Иван - Александр Ванярх

Наконец, суд удалился на последнее перед вынесением приговора совещание. Совещались почти три часа. И вот прозвучало:

— Встать! Суд идет! — Именем Союза Советских Социалистических Республик, — четко звучал голос судьи подполковника юстиции, перечислялся состав преступления, и наконец, прозвучал сам приговор. — К высшей мере наказания — смертной казни!

Оба преступника почти никак не отреагировали на это, они стояли, опустив головы, и как бы не обращали никакого внимания на то, что происходило вокруг, будто и не их судили, будто и не они две недели назад убили тринадцать человек и принесли столько горя и страдания этим прилетевшим из самых разных уголков страны людям.

Так можно было бы, и закончить этот эпизод, но родственники все, же добились приведения приговора в исполнение на месте, в их присутствии. Такой оборот событий был явно неожидан для преступников. Видимо, адвокаты приготовили их к тому, что их не убьют, во всяком случае — в ближайшее время. Поэтому, когда им еще раз зачитали приговор и вывели на расстрел, поведение их сильно изменилось: они падали на колени, кричали, плакали, умоляли пощадить, короче вели себя так недостойно, что ничего, кроме отвращения, не вызывали.

И только прогремевшие выстрелы прекратили этот кошмарный сон. Все разошлись, только врач и представители суда остались констатировать смерть, а заместитель по АХЧ старшина Алексутин вместе с трактористом Васькиным пошли выбирать место под захоронение преступников.

Взревел трактор, и они уехали вниз под сопку, освещая тусклыми фонарями себе дорогу, а трупы остались лежать тут же, недалеко от искусственно сделанного холма, внутри которого размещался автопарк, совсем не там, где они хотели быть, мечтая о неоновых огнях красивейших американских городов и ради чего убили невинных парней, мечтавших только поскорее уехать отсюда домой, к своим родным и близким, к любимым девушкам.

Зарыли преступников под сопкой, и вряд ли кто мог бы указать то место, если бы уже летом росомахи и лисицы не разрыли могилу и не начали пожирать трупы.

А в то зимнее время специальный рейс с цинковыми гробами готовился вылететь в Магадан. Закончились последние приготовления, были подписаны необходимые документы, отданы последние почести погибшим, и вертолет начал набирать обороты.

Яков Иванович в очередной раз позвонил жене: «Ты знаешь, — говорила жена, — я много думала о твоем однофамильце Иване, может, можно его перевести служить к нам?». — «В принципе можно и даже не очень сложно, — сказал майор, — только какую указать причину?» — «А скажи так как есть, глядишь, и я увижу нашего родственника». — «Хорошо, я подумаю, — сказал Яков Иванович, — Ты письмо по тому адресу отправила давно?» — «Дней десять уже прошло, так письма-то по месяцу ходят, того и гляди ответ к маю придет; а ты-то когда домой?» «Насчет домой уже скоро, вот командир прилетит, он уже где-то в воздухе болтается». — «Ну, давай, а насчет Ивана — подумай».

Начинались маленькие, как светлые пятнышки, дни. Белые, еще холодные лучи солнца скользили по бескрайним снежным просторам. И хотя морозы не ослабевали, все же на душе становилось теплее.

Первым из пополнения прилетел новый командир, потом — десять солдат, и таким образом штаты были укомплектованы полностью. И настал день, когда майор Сердюченко, выполнивший задание, должен был улететь в свою часть. Предварительно переговорив с командованием насчёт однофамильца и получив «добро», Яков Иванович вызвал к себе Ивана. Через несколько минут высокий и красивый сержант зашел и строго по-военному доложил:

— Товарищ майор, сержант Сердюченко по вашему приказанию прибыл!

— Проходи, Ваня, садись вот на стул и давай поговорим, а то во всей этой катавасии и нормально потолковать не пришлось…

Иван сел и внимательно посмотрел на майора. Зазвонил телефон. «Слушаю, майор Сердюченко, да… так я всегда готов, да пока не слышу, а что, уже рядом? Хорошо». — Майор положил трубку и, улыбнувшись сказал:

— Опять не дают поговорить, передали — вертолет на подлете, мне нужно улетать. Я вот что тебя хочу спросить: может, полетим к нам в часть служить, я в основном этот вопрос решил, остается твое согласие. Ну, так как?

Иван засиял:

— Конечно, я согласен, да хоть сейчас.

— Ну и хорошо, тогда иди и собирай вещи, через десять-пятнадцать минут улетим.

Иван вихрем вылетел из кабинета, а Яков Иванович просмотрел еще раз документы, собрал вещи и позвонил замполиту:

— Николай Иванович, я тут забираю моего однофамильца, во всех инстанциях все оговорено, у меня, да у жены, предчувствие, что это сын моего старшего брата, которого я искал почти тридцать лет.

