, побрел вон из сада, сам не зная куда. Его мозг был парализован. Затем, когда способность мыслить вернулась к нему, он сказал себе, что должен был бы предвидеть эту последнюю пакость. Ведь Лейла Дж. Розоуэй особенно входила в раж, описывая трагическую фигуру опекуна, который влюблен в свою опекаемую, но уступает ее более молодому человеку. Неудивительно, что девушка расторгла помолвку. Любой пожилой опекун, который позволяет себе приблизиться к коттеджу «Жимолость» хотя бы на милю, просто напрашивается на неприятности. Затем, когда Джеймс повернулся и пошел назад, им овладело тупое упрямство. С какой стати, спросил он себя, им распоряжаются подобным образом? Если этой девице вздумалось дать полковнику от ворот поворот, почему он-то должен служить козлом отпущения?

Теперь он ясно видел, как поступит. Не согласится, и все! А если им это придется не по вкусу, пусть подавятся.

Исполненный новой решимости, он твердым шагом вошел в калитку. Из кустов малины появилась высокая с военной выправкой фигура и пошла ему навстречу.

— Ну? — сказал полковник Картерет.

— Ну? — сказал Джеймс с вызовом.

— Должен ли я вас поздравить?

Джеймс встретил взгляд проницательных голубых глаз и замялся. Дело оказалось совсем не таким простым, как ему мнилось.

— Ну, э… — сказал он.

В проницательных голубых глазах появился взгляд, которого Джеймс еще в них не видел. Это был суровый, непреклонный взгляд, который, надо полагать, заслужил старому воину среди его солдат прозвище Картерет Холодная Сталь.

— Вы не попросили Розу выйти за вас замуж?

— Э… нет. Пока еще нет.

Проницательные голубые глаза стали еще проницательнее и еще голубее.

— Родмен, — сказал полковник Картерет странным ровным голосом, — я знаю эту девочку с тех пор, как она была малюткой. Годы и годы она была для меня всем. Ее отец умер у меня на руках и с последним вздохом поручил мне позаботиться, чтобы с его сокровищем не случилось ничего дурного. Я выходил ее от свинки, от кори… о да, и от ветрянки… и я живу лишь ради ее счастья.

Он умолк так многозначительно, что у Джеймса по коже забегали мурашки.

— Родмен, — сказал полковник, — знаете, что я сделаю с тем, кто попробует играть чувствами моей девочки? — Он сунул руку в карман брюк, и в солнечных лучах блеснул револьвер самого зловещего вида. — Я застрелю его, как собаку.

— Как собаку? — запинаясь, переспросил Джеймс.

— Как собаку, — подтвердил полковник Картерет и, взяв Джеймса под локоть, повернул его лицом к дому. — Она на крыльце. Идите к ней. И если… — Он внезапно умолк. — Ну-ну! — продолжал он более ласковым тоном. — Я к вам несправедлив, мой мальчик. Я знаю это.

— Крайне несправедливы, — лихорадочно подтвердил Джеймс.

— Ваше сердце чуждо обману.

— Абсолютно, — сказал Джеймс.

— Ну так идите к ней, мой мальчик. Возможно, потом вам надо будет сообщить мне кое-что. Вы найдете меня среди клубничных грядок.

На крыльце было очень прохладно и благоуханно. Вверху среди роз играли и смеялись ветерки. Где-то в отдалении звенели овечьи колокольчики, а в живой изгороди дрозд завел свою предвечернюю