Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

Не заставляя повторять, боярин отходил спиной к двери, по пути посох свой, к стене прислоненный захватил. Напоследок – уже в дверях был Захарьин, услышал:

- Ты дядюшку-то увидишь? Передай, только ради него и по его воле согласна я! Не своей!

- Передам, передам, не сомневайся! – закивал боярин, задом дверь выталкивая. – До завтра, княгинюшка, до завтра…

Выйдя, на мамку натолкнулся. Та смотрела на него с недоумением.

- Ты, старуха, - грозно сказал ей, - коли чего слышала, язык на замок покудова. Не то обрежем! Княжна твоя ныне невеста царская!

- Ох ти Господи! – мелко мелко закрестилась старая.

- Смотри у меня, ни гу-гу – пальцем погрозил. – Шубу давай!

Навстречу боярину спешила Анна Глинская, дочь воеводы сербского, за которого сосватал ее Михаил для брата своего. Захарьин знаком остановил ее:

- Ни о чем меня не вопрошай, княгиня! Дело государево здесь и твоей дочери касаемо! Ныне невеста она царская, но покудова государыней не станет, болтать о сем запрещаю! Готовить тихо и таясь от дурного глаза или уха! Или ты счастья не хочешь для кровинки своей? Или избавления от мук сродственника вашего Михайлы Глинского?

Княгиня Анна остолбенела от свалившихся новостей.

- Вот так-то лучше! Завтрашний день буду, тогда и потолкуем. Поди, - на дверь светелки девичьей показал, - успокой, да возрадуйтесь вместе.

Все вышло, как задумали Захарьин с Поджогиным. Лично невест расставляли в палатах великокняжеских, и чтоб свет из-за стекла оконного венецианского падал так, как им нужно, и чтоб свечей отблеск не мешал, кто покрасивее – задвинуть, кто не из писаных красавиц – вперед, кто румянами да белилами переусердствовал – туда же… Долго выбирал Захарьин и для Елены местечко… Потом додумался, не в начале, не в середине, а чуть дальше…

- Утомится Василий, а тут мы его и придержим… - Пояснил Шигоне. – Рядом пойдем, отвлекать будем, а как к ней приблизимся, так и встанем… будто сами ослепли от красоты…

Говорил-то уверенно, но волновался в душе. Больше для успокоения собственного нашептывал Шигоне, а у самого скреблось:

- Вдруг не выйдет, вдруг не захочет…

Но и Елена была не промах! Не мазалась, как все дуры московские румянами, что не поймешь свекла-то, аль лицо женское, не белила себя, будто мукой обсыпанная, лекаря вызвала к себе иноземного, тот и раскинул перед ней море флакончиков, баночек-скляночек, все рассказал, все дал попробовать, объяснил, что для чего надобно, что оттенить может, а что и спрячет… Правда, прятать-то было нечего… Куда красивее-то. Но довели до полного совершенства. Как богиня античная выглядела сейчас Елена…

Триста невест со всех концов Руси собрались… каких только родов и фамилий тут не было… русые, чернявые, статные, высокие, полногрудые, глаза какие хочешь, только выбирай! Всех мамки осмотрели, все к детородству пригодны… Дело за князем Василием…

Невесел был государь… Шел на смотрины, а душа болела… жаль ему Соломонию… Шигона что-то жужжал на ухо, Василий морщился, Захарьин поспешал молча – широко шагал князь. Взгляд его скользил по женским лицам, что скромно потупили очи пред грозным владыкой. Не одно сердечко сначала замирало, начинало биться учащенно, чувствуя, что ближе, ближе, ближе князь и… обрывалось все, мимо проходил.

Приближались… Еще пять осталось, четыре, три … Захарьин, чувствуя напряженность, ускорил шаг, стал заходить вперед и вдруг встал, как вкопанный… Василий с размаху уперся в него и поднял глаза…

Перед ним стояла красавица, черноокая, почти черноволосая, но с рыжиной, одетая, не как все в сарафаны, а платье покроя иноземного, зато грудь крепкая обозначена ясно … кожа бледная, но белил густых не видно, румянец свой, от смущения, а вот губы яркие, полные, сочные, так и манят к себе… Что-то вспомнилось князю… Опять Соломония… что-то было в ней от прежней жены… Не отводил глаз, а скромница не смела взглянуть на государя, но нет, нет… задрожали, затрепетали реснички пушистые, порозовели сильней щечки, лишь на мгновение приподнялась завеса и обожгло князя… в самое сердце.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Кто? – хрипло спросил. Захарьин откликнулся:

- Елена князя Василия дочь Глинская. – И не удержался, прошептал, но так что слышал Василий. – Хо-ро-ша-а-а…

Государь пошел было дальше, но вдруг остановился и еще раз посмотрел на Елену. Поджогин переглянулся с Захарьиным. Тот кивнул чуть заметно. Свершилось!

