Двойной Киндер для Блудного Санты (СИ) - Риччи Габриэлла

В квартиру я влетела на приличной скорости (дверь оказалась не заперта), точно меня гнал в спину мощный порыв ветра. Немедля бросилась в кухню, намереваясь высказать бывшему все, что о нем думаю, и выставить к чертовой бабушке. На случай же, если не справлюсь сама, номер Козлова держала наготове. Останется только нажать на кнопку и ждать так рекомендовавшего свои услуги полицейского, с которым познакомились при памятных «проводах» Антошика — экс-жениха Василисы.

— Ты что себе позволяешь?! — взревела я, метая глазами молнии.

Вот урод!!! Он мало того, что ввалился в квартиру без моего ведома, так оказывается еще и ужин приготовить совести хватило!

— Лида, я… — начал было Костя, да кто бы его слушал!

В порыве гнева я уцепилась за край скатерти и дернула тот, безжалостно отправляя красивую сервировку на двоих прямиком псу под хвост. Оба бокала и одна из тарелок разлетелись, разбившись на мелкие кусочки. Благо, хоть свечи он зажечь не успел, ибо даже в противном случае меня бы ничто не остановило. И пусть бы хоть дотла все сгорело.

Осточертело, сил нет!

— Вон отсюда, — процедила я, нарушая короткую паузу и испепеляя Быкова взглядом.

Он ничуть не изменился. Все тот же трус. Беспардонный чурбан-изменник. Разве что обзавелся шрамом в виде розовой полоски, пересекающей левую бровь. И эта маленькая деталь подспудно грела мне душу.

Быков прикрыл рот. Медленно стянул с плеча полотенце, дабы промокнуть им лоб и шею, а после отбросить в сторону. Так же не спеша развязал тесемки фартука с гуськами, в котором когда-то смотрелся презабавно, даже мило, а сейчас — крайне нелепо. Подошел ко мне и, став в двух шагах, неуверенно пролепетал:

— Я вообще-то хотел… Лида, я… н-не собирался портить тебе жизнь, я…

— Ну разумеется, — фыркнула я, подбоченившись, — тебе и собираться не надо. Всегда готов, как говорится.

— Я хотел попросить прощения. И прояснить момент насчет алиментов, — собрался наконец с мыслями Костя, чем поверг меня в чистейшее изумление.

От отхватившего возмущения я чуть дар речи не потеряла. В горле пересохло и до кучи задергался глаз.

— Что, прости? — вкрадчиво уточнила я.

— Знаю, ты все еще сердишься за… тех девочек. Но Ира мне все рассказала, и я решил…

Договорить бедный Костечка не сумел — моя сумка приземлилась прямиком ему на голову. И еще раз. И еще парочку. Ух! Вот, оказывается, что чувствовала София, когда метелила нас с Штефаном, а самой ее достать не могли.

Мысленно понося недоумка и сплетницу, для каждого из которых — уверена — в аду уготована персональная сковорода, я выла сквозь зубы. От раздражения и глухого бессилия. Замахнулась снова, вкладывая в рывок всю будоражившую нервы злость, но Быков лишь сильнее заслонил голову руками. Я опустила сумку, тяжело дыша и чувствуя себя раздавленной морально.

— Значит так, дорогой мой, — отчеканила холодно. — Слушай и мотай на ус. Ты мне никто — это во-первых. Ключи на бочку, кстати. Во-вторых, я без труда могу привлечь тебя за незаконное проникновение на территорию частной собственности. Тебе нужны проблемы? Сильно сомневаюсь. Что до ребенка — его не существует в природе, так что на фиг мне не упали твои алименты. Можешь спать спокойно. И чем дальше от меня, тем лучше. Ипотеку я продолжу выплачивать, как и прежде, — здесь тебе тоже нечего бояться. Я ответила на все твои вопросы? Ты знаешь, где выход.

 Костя собирался что-то сказать, но в итоге обошелся сухим кивком и так же молча покинул мою квартиру. Облегчение, что он испытал при словах о возможном ребенке, заметил бы даже слепой.

30

Моя жизнь словно проходила мимо меня, — минувшую ночь я посвятила бессоннице и рефлексии об этом. Раздражителей становилось чем дальше, тем больше, меня не устраивало буквально все. И я жаждала перемен, но понятия не имела, с чего начать. В конце концов, проваливаясь в неспокойный сон на заре, пришла к выводу, что мне нужно развеяться. Навестить бабулю с дедулей, например, чего не делала уже неприлично долгое время.

