Мачо чужой мечты - Дарья Донцова

– Вы очень испугались, когда Дубовика убили?

– Да, – всхлипнула дурочка, потом, спохватившись, попыталась исправить оплошность, – ничего не знаю! Кого убили? Где?

– Вы потеряли заколку, – ласково сказал я.

Лира раздвинула пальцы левой руки и посмотрела на меня.

– Какую?

– Эту.

– И где я ее посеяла?

– Да здесь, в подъезде, – солгал я, – зашел, смотрю, под батареей лежит. Вещь дорогая, настоящий «Дмитриес». Она ваша?

– Ага, – прошептала Лира, – спасибо.

– Точно вам принадлежит?

– На днях купила ее за двести баксов, могу чек показать, – закивала Лира, – думала, на улице обронила, очень было жалко!

– Забирайте.

Наманикюренная лапка потянулась к «крабу», утыканному чудовищными стразами. Я быстро отдернул руку.

– Точно свое взять хотите?

– Я не воровка, – ответила Лира, – и уже сказала, у меня чек есть!

– Ладно, тогда объясните, каким образом «краб» очутился около тела убитого Лени в подъезде Дубовика? – спросил я и в упор уставился на девушку.

Врать нехорошо, аксессуар обнаружили во дворе Дубовика, но мне необходимо «сломать» официантку.

Лиру заколотило в ознобе.

– Это не мое!

– Только что вы утверждали обратное.

– Нет, нет, нет, – монотонно забубнила Лира, потом с надеждой воскликнула: – Меня зовут Таня.

– Иванова? – ехидно продолжил я. – Вас послали за вещами?

– Да, да, да, – закивала девушка.

Мне надоела дешевая комедия.

– Лира, пошли к вам в квартиру, берите сумку.

– Зачем?

– Нам надо поговорить.

Неожиданно глупышка повиновалась, она вскочила и юркнула за дверь, забыв про вещи. Я подхватил неожиданно тяжелый баул и поспешил за хозяйкой.

Сразу за вешалкой расстилался длинный извилистый коридор, по обеим сторонам которого тянулись шкафы, набитые книгами. Лира побежала вперед, а я из чистого любопытства скользнул взглядом по корешкам и ахнул.

– Прижизненное издание Пушкина!

– Где? – обернулась Лира.

– Да вот оно. На третьей полке! Неужели вы не знаете, чем обладаете?

Лира подошла ко мне.

– Конечно, знаю. А вот вам откуда известно, что оно прижизненное?

– Был такой известный библиофил – актер и писатель Николай Павлович Смирнов-Сокольский, – пояснил я. – Мой отец тоже увлекался собирательством, но ему было далеко до Николая Павловича. Иногда папа ездил к Сокольскому в гости, брал с собой меня. Если честно, я очень плохо знал хозяина, был слишком юн, когда тот умер. Зато его жену, тетю Соню Близниковскую, я очень любил. Помню, у них были два пса с абсолютно не собачьими именами Сара и Рива. После смерти супруга тетя Соня повесила в кабинете портрет покойного. И вот удивительная вещь: если хозяйка начинала ругать собачек, те сломя голову неслись в рабочую комнату актера и начинали лаять на его изображение. Но увы, все уже давно умерли, и животные, и тетя Соня, нет в живых и моего отца. Однако я очень хорошо помню, как он читал книгу Николая Павловича, в которой тот рассказывал о раритетах своего собрания, показывал мне фотографии томов и говорил об их ценности, культурной и материальной. Потом, учась в Литературном институте…

– Вы не из милиции! – с огромным облегчением воскликнула Лира.

– Нет, – коротко ответил я, решив оставить в стороне информацию об агентстве «Ниро».

Лира прижалась к одному из шкафов.

– Мой отец тоже знал Сокольского, в молодости он был принят к нему в качестве секретаря. Хотя на самом деле папа никогда не служил у Николая Павловича. Просто он хотел писать свои картины. Но в советские времена заниматься чистым искусством могли лишь те, кто состоял в творческих союзах, остальным предписывалось где-нибудь служить. А Сокольский был членом Московской организации писателей и имел право нанять себе литсекретаря.

– Знаю, знаю, – закивал я, – кое-кто из моих приятелей пользовался этой возможностью. Трудовая книжка есть, стаж идет, только писатель секретарю не платит, а тот нигде не работает, пишет спокойно свои книги или картины. Простите, как звали вашего папеньку?

– Алексей Николаевич Оренбургов-Юрский, – тихо ответила Лира, – он давно умер.

В моем мозгу закопошились обрывки воспоминаний.

– Алексей Николаевич! Николетта с отцом обсуждали его, причем не раз! Была какая-то история с нянькой сына. Вроде жена Оренбургова-Юрского пожалела дальнюю родственницу, взяла ее в дом нянчить своего мальчика, а та отбила супруга у доброй женщины, женила его на себе. Там случилась трагедия! Вспомнил! Мальчик вырос и убил их всех.