— Дай-то бог! Счастливо, Яков Иванович, не забывайте, звоните, рады будем слышать ваш голос.

Был короткий ясный, солнечный и, что удивительно, безветренный, какие очень редко бывают на Чукотке, день. Снег слепил глаза, и майор, выйдя из общежития, сразу же надел защитные очки. Шуба, ватные брюки, валенки, шапка-ушанка и темные защитные очки, а совсем недавно вместо очков была защитная шерстяная маска. Несколько раз во дворе станции появлялся Иван, он то выбегал из одного помещения, то забегал в другое, видимо, прощаясь с сослуживцами.

В небе завис вертолет, он, плавно перемещаясь, опускался все ниже и ниже и, наконец, коснулся снежного покрова. Из заднего открытого люка вышли двое военных, пилот снизил обороты, но двигатель не выключил, вероятно, должен был тут, же взлететь.

Яков Иванович направился к вертолету, подошел к люку и посмотрел назад. От казармы, оглядываясь и махая руками вышедшим солдатам, с вещевым мешком за спиной бежал Иван. Его жизнь, опять подчиняясь неизвестно чьему велению, переходила на другую, совсем не известную дорогу, и он вступил на нее с большой радостью. Что ждет его впереди, знают только один Господь Бог да та, кого простые люди называют судьбою.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

И начинался полярный день. Солнце то спускалось почти к самым вершинам сопок, то вновь поднималось, кружась и кружась над горизонтом, посылая ласковые, теплые лучи на бурно развивающуюся природу. Уже прошел брачный период у птиц, и теперь большинство из них сидят в своих искусно смастеренных гнездах, высиживая птенцов, плотно прижавшись к земле, сливаясь по цвету и рельефу с тундровыми кочками и поднимаясь исключительно только для того, чтобы перемешать яйца, хлебнуть водички, ущипнуть немного травки или прошлогодней ягоды. Не слышно больше гусиного гоготания, кряканья селезней, трубного крика журавлей и только нет-нет да со стороны Пенжинской долины из прибрежных рощ донесется тоскливое кукование кукушки да над холмистыми просторами зависнет жаворонок и запоет свою извечную песню.

Вообще иногда кажется странным, что так далеко за полярным кругом, на самом севере Камчатки, над темно-зелеными просторами Пенжинской долины — и вдруг жаворонок или кукушка, а то вдруг закричит, растрещится обыкновенная сорока, будто не в этом суровом крае, а где-нибудь на Алтае или юге Сибири. Но стоит только перевести взор на ближние низины или отроги Пенжинского хребта, как вы увидите белые снеговые шапки на вершинах гор или огромные куски почерневшего, но так никогда и не таявшего снега в оврагах и балках, а особенно приводит в чувство северо-восточный ветерок, который почти никогда не стихает. Стоит ему один только раз дохнуть в лицо, как вы сразу вспомните, что это север, а с севером шутки плохи. В тихую погоду, да еще когда пригреет солнце и термометр покажет плюс двадцать, что очень редко бывает в этих краях, — тысячные стаи комаров заволакивают небо над головами, и горе тому, кто появится в эту минуту без маски или накомарника. Эти мерзкие существа набьются в уши, рот, за шею, залетят в любые щели и будут жалить, и пить вашу кровь до тех пор, пока не лопнут или вы не убьете их. Самое вредное существо на свете — комар, от его укусов страдают не только люди, но и животные: лоси, например, в августе, спасаясь от гнуса, заходят глубоко в воду и часами стоят там, а иногда даже ныряют, чтобы освободиться от этих мелких, но больно жалящих насекомых. И только утки, а особенно мелкие утята, поедая сотни, а может, и тысячи комаров в день, наслаждаются их изобилием. Личинки, а иногда и сами упавшие случайно в воду комары, становятся деликатесом почти для всех рыб, и лишь малая продолжительность жизни комарья все же является некоторым утешением для многих животных, а особенно для людей, жестоко страдающих от этих гадких насекомых. И что удивительно! Зимой температура в этих краях нередко падает до минус пятидесяти градусов, самые мощные животные, такие как олень или лось, оказавшись в такую погоду на открытой местности, да еще в ветреную погоду, могут замерзнуть. А комару — хоть бы что! Только чуть пригреет солнце, и потекут первые ручьи — он тут как тут: засвистит, зашипит свою противную песню, и тогда жди неприятностей. И все же лето есть лето! Особенно на севере. Уже давно отловили рыбу корюшку, но запах свежих огурцов долго висит над поселком, напоминая о прекрасных часах рыбалки и всего того, что связано с ней. Потом пойдут ягоды, красная рыба — кета и горбуша — и закончится мимолетное, но такое бурное полярное лето, а вместе с ним начнет прятаться солнце, пока и вообще не скроется на долгие три месяца.