Бремя одежд - Кэтрин Куксон

Грейс низко опустила голову.

– Почему вы стояли там? – спросила она. Последовала длинная пауза, и когда Эндрю заговорил, это не был ответ на ее вопрос.

– В тот день, когда вы появились из-за скалы, в ту самую минуту, я думал о вас. Я открыл глаза – и увидел вас. Тогда я не мог сказать вам, что я чувствую, но сейчас – могу. В тот первый раз, когда я увидел вас на кухне, я понял: вы – та единственная женщина, которая создана для меня, не важно, жена вы священника или нет.

Грейс охватил ужас, она торопливо попыталась вскочить на ноги, но его рука, даже не шевельнувшись, удержала ее на месте.

– Не бойтесь, вам нечего меня опасаться. Рано или поздно вы бы сами поняли то, о чем я только что сказал. Что бы там ни говорили, но такое в жизни случается. И когда я увидел вас впервые, со мной тоже случилось.

Грейс была крайне удивлена. Вот он, Эндрю Макинтайр, суровый шотландец. И тем не менее, он говорил так непринужденно и легко, как, по ее мнению, могли говорить только люди типа Дональда. И он говорил ей… О чем? О том, что он любит ее? Она снова вспомнила тот день, когда после встречи с ним прибежала в церковь молиться. Теперь она поняла, о чем молилась на самом деле. Она тоже знала правду уже тогда, но боялась признаться себе в этом – она была женой священника, и ей полагалось любить мужа. И сейчас, когда Эндрю открыл ей свое сердце, какая-то часть ее разума все еще громко протестовала: «Так не должно быть. Это неправильно, это надо остановить. Между мной и Эндрю Макинтайром ничего быть не может, иначе жизнь станет просто невыносимой. Эндрю Макинтайр, простой сельскохозяйственный рабочий… Эндрю Макинтайр, человек с фермы мистера Тула… Эндрю Макинтайр, живущий в маленьком каменном доме среди холмов… Эндрю Макинтайр, суровый, необщительный, молчаливый, отказавшийся играть на волынке на музыкальном вечере». При этой, последней, мысли что-то отдаленно напоминающее улыбку тронуло ее губы. Она повернулась к нему телом и выдохнула: «О, Эндрю». В следующую минуту слезы вновь обильным потоком полились из ее глаз. Когда он обнял ее и привлек к себе, Грейс не сопротивлялась. Почувствовав, что губы его коснулись ее виска, она повторила: «О, Эндрю». Ее губы нашли его рот, и когда Эндрю вдруг вздрогнул, крепко прижался к ней и стал опускать ее на землю, она не отпрянула.

Страстно, забыв обо всем на свете, она отдалась ему – чувство, охватившее ее, испугало и одновременно окрылило. Грейс осознала, что она – любима, и это было наградой за то, что собственный муж отверг ее, щитом, которым теперь можно было защититься при воспоминании о том брезгливом взгляде, который Дональд бросил на ее обнаженное тело. Болезненный нарыв был, наконец, вскрыт – и пришло неописуемое облегчение.

Когда головокружительный экстаз достиг кульминации, Грейс, вспомнив те строчки из Книги Бытия, подумала, что все вышло наоборот: не египтянин хотел любить ее, а Иосиф, и он накрыл ее своей мантией и никогда не уберет ее.

4

– О, девочка, что ты наделала? Я сейчас не об этом Макинтайре, хотя он, по-моему, все же порядочная свинья.

– Нет, тетя Аджи, – Грейс подняла голову. – Никакая он не свинья.

– Ну, у меня есть собственное мнение, так что не надо. Лучше поговорим о твоей жизни. Во что ты ее превратила? Но – что сделано, то сделано. Только я не вижу теперь никакого выхода, потому что, насколько я знаю мистера Дональда, он и слушать не захочет о разводе. Во-первых, он никогда не должен был жениться. Я знала об этом, чувствовала, но теперь уже поздно: он призовет в союзники Господа Бога и на всю жизнь привяжет тебя к себе.

– Мне все равно. Я решила Я уйду от него.

– К этому Макинтайру?

– Да, – Грейс смотрела прямо перед собой.

– Все уже приготовлено?

– Нет, – Грейс повернулась и взглянула на Аджи. Ее голос задрожал: – Не осуждайте меня, тетя Аджи, – вы не знаете, какая это была жизнь.

– Осуждать тебя? – женщина быстро шагнула к Грейс и обняла ее. – О, девочка, я не осуждаю тебя, просто мне до глубины души жаль, что так получилось. Единственное, чего мне хотелось бы, – это чтобы ты познакомилась с кем-нибудь, кто был бы ближе тебе по положению в обществе. Связаться с этим… с этим малым – при твоем-то образовании!

Грейс вздохнула.

– Не забывай, тетя Аджи, что мой отец был всего лишь торговцем углем.

– Ничего подобного, – возмутилась Аджи, – ни в коем случае. Он руководил этим бизнесом и был на равных с Артуром Уэнтуортом, членами совета и другими подобными людьми. А теперь Чарли Уэнтуорт… Не было ни разу, чтобы при встрече со мной он не спросил о тебе.

– Тетя Аджи, вы не знаете Эндрю Макинтайра. Он… он… – она не могла найти слов, чтобы описать этого человека и то впечатление, которое он произвел на нее. Она только знала, что чувство к нему, которое зародилось и жило в ней уже некоторое время, не имеет ничего общего с тем, что она чувствовала к Дональду. Теперь она могла рассматривать свою любовь к нему только как девическую влюбленность, он оказался для нее лишь «предметом воздыханий». Грейс прижалась к высокой груди Аджи, выпустила из легких воздух и проговорила: – Вы не представляете, тетя Аджи, как мне стало легко теперь, после того, как я с вами поговорила.

– Это следовало сделать раньше. Я видела, что в твоей семейной жизни что-то не ладно. Вообще надо предпринимать какие-то меры, чтобы такие, как он, не могли жениться.

Грейс потерлась лицом о грудь Аджи и, закрыв глаза, сказала:

– Как он смотрел на меня – наверное, я не забуду его взгляда до самой смерти.

– Чепуха, – тетя Аджи нетерпеливо пошевелилась. – Выбрось это из головы, и побыстрее. Он – не мужчина, и никогда им не был. Я почувствовала это в первый же раз, как увидела его. Да, с того самого дня, как мы поженились, на моем Артуре в постели не было и лоскутка одежды, а если честно, то и на мне тоже.

Глаза Грейс были закрыты, но она все равно не могла представить себе тетю Аджи, бегающую обнаженной перед своим мужем, зато по-прежнему видела выражение лица Дональда.

– Чего ему не занимать – так это чванливости и тщеславия, но кроме этого в нем ничего нет. Я с самого начала говорила тебе: он пуст, как полая репа… Что ты ему сказала, когда уезжала?

– Я просто сказала, что еду к вам. Но я не вернусь к нему, тетя Аджи, не вернусь. Не могу – и все тут.

– Хорошо, хорошо, никто тебя не заставляет. Я позвоню ему и скажу, что ты плохо себя чувствуешь и осталась ночевать у меня, так что сможешь пока перевести дух, – она погладила Грейс по волосам, убрала их с висков, потом мягко добавила: – Не волнуйся, дитя, все образуется. Отдыхай, пока я поставлю машину, – она похлопала Грейс по голове. – Одно хорошо: Сюзи и Ральф сейчас отсутствуют. Так что заседания комитета по твоему вопросу не будет, а это уже что-то.