Лира стиснула кулаки.

– Нянька – моя мама! И она никого не отбивала!

– Простите, – искренне извинился я, – право, я некрасиво поступил, повторяя сплетни.

– Все было не так, – сердито перебила меня Лира. – А что, люди еще вспоминают то происшествие?

– На чужой роток не накинешь платок! – развел я руками.

– Верно, но я думала, все давно забыто! История случилась черт знает когда! И мама не виновата. А он ответит за все!

– Кто? – потерял я нить разговора.

Лира моргнула, потом сдвинула брови и решительно ответила:

– Вяльцев!

– Андрей?

– Да!!!

– Актер? Звезда телесериалов и прочих лент?

– Именно он! – зло рявкнула Лира. – Я его погублю! И ведь почти добралась до него! Осталось лишь проверить! Совсем близко подошла! А тут с Дубовиком такое! Жуть!

Внезапно Лира захлопнула рот, потом, сделав шаг назад, спросила:

– Если вы не из милиции и не пришли арестовать меня, то откуда взялись? Чего хотите?

– Мы можем сесть?

– Конечно, – кивнула Лира, – идемте в гостиную.

Устроившись в старом, но очень удобном кожаном кресле, я вынул визитку, дал ее Лире и вкратце рассказал о деле Сони Умер.

– Значит, полагаете, Андрея подставили? – протянула Лира, выслушав рассказ. – Насолил он всем крепко, мерзавец. Эх, жаль, я тут ни при чем. Когда найдете автора затеи, позовите меня, с огромной радостью обниму его и спасу от правосудия. Так Андрею и надо! Он это заслужил.

– Вы забываете о несчастной, убитой женщине, Соне Умер, – напомнил я, – и о мальчике Марке, который в раннем детстве остался без родителей.

– Я тоже осталась без родителей, – эхом отозвалась Лира, – ничего, выжила! Не работать бы мне никогда официанткой, будь мама или папа живы! А все он! Андрей!

– Да что вам сделал Вяльцев?

– Более десяти лет назад он убил моих родителей. Подонок!

– Вы ошибаетесь! Андрей молод, он никак не мог совершить то преступление.

– Ха! Юрке здорово за тридцать пять! Просто он щуплый, черты лица мелкие, вот и смотрится мальчиком. Крохотная собачка до старости щенок.

– Юрке? Но Вяльцева зовут Андреем!

– Верно, но он Юра.

– Кто?

– Да Вяльцев ваш распрекрасный! Юрий Алексеевич Оренбургов-Юрский!

Я старательно закивал головой, делая вид, что все понял. Лира внезапно улыбнулась.

– Сейчас объясню, есть, правда, некоторые сомнения… Но, думаю, я не ошибаюсь.

Я притих в кресле, а Лира, сцепив руки на колене, начала рассказывать.

Алексей Николаевич Оренбургов-Юрский был признанным художником. В юности он, как многие, испытывал трудности, поэтому работал литсекретарем, но в зрелые годы обрел материальное благополучие. Картины Юрского, слегка кондовые, по-советски правильные, вызывали презрительную усмешку у диссидентствующих эстетов.

– Только посмотрите на полотно, – говорили они, передергиваясь от отвращения, – «Утро в колхозе», «Урок в сельской школе», «Проводы в армию»! Да Юрский везде ставит в центр композиции одну и ту же женскую фигуру! Просто меняет одежду! Самотиражирование! Ни таланта, ни оригинальности, ничегошеньки у Лешки нет.

Но это было шипением в кустах, официальная критика хвалила живописца взахлеб, на Алексея Николаевича потоком лились награды и премии. А еще Юрский везде успевал, энергия била из него ключом. Художник вскакивал в пять утра, до полудня рисовал в мастерской, потом мчался заседать на каком-нибудь собрании, после летел на открытие выставки коллеги, вечером веселился на вечеринке. Не случалось ни одного светского мероприятия, где бы не мелькала дородная фигура Юрского и не слышался его густой бас прирожденного барина.

– На Лешку давно работают рабы, – зудели заклятые приятели, – он лишь подписывает полотна.

Слухи о чужих талантах, которыми пользуется Юрский, выросли после того, как художник еще начал выпускать книги, сказки для детей.

– Вообще обнаглел, – возмущались теперь еще и писатели, – везде без мыла влез, лижет на самом верху задницы, поэтому и литератором стать разрешили.

Слухов о Юрском хватало, и все они были грязными, зато газетные рецензии пестрели словами «удивительный художник», «талантливый прозаик», «значимое общественное лицо». Похоже, Алексею Николаевичу было наплевать на мнение окружающих, книги и картины он создавал с завидной регулярностью, чем бесил как врагов, так и друзей.