Краски времени - Виктор Липатов

На втором, более парадном, позднем портрете старик Державин в крестах и орденах, лицо его оживлено, в нем как будто что-то проснулось, какое-то детское любопытство. Наверное, таким увидел его на экзамене Пушкин: "Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблестели…"

Так же, как и Державин, правда пожестче, к царям обращался общий друг художника и поэта — Василий Капнист. "А вы, цари!.. — восклицал он в своей "Оде на рабство". — На то ль даны вам скиптр, порфира, чтоб были вы бичами мира. И ваших чад могли губить". На портрете работы Боровиковского Капнист мечтательно-задумчив, на плечи романтически наброшен плащ… Перед нами человек, исполненный чувства собственного достоинства, с грустной улыбкой и умным взглядом. Один из первых русских сатириков, человек благородный и мятежный. Его "Сатира" и пьеса "Ябеда", высмеивающие продажность, взяточничество и угодничество, были запрещены. Достаточно перечислить фамилии некоторых действующих лиц — "лихих супостатов", чтобы понять, что осуждает автор: Кривосудов, Паролькин, Хватайко, Бульбулькин, Бестолков, Надутов, Завистов, Вредов, Самохвалов, Злохват… И хотя писал он, что "злодейство рушится, а глупость остается", все же понимал прекрасно: остается и то и другое. Потому очень любил свою Обуховку, где и стремился жить подольше.

В миру с соседамн, с родными,В согласье с совестью моей…

Капнист, как и многие другие люди, близкие Боровиковскому, был человеком прогрессивным и тонко чувствующим. Впоследствии оба сына его стали декабристами.

Друг муз, друг родины он был;Отраду в том лишь находил,Что ей, как мог, служа, трудился…

Друзья Боровиковского — гуманисты, их отличает благородный порыв к справедливости, любовь к Отечеству, они стремятся жить естественно, любят природу. Капнист писал из Обуховки Державину: "Съискиваю свое истинное счастье… в созерцании прекрасной девственной природы, в погружении себя иногда в недро души моей".

Боровиковский также "погружался" в недра своей души и тоже был "друг муз, друг родины". Тревожно и настойчиво всматривается он в свое время, старается быть объективным. Свою модель пишет такой, какой она ему представляется, как видятся ему ее характер, настроение, чувства. Но в святая святых души портретируемого художник проникать не спешит. Словно происходит разговор человека, который и желает видеть всех добрыми и достойными, но одновременно понимает невозможность этого. Человека мечтающего, сомневающегося, но и рационально, отчетливо мыслящего: о времени, о себе, о других. Потому его модель и не переступает известных границ. Она и порывается сказать больше, чем смеет, и в то же время скована привычными нормами. Художник трудно преодолевает эти противоречия, и только огромный талант и подвижническая работа ("…я занят трудами моими непрерывно…") позволяют ему все-таки правдиво рассказать о человеке, и люди на его портретах хоть и принимают условную позу, но поворачиваются к нам своими действительными лицами.

Разве в портрете друга Капниста Д. П. Трощинского не показал художник человека, долгое время шедшего по острию границы, разделяющей и соединяющей долг, совесть, опасения. В прошлом всего лишь полковой писарь, а ныне сановник, Трощинский на портрете работы Боровиковского, безусловно, цепкий страж своих личных завоеваний (сенатор и статс-секретарь Екатерины II). Но одновременно, а может быть, и в первую очередь, ему хочется соблюсти нормы чести и закона. "…В правилах моих никому не льстить, не трусить и говорить правду…" Трощинский пытался следовать этому правилу — был прям, крут, по возможности справедлив — "отличною твердостью и редким в делах государственных искусством" одарен. На портрете в его тяжелом, неглупом, недоверчивом лице — сила предупреждения и соблюдения жизненных установлений.

Парадокс состоит в том, что эти портреты Боровиковский писал после того, как сановника отправляли в отставку. На втором, более позднем, портрете Трощин-ский уже бывший министр юстиции. Боровиковский сохраняет символы его былой славы: статую Фемиды, том собрания законов. Изменилась за прошедшие двадцать лет манера письма. Живопись потеряла свою воздушность, стала плотной, даже жесткой. А вот Трощинский словно бы помягчел, в глазах появились недоумение, задумчивость, даже обида, пожалуй. Но сила достоинства и собственного мнения осталась. "Друзьям был друг, а врагам враг". Трощинский находил свой портрет верным и на него "смотрел с удовольствием".

