Дайте место гневу Божию (Грань) - Далия Трускиновская

– Хочешь? – я предложила ей бутерброд. – Покроши и кинь им.

Но она показала мне другой трюк – кинула крошки в воздух. Оказалось, тут живут и чайки, которых уже вполне можно назвать помоечными. Прилетела птица, когда-то бывшая белой, и подхватила крошку на лету.

– Здорово! – похвалила я ребенка и чайку. – Давай еще!

Мы скормили этим пернатым бомжам весь бутерброд. И тогда только я спросила, тут ли девочка живет и знает ли Юрку из сорок восьмой квартиры. Юрку она знала и сразу задала встречний вопрос – а что, не я ли его детсадовская воспитательница Ирина Петровна.

Про эту Ирину Петровну я знала немало. Юрка был товарищ шкодливый, воспитательница жила недалеко от Нартовых и иногда заходила в гости – сделать родителям внушение в непринужденной обстановке.

– Да ты что?! Разве я похожа на воспитательницу? Скажи – воспитательницы в джинсах с такими ремнями ходят?

Пряжка на моем ремне изображала пиратский фрегат, режущий волны флибустьерского моря. Юрка за такую пряжку согласился бы месяц жить без мороженого.

Ребенок проникся доверием. Тогда только я сказала, что жду Юрину маму тетю Таню. Версия была такая – я ей привезла очень важное лекарство, она должна была ждать меня утром, но я напрасно звонила в сорок восьмую квартиру. И вот у меня больше не остается времени сидеть на лавочке и караулить эту самую тетю Таню. Так не будет ли девочка настолько добра и не отведет ли меня к своей бабушке, или дедушке, или даже прабабушке, чтобы оставить лекарство у них?

Девочка отвела, как я и рассчитывала, к бабушке. А дальнейшее было делом техники – входя в квартиру, я неудачно ступила и подвернула ногу. Однажды со мной это случилось на самом деле – и теперь я могу сыграть именно такую травму лучше всякого Станиславского.

Меня усадили на кухне и даже поставили тазик с ледяной водой. Мало приятного, конечно, и я решила вписать это в счет, который предъявлю Нартову. Кстати, в моем родном городе о тазике для незнакомой тетки не могло быть и речи.

Оказалось, уже дня три ни Юрку во дворе не видели, ни его маму вечером в магазине.

– Какая же я дура! – возмутилась я. – Светка же хотела мне дать телефон Таниной сестры! А я не взяла – думала, и так управлюсь!.. Но ведь они не собирались никуда уезжать, это я точно знаю!

– Не собирались, – подтвердила бабушка. – Они недавно в Москву ездили, Танюшку каждый месяц с работы отпускать не станут.

Она довольно много рассказала мне про Нартовых – и я ей тоже, чтобы ей было ясно – я с семьей знакома. В результате я получила несколько важных адресов, в том числе и детсадовский – чуть ли не на другом конце города, кстати. Потом я оставила коробку с непроизносимыми ампулами, самую дешевую из тех, что нашла в аптеке, и похромала в детский садик – искать Ирину Петровну.

Там и выяснилось, что я была права – Нартов опять ввязался в какие-то подвиги. Пока Ирина Петровна мне заговаривала зубы, ее коллега вызвала человека из угрозыска. Меня отвезли в городское управление милиции на очередной допрос!

Следователя интересовало – зачем мне понадобился ребенок Нартова. И не собираю ли я таким образом информацию о семье. И не пытаюсь ли я выяснить, была милиция в детском саду или не была.

Очень мне все это дело не понравилось. Пришлось открыть карты – я рассказала, как два года назад Татьяна Нартова с Юрой жили у меня, а потом забралась еще глубже в собственную биографию и припомнила обстоятельства своего знакомства с Нартовым. Когда следователю стало ясно, что я помогла бригаде выйти на чей-то там след, он позвонил коллеге, тот явился, с большим недоумением меня опознал – и тут допрос стал куда любопытнее.

Я утверждала, что Нартов пригласил меня в гости – вот я и прибыла с дарами и подношениями. Он заявлял, что Нартов в эти дни ну никак не мог меня пригласить. Сошлись на том, что произошло недоразумение, и мне лучше всего вечерним поездом вернуться туда, откуда я притащилась. Татьяна с сыном уже неделю живут у родственников, Нартов – на задании, а больше мне знать незачем.

Так-то так, но я уже знала точный день, когда Татьяна с Юркой исчезли из дома. Это было всего три дня назад. И я знала, что никакие родственники не нужны были Нартову – если он решил отправить семью ко мне, значит, другого выхода не имел.

Но спорить с милицией я не желала. С милицией нужно соглашаться – всегда и во всем. Чтобы она поскорее отвязалась.

Этот коллега, которого звали Виктором Кутеховым, что-то все же учуял. Потом я сообразила – он же знал, что Нартов ночевал у меня. И он предположил, что у нас завязался роман – из тех романов, когда встречаются три-четыре раза в год на нейтральной территории. Это объясняло мой странный приезд – и это диктовало необходимость избавиться от меня как можно скорее.

Одним словом, он самолично посадил меня на поезд и убедился, что я не выскочила на ходу.

Насилие хорошо по отношению к нищему человеку. Там оно срабатывает. А если человек не бухнул на билет последние три сотни, то насилие уступает перед силой и мощью кошелька.

Деньги у меня были, есть и будут. Просто я не люблю их тратить на ерунду. В разряд ерунды попадают иногда вещи неожиданные – от туфель на каблуке до большого телевизора. Обувь мне нужна, чтобы ходить, а не сидеть, и мой дом оборудован для работы, а не для тупого таращенья в пестрый экран. А вот компьютер я купила с самыми бешеными наворотами.

И я проехала на поезде ровно одну станцию.

Когда я вернулась в приморский город, было уже темно. Я не боюсь ночи – тем более, что в любую минуту могу податься в гостиницу, а там десятка зеленых откроет все двери. В мои планы входило нанять таксиста, заставить его раздобыть телефонную книгу, обзвонить родню Нартовых, а также дойти наконец до сорок восьмой квартиры и оставить в дверях записку.

Но меня ждал облом – оказалось, таксеры дежурят у вокзала только с утра, когда приходят поезда дальнего следования. Вечером им тут ловить нечего.

Я пошла пешком, рассудив, что Нартовы живут недалеко от вокзала, и кто мне мешает сперва оставить записку, а потом уламывать ночного таксера?

Я шла пустыми улицами, удивляясь, почему не шастает молодежь с пивными банками, но за очередным поворотом все поняла. Город имел не то что улицу со злачными заведениями – а просто злачную улицу. Кафе под открытым небом перетекали одно в другое, музыка звучала не слишком громко, и все взрослое население, способное держать кружку, рюмку и банку, сбрелось сюда порадоваться летней ночи.

Конечно же, я уже приходила по этой улице днем – но тогда вроде бы эти кафе не так бросались в глаза…

Мне даже не стало грустно. Выражение «мы чужие на этом празднике жизни» ко мне неприменимо. Просто у меня есть и другая жизнь, и другие праздники, более содержательные, чем четыре часа сидения в уличном кафе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});