Глава 13. Царская свадьба.

Мы не будем утомлять читателя описанием свадьбы великокняжеской. Скажем одно – гулять начали в пятом часу дня 21 января, а завершили через неделю, почитай весь мясоед праздновали. Очаровала юная невеста Василия, и манерами европейскими, и рассуждениями умными, а все боле красотой своей. Помолодел великий князь, будто и не было двух десятков лет прежней жизни, а как преподнесла ему Елена книгу об охоте псиной, что взяла из библиотеки дядиной, да уселась читать вместе, тут и вовсе растаял грозный государь. Уж больно охоч он был до сего предмета. Ведь первый он на Руси, кто положил начало забаве этой. А тут и жена все понимает, будто дьяк ученый. В угоду любимой даже бороду обрил князь. Бояре промолчали изумленно, лишь митрополит Даниил поддакнул тут же:

- Только царям подобает обновляться и украшаться всячески… - И затих сконфуженно.

Поджогин переглянулся с Захарьиным, руку поднял, рот прикрывая – борода-то жидкая, ухмылку не спрячешь. Михаил Юрьевич в ответ лишь глаза опустил. Пока все по-ихнему выходило.

Одно беспокоило государя. То осуждение, что прочел он в глазах духовника своего Вассиана Патрикеева. Еще когда решился Василий Соломонию заточить в Суздале, спросил, смущаясь о том старца.

- Ты даешь мне недостойному такое вопрошение, какого я нигде в Священном писании не встречал, кроме вопрошения Иродиады о главе Иоанна Крестителя! – И громыхнув посохом удалился Вассиан, даже не дождавшись позволения великокняжеского.

Задумался великий князь. Что тем самым подразумевал Патрикеев…? Вспоминал мучительно…

- Иродиада вступила в кровосмесительный брак сначала с одним своим дядей, затем с другим… ее дочь Саломея… Соломония, при чем тут Соломония… танцовщица та была… Ирод поклялся любую прихоть ее исполнить и по просьбе женщин обезглавил самого Иоанна Крестителя. - Догадка озарила. – Так старец сравнил его вопрос с кощунством иудейской царицы, осмелившейся добиться казни святого! Но Саломея… Соломония… ведь это она же исполнила волю матери… Нет, Вассиан… тут ты не прав! Я и сослал Соломонию, ибо она греховна в том, что понести не могла столь долгие годы. Она виновна, а не я! Не предавал я святых отцов! - Успокоил себя государь, а мысли сами к Елене прекрасной вернулись…

Ох и целовал же ее Василий… Как земля полуденная зноем иссушенная вбирает дождь благодатный, так и он пил сладостный сок с губ любимых. Закрывала глаза Елена, принимала ласки государевы, высоко вздымалась грудь ее страстью наполнена, а за ресницами пушистыми одна лишь картина стояла – молодец пригожий, Ванечка любимый, лобзаниями ее тешит, кудри его лицо щекотят, а оторвется от губ горячих, взглянет, словно жемчуга посыплются. Приоткроет Елена глазок, самую щелочку, ан нет, то Василий, государь и князь великий с ней…

Зато мрачно было на душе у Овчины Телепьева, когда стоял он средь толпы праздничной, гульбы всеобщей. Мысли черные метались лисицей юркой, ревность дикая нутро выжигала:

- Солнышком красным величал, камешком самоцветным, лучиком лазоревым… а где она теперича… вон!

И поднимал он очи черные, злобой налитые, словно в пустоту смотрел, а все вокруг веселились, плясали, любовались на гульбу великокняжескую, всяк посмотреть хотел, как шла пара венценосная, по соболям раскиданным, как хмель осыпался на их головы. Подал митрополит князю Василию склянку с вином фряжским, отпил тот немного, да с размаху о ступени каменные. И разлетелись осколки вместе с целомудрием девичьим, влагой мужской обрызганной… Отвели молодых в спальню, а Овчине горше всех роль выпала. Как конюший государев всю ночь теперь он должен был по двору взад вперед ездить с мечом обнаженным. Какого ему ездить и знать, что с его любушкой старый князь забавляется… А ночь-то зимняя, длинная, конца и края нет ей… Уж под утро услыхал окошко скрипнуло. Поднял очи и увидел. Сперва мелькнула белая ручка, затем лицо женское и пал на него взор ее ясных глаз. Лишь на мгновение, и пропала, но ручка, ручка оставалась, махнула раз, другой и спряталась.