Спартак: 7 лет строгого режима - Александр Бубнов

А если Буба стуканет? Риск большой с учетом того, что Буба — ведущий игрок. Держится независимо, ни с кем особо не общается, в группировки не входит, после игры домой, к жене, а не к Дасаеву, не в кабак и не к девочкам. Дасаев никогда, впрочем, на дружбе особо не настаивал, но каждый новичок должен был к нему, как к пахану или как к крестному отцу, прийти на поклон.

Буба не пришел, ему порядки по фигу. Даже не проставился. Я, честно говоря, толком и не знал, что такое «проставиться». Давай-ка мы его «договорняком» запачкаем, и дальше он никуда не денется, ручным станет.

Потом, когда анализировал, понял, что Дасаев и компания захотели двух зайцев убить: сыграть «договорняк» и получить деньги, а заодно и меня на крючок посадить. Ох, непростые ребятки были тогда в «Спартаке». Не один, видимо, договорный матч сыграли, технологию знали и все отладили.

Дасаев произнес короткое вступительное слово. Мол, через Шавло к нам обратились с интересным предложением. Затем слово взял Федор, как ведущий. И говорит, вот такие дела, вот такие условия. 500 рублей каждому, вроде как дополнительные премиальные.

Чувствую, попал в засаду. Мне даже плохо стало. И говорит в конце: «Главное условие такое. Если сдаем, то все вместе. Если кто-то один против — отказываемся».

А у меня сразу мысль: если кто-то один против, то против всего коллектива. Это было равносильно приговору на зоне.

Я для себя сразу все решил. Только мысленно удивился тому, как события повторяются, потому что мне в очередной раз надо было быстро принять решение, которое могло кардинально изменить мою жизнь. Меня поразила легкость, с которой они шли против Бескова. И это было в те годы, когда Бесков был очень силен и к тому же получил поддержку в моем лице. Все считали меня его человеком.

А за сезон, что я провел в составе «Спартака», мои позиции заметно укрепились, потому что команда с последних мест на старте чемпионата поднялась в призеры. Думаю: «У вас что, мозгов совсем нет? И кто во главе — Федя! Бесков из тебя человека сделал. Или вы это не считаете предательством?»

К счастью, они оказались в дураках, и припереть меня к стенке у них не получилось. Как бы я поступил на их месте? Логика, на самом деле, была простой. Если уж вы обо всем договорились, но в отношении Бубнова есть определенные сомнения, начните голосование с Бубнова. И все!

Если бы я отказался, остальным не нужно было бы голосовать. И тогда Сережа Шавло мог бы спокойно сказать прибалтам, чтобы шли они лесом со своими 500 рублями. И я бы подумал, какие в «Спартаке» классные ребята, не согласились даже за 500 рублей отдать игру.

Но они начали с другого конца. И пока шло голосование, я понял, что так они показывали мне свое единство и свою силу. Сначала Женька Кузнецов, который был в близких отношениях с Федей и Родионовым, проголосовал, затем Черенков, Дасаев, и остальным, кто был под ними, не оставалось ничего другого, как тоже согласиться. Меня очень сильно удивило, что так легко согласился Женька Кузнецов, которому Бесков обещал квартиру.

Он, правда, оговорился: «Если Бесков узнает, мне конец. Но все равно я со всеми и я за всех». При этом еще никто ничего не сказал, потому что Кузнецов был первым! Значит, знал, значит, уже была договоренность.

Гаврилов сказал: «А я как команда». С ним, похоже, предварительно не договаривались, может, потому что он уже не раз участвовал в «договорняках».

Пока шло голосование, я думал, что сказать. Решил еще раз проверить людей на вшивость. Когда дошла очередь до меня, спросил: «Федя! А нельзя ли помочь людям без денег?» И здесь меня Федор окончательно убил: «Нет, только за бабки».

Это был выстрел в лоб. От кого угодно можно было ожидать, но только не от него. И тогда я сказал: «Я категорически против».

Дальше — немая сцена, как в «Ревизоре». Мне показалось, что Женька Кузнецов в душе перекрестился.

Гаврилов тут же вскочил: «Пошли в карты играть».

Думаю, многие вздохнули с облегчением, потому что риск был колоссальный. Бесков, если бы узнал, ни с кем бы не стал миндальничать.

Все разошлись по комнатам, а я отправился к руководству, потому что понимал, что если не расскажу, мне конец, я приговорен. Дасаев и его приближенные в отместку могли бы потом на меня все что угодно повесить. В том числе и договорные матчи.

