Песнь серебра, пламя, подобное ночи - Амели Вэнь Чжао

бамбука.

Цзэнь продолжил:

– Практики записывают на бумаге фу определенные печати, которые во время сражения активируют одним прикосновением. Быстро и удобно.

– Но ты во время битвы… – начала Лань, вспоминая размашистые мазки, которые Цзэнь рисовал в воздухе. Девушка изобразила пальцами несколько кругов, пытаясь подражать его движениям.

Губа Цзэня дернулась, на его лице застыло выражение, среднее между возмущением и весельем.

– Я выполнял печати, – сообщил он. – Нужных мне функций не было ни в одной из заранее написанных.

– Тогда почему бы не написать их все?

– Существуют тысячи, если не десятки тысяч печатей. И это только те, которые были созданы мастерами. Даже самое небольшое изменение может привести к созданию совершенно другой печати. Так что всех их записать невозможно. – Цзэнь перевернул поджаривающуюся на огне рыбу. – Обычно практики используют фу для самых простых печатей, как та, которую я использовал, чтобы разжечь огонь. Преимуществом фу является скорость и доступность; недостатком – ограниченность в применении. Выполнение печати на месте занимает больше времени, зато возможности практически безграничны.

Фу в руке Лань внезапно стал выглядеть намного опаснее, чем на первый взгляд.

– А для чего предназначена эта печать? – осторожно спросила она.

– Если боишься случайно ее активировать, то не стоит, – ответил Цзэнь, придвигаясь ближе. – Все фу я записываю кровью, так что они несут в себе мою ци и активировать их могу только я.

– Жуть какая.

Практик проигнорировал ее замечание и снял черную перчатку. Лань в очередной раз поразил вид его плоти: бледная кожа, испещренная десятками крошечных, устрашающе одинаковых шрамов, которые сияли белизной в лунном свете. Она заметила их еще прошлым вечером, там, в Хаак Гуне, пусть и на несколько коротких мгновений.

Лань решила сосредоточиться на фу.

– Этот штрих, – указал Цзэнь, – призывает дерево, затем перекручивает его через все эти символы металла и земли в прочную решетку. А эти выгибающиеся дугой над решеткой черты нанесены для защиты… перед тобой одна из многих печатей Защиты.

– Можешь написать и для меня парочку? – спросила Лань.

Он бросил на нее проницательный взгляд.

– Возможно, но только после того, как ты научишься сосредотачиваться на потоке ци, чем мы сегодня и занимались. – Он забрал фу, вложив ей в руку нанизанную на палочку рыбу. – Вот, время ужинать.

Пока она с аппетитом поедала жареную рыбу, Цзэнь сидел рядом, аккуратно разложив на земле все фу из своего черного шелкового мешочка. С бесконечным терпением практик разбил переплетенные штрихи и иероглифы, а после обобщал способы их применения. Впервые в жизни Лань едва обратила внимание на еду. Жар, идущий от огня, прогонял холод, который она чувствовала как внутри, так и снаружи; пламя освещало черты Цзэня, окрашивая его лицо и волосы в красный. Лань всегда приходилось выменивать, а иногда даже выпрашивать информацию у мальчишек-газетчиков, владельцев гостиниц Хак Гуна или даже у старика Вэя. Сидеть рядом с мужчиной, чей статус и образование были далеки от ее понимания, и слушать, как он учит ее без тени нетерпимости или осуждения, удивляло.

Но Лань это нравилось.

– Передай мне бутыль, – попросил Цзэнь, как только они закончили есть. Он выудил горсть красных ягод из кармана брюк и бросил их в сосуд. После этого, не говоря ни слова, он быстро начертил в воздухе несколько штрихов и заключил их в круг. Когда Цзэнь вернул ей бутыль, та была теплой и пахла очень знакомо.

– Финики! – воскликнула Лань. – Раньше мы крали… то есть забирали их с кухни. Они дорого стоили, а Госпожа была довольно скупой.

Черты лица Цзэня смягчились, и он сказал:

– Выпей. Наш мастер Медицины рекомендует вареные финики для… для девушек… при определенных… в определенное время. – В свете огня Цзэнь покраснел и отвел от нее взгляд, внезапно решив собрать фу и засунуть их обратно в свой шелковый мешочек.

Лань подавила улыбку. Ей не хватало опыта в общении с мужчинами, чтобы понять их смущение из-за того, как устроено женское тело. Тем не менее реакция Цзэня показалась ей веселой, даже милой.

– Спасибо, – сладко протянула она, поднося бутыль к губам. Горячий напиток наполнил ее теплом от кончиков пальцев ног до самого носа.

– Вернемся к медитации, – сказал практик. – К правильной медитации.

Какую бы благодарность к нему ни испытывала Лань, это чувство тут же рассеялось. Она была сыта, согрета и едва могла противиться желанию уснуть, так что сосредотачиваться на пустоте ей хотелось в последнюю очередь.

– Не знаю, смогу ли я, – поспешно выпалила она. – Из-за моих ежелунных…

– Всего несколько мгновений назад, когда я объяснял тебе фу, ты была сама сосредоточенность, – тут же парировал Цзэнь. – Так ты хочешь, чтобы я написал для тебя печати или нет?

При этих словах Лань выпрямилась, отряхнула грязь с рукавов и придала своему лицу выражение, которое, как она надеялась, соответствовало послушной ученице.

Огонь из фу погас, оставив их сидеть в слабом свете полумесяца. Цзэнь с легкостью присел напротив нее, скрестив ноги, и замер. Лань изо всех сил старалась повторить его позу.

– Помни, ци – это поток энергии вокруг и внутри нас, – начал практик. – Она включает в себя все природные элементы этого мира, нити энергии, которые формируют основу жизни и практик. Различные формы энергии разделяются на инь и ян – две половины, которые составляют единое целое. Они постоянно смещаются, меняются. Одно не может существовать без другого. Возьмем, к примеру, воду: гребень волны состоит из энергии ян, впадина – из энергии инь. Грохочущий водопад – это ян, тогда как спокойный пруд – это инь. – Его голос, приятный, бархатный, как темнота вокруг них, сливался с нежным шепотом ветра и хором цикад в лесной ночи. – Закрой глаза и настройся на гармонию ци вокруг и внутри тебя.

Лань сделала, как ей было сказано, и сосредоточилась на окружающих ее элементах: влажной траве, треске дерева и других звуках леса, а также остатках тепла от костра, что доносились до нее. Было приятно и темно. Лань устала… Шелест листьев бамбука и стрекотание насекомых начали сливаться в некое подобие звучащей вдали мелодии…

Была ли это та мелодия, которую она все силилась воспроизвести в своем сне? Лань представила деревянную лютню своей матери, ее пальцы, перебирающие струны. Мелодия извивалась перед ней, как призрачная серебряная полоска, а она гналась за ней в попытке уловить звучание…

– Лань?

Девушка вздрогнула, резко открыв глаза. Она не могла сказать, сколько времени прошло. Воздух вокруг остыл. Облака закрыли звезды. Бамбуковый лес, казалось, затих. Песня… Куда делась песня?

– Да? – сказала она и ужаснулась, услышав свой заспанный голос.

– Да ты заснула, –