Боровиковский писал портреты, не приукрашивая и не развенчивая оригинал, пытаясь показать человека таким, каков он был на самом деле.

"И барин без ума — павлин", — говорил Державин. "Павлином" прозвали великолепного князя Куракина. Он всего достиг и на портрете Боровиковского словно воздвигается на пьедестал, ухоженный и сияющий золотом костюма, блеском бриллиантовых орденов. Ловкий царедворец встречает нас заученной улыбкой, он ласков и милостив с виду. Однако тут же мы видим многозначительные детали обстановки: мраморный бюст его повелителя Павла I, мальтийскую мантию, небрежно брошенную у колонны, из-за которой в туманной дымке выплывает самодержавный Петербург — виден Инженерный замок. Улыбка, за которой проглядывает барская спесь, в достаточной степени отражает особенности века. Князь Куракин был и умен и глуповат, и щедр, и скуп, и чертовски ловок, и попадал впросак. Он был стандартно-образован и стандартно-просвещен, а потому людей действительно умных, докапывающихся до смысла жизни называл "ехидно-бредящими". Его называли "бриллиантовым князем" (это заметно и по портрету), любил увешать себя бриллиантами и другими драгоценностями сверх всякой, даже придворной, меры. (Однажды во время пожара это его спасло — кафтан, весь в броне драгоценных камней и золота, не поддался огню.)

Портрет генерала Боровского, участника суворовских походов, можно было бы даже назвать романтическим, воспевающим честь и отвагу. Все это действительно есть в портрете. Человек, изображенный там, полон энергии и решительности, о его храбрости свидетельствует Георгиевский крест. Тревожно и красиво клубятся облака, ветер треплет деревья, а вдали идет бой: горит крепость, воины скачут на штурм…

Но Боровиковский слишком правдивый художник, чтобы за общей идеей долга и мужества не увидеть индивидуальность оригинала. Он имеет привычку всматриваться в лица — "зеркала души" — и не скрывает того, что в них отражается. Не умеет лукавить. И потому пыл и жар битвы, мужество генерала не захватывают его настолько, чтобы не заметить: генерал (чей мундир со всей его мишурой, орденами, мехом, лентами кисть Боровиковского буквально пестует), возможно, не столь ограничен, как его современник Скалозуб, но и не очень умен, он просто храбрый вояка, не более — и кисть художника беспристрастно отмечает это.

"Без добродетели нет истинные славы…" Дмитрий Хвостов, военный и дипломат, академик Российской академии, граф по случаю, поэт по увлечению (Н. М. Карамзин писал: "…любовь, достойная таланта! Он заслуживает иметь его, если и не имеет"), на портрете энергичен, стремителен, быстр. Может быть, стремительность эта и подменяет одаренность, а в лице больше дерзости, нежели вдохновения. Хвостов — друг Державина и Львова, издатель, переводчик, поэт — упорно держался за обветшавшее знамя классицизма:

Люблю Горация высокой мысли громСвоим на Севере изображать Пером…

Его высмеивали острословы и не печатали журналы и издатели. Но Хвостов все равно "дерзал стремиться вслед Гомера". А. С. Пушкин посвятил ему много едких строк…

Неожиданно трогателен портрет вождя первого сербского восстания Карагеоргия: над монументом генеральского мундира, украшенного узорными рукоятками пистолетов, торчащих из-за пояса, и сумеречно-сверкающим эфесом сабли — живое лицо мужественного и страдающего человека, Белый султан, фонтаном вырывающийся слева, почему-то представляется цветком, напоминающим о далекой родине, к которой тянется все существо "свободы воина". Во взгляде, в выражении лица грусть, решимость и обреченность. Сумрачным назвал этого человека Пушкин. Словно предугадывает Карагеоргий свою судьбу: вернувшись из России на родину, он был убит наемниками…

Боровиковский создал большую галерею женских образов. Женщины на его портретах непосредственны и ведут себя просто, но своенравно, выказывая и характеры, и настроения, нежную незащищенность и чувственность. Гордится собой П. И. Лопухина, глядящая с затаенной улыбкой, с вызовом. Решительна и энергична неизвестная женщина (предполагаемый портрет Л.-Л.-Ж. де Сталь). Мила и непреклонна М. А. Львова, жена его друга и благодетеля, которая умела любить и защищать свою любовь: вопреки воле родителей тайно обвенчалась с суженым.