А если я ставлю в известность руководство, беру козыри в свои руки. Это, в конце концов, меня спасло. Не сделай я этого, из команды меня бы выжили. Сделали бы так, Бесков меня бы отчислил. Дасаев, и не только он, потом не раз предпринимали такие попытки.

Посмотрел, пока все разойдутся по комнатам, и, соблюдая конспирацию, отправился к Федору Сергеевичу Новикову. Но сначала сделал вид, что собираюсь досмотреть хоккей. Пасти меня не стали. Новикову я рассказал, что нам предлагали деньги и что я отказался, а вся команда была «за».

Получается, настучал, но другого выхода у меня не было.

Федор Сергеевич обалдел. Но, с другой стороны, он, конечно, знал, что команда играет договорные матчи. Однако я это не для Федора Сергеевича рассказал. Знал, что он все передаст Бескову. Не сомневался. Потому что если бы он Бескову не доложил, оказался бы сам замазанным. Другой тренер «Спартака», Петр Шубин, при нашем разговоре присутствовал. И действительно, Бесков моментально обо всем узнал.

Кстати, подобное случилось позже в Ланчхути, когда «Гурия» предложила деньги Пасулько. Он тут же сообщил об этом руководству. И правильно сделал, потому что когда тебе предлагают бабки, надо тут же идти к начальству. Даже если отказываешься, на тебя все равно могут свалить все что угодно. Не выкрутишься. Это не стукачество, а единственный верный ход, если ты отказался играть «договорняк». Других ходов нет, проверено практикой.

Всех моя позиция, мягко говоря, удивила, но на следующий день вышли на поле и порвали «Жальгирис» в клочья. Мы с литовцами так никогда не играли. А все потому, что Дасаев и К° подозревали, что руководство в курсе собрания. И не зря подозревали. Тем более что я не просто отказался, а категорически.

Честно говоря, в моих глазах мои товарищи по команде обосрались. Я бы еще понял, если бы давали по пять тысяч рублей. Огромная сумма, как говорится, предложение, от которого нельзя отказаться. Но за 500 рублей подвергать себя такому риску!

В тот момент я полностью разочаровался в «Спартаке», куда шел с надеждой забыть обо всем плохом, что было связано с «Динамо». Только оправился от одного удара, как сразу же второй. Потом я все равно играл за «Спартак». Играл честно, но он перестал быть для меня командой-мечтой. Дасаев и К° поняли, что я никогда от них зависим не буду и что со мной ничего поделать не удастся.

Как же им было страшно, когда они гадали, стуканет — не стуканет. А когда во время матча против «Жальгириса» кто-то ошибался, Федор Сергеевич тут же начинал орать, что они сдают игру! Все это слышали и наверняка сообразили, что тренеры в курсе истории с собранием.

На следующий после игры день приехал Бесков и тут же вызвал меня к себе. «Это правда?» Отвечаю: «Правда».

То есть Бескову я ничего не говорил, но он и так обо всем знал от Новикова. Никаких мер Бесков принимать не стал. А какие могли быть меры? Меня одного оставить, а остальных убрать? Я же не команда. Бесков, который и так знал о договорных матчах, лишний раз убедился, что это правда. Убедился он и в том, что я договорные матчи не играю.

Новиков, который воспитал Дасаева в астраханском «Волгаре», мог рассказать ему, что Буба всех сдал. Дасаев рассказал остальным. Но сделать они ничего не могли, все козыри были у меня на руках. Им оставалось только радоваться, что Бесков никаких карательных действий не предпринял. Да и за что карать, «Жальгирис» мы же обыграли!

Но после этого я стал врагом народа, и если бы не подстраховался, меня бы сгноили. Потом наговаривали на меня, что сдал матч «Локомотиву», что пью. Жена Бескова Лера даже звонила моей жене Зое и спрашивала, правда ли, что я поддаю. Та клялась здоровьем детей, что нет.

В одном из интервью спустя много лет Дасаев сказал, что я втихаря пил, и поэтому у меня поднималось давление. Последнее — правда, но давление у меня подскакивало до 130–140 не от пьянства, а от нервов. Я даже иногда хитрил и не шел к доктору его измерять. А доктор Бескову об этом докладывал. По давлению определяли, кто пил, кто не пил. А что делать, если я не пил, но давление повышенное?

Когда позже наши отношения стали портиться, Бесков начал подозревать меня в участии в «договорняках». Это меня сильно возмутило и обидело.

Тогда я себе сказал: «Все, Константин Иванович, если вы такие подозрения допускаете, то помогать я вам больше не буду, и молчать я не буду. Но скажу так, что вы увидите, как к вам относятся. Хотя вы говорили, что вам моя помощь никогда не понадобится. Оказалось, что это не так».