Не буду вдаваться в излишние подробности. Сделав пару звонков и выканючив у начальства пятидневный отгул, я наспех покидала вещей в небольшой чемодан — по минимуму — и покатила в деревню, где провела полдетства.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ностальгия — вот было первое чувство, накрывшее с головой, стоило ступить на местную землю. Я огляделась, с каким-то одобрением подмечая, что за полгода здесь не изменилось ничего. Спроси меня кто, и, наверное, я бы ответила, что в первую очередь ассоциировала со стабильностью именно это место.

Хрустя снежком, я двинулась к резному крылечку, но тут из сарая напротив выглянул дедушка — и я не раздумывая бросилась ему навстречу. На поднятый шум из хаты появилась закутанная в шерстяной платок бабуля.

Приветствия, радость встречи и горячий чай с земляничным вареньем, а между делом — вполне заслуженные нагоняи за то, что совсем про стариков забыла. Вот, пожалуй, все, на чем хорошее и заканчивалось.

День приезда был отведен отдыху, ну а дальше уже было не увильнуть от помощи по хозяйству. Покормить коз, собрать яйца в курятнике, расчистить заметенную за ночь дорожку до туалета. К слову, я и не думала бить баклуши, ибо здесь, в деревне, работа по дому была едва ли не единственным способом отвлечься. Все было как всегда. Прямо бесконечный День Сурка, когда каждый последующий день — дежавю предыдущего.

Пожалуй, это-то мне и наскучило. Постоянство больше не вызывало улыбки умиления, но угнетало, давило со всех сторон. Сложно все время находиться в четырех стенах и заниматься одним и тем же. К несчастью, те из местных подруг, что имелись, частично разъехались, частично повыскакивали замуж и нарожали детей, так что развлекать пришлую им было недосуг. Лишь Даня, друг детства, наведывался каждый день. А накануне моего отъезда пригласил прогуляться до Чертова озера, прозванного так из-за обманчивой, по сравнению с размерами, глубины.

Первой мыслью было отказать парню, но — столько тепла плескалось в его открытом, местами по-прежнему детском, наивном взгляде, что все возражения и аргументы попросту застряли во мне на полпути; сил хватило только рот открыть.

— С тобой — хоть на край света! — выдохнула вместо всего с улыбкой и, дабы как-то компенсировать короткую задержку, сама подхватила друга детства под локоть и повела по заснеженной извилистой тропинке. Одной из многих, что в свое время мы изучили, кажется, вдоль и поперек.

Мы шли бодрым прогулочным шагом, говорили о каких-то пустяках, вспоминали нелепые ситуации из детства и все время смеялись. Про себя я была приятно удивлена: слишком хорошо помнила того застенчивого, робкого мальчонку, в котором уже тогда проглядывали черты будущего ботаника. Тот же Даня, которого я видела перед собой сейчас, был совершенно другим человеком. И пусть он заикался или краснел иногда, как и прежде, в моменты волнения, но при всем этом в нем отчетливо чувствовались перемены. Я знала его — и не знала.

— Ты знаешь, Лид, я д-давно хотел признаться тебе кое в чем, но все тянул, непонятно зачем, — неуверенно зачастил Даня, едва тропинка вывела нас к берегу замерзшего озерца.

— Ммм? — улыбнулась я. — Ты слопал мое мороженое лет этак -надцать назад, но побоялся, что я тебя пристукну? А я ведь могла, — подмигнула заговорщически, припоминая, как часто наша хитрая шайка гостила у Дани, ведь его мама, добрейшей души женщина, не могла не угостить нас чем-нибудь вкусненьким.

Настроение было на высоте, впервые за последнее время меня не беспокоили навязчивые дурацкие мысли. Я ничего не заподозрила вплоть до той поры, пока мы не остановились — почти синхронно. С едва заметной задержкой, какая имеет место, когда люди чувствуют друг друга хорошо, но недостаточно для «идеально».

— Лида, я… тебя люблю. И хочу быть с тобой.

Я сглотнула. Отвернулась зачем-то, переваривая новость. Нет мы, конечно, будучи детьми задирали беднягу, причем особенно старались девчонки — знали, что маленькому «Дане-ботане» нравится их подружка. Всякое было, но… Черт.