Хороши в постели - Дженнифер Вайнер

вроде бы ничего такой.

Какое-то время мы продолжали в молчании, под поскрипывание аппаратов у нас под ногами и грохот музыки с выкриками тренера по фанк-аэробике неподалеку. Наша тренажерка нацелилась на привлечение новых клиентов, предлагая активность на любой вкус и цвет: пилатес, госпел-аэробика, интервальный спиннинг и нечто под названием «Пожарный тренинг» с полным фаршем в виде шлангов, лестниц и манекена весом в сорок пять кило, которого нужно таскать вверх-вниз по ступенькам. Крыша меж тем протекала, кондиционеры работали через пень-колоду, а джакузи стояли на вечном ремонте.

– А как в целом день, дорогая? – спросила Сэм, утирая взмокшее лицо рукавом.

Я рассказала о письме яростного защитника Селин Дион, мистера Дейффингера.

– Ненавижу читателей, – охнула я, когда тренажер переключился на более высокую скорость. – Вот почему им надо принимать все так близко к сердцу?

– Наверное, он считает, что раз ты насолила Селин, то заслуживаешь того же.

– Ага, но она-то достояние общественности. А я – всего лишь я.

– Только большего размера.

– И с лучшим вкусом. И без, – сурово продолжила Саманта, – расчета выскочить замуж за своего семидесятилетнего менеджера, который знает тебя с двенадцати лет.

– О, и кто же теперь критик? – умилилась я.

– Чертовы канадцы, – буркнула Саманта.

Она проработала в Монреале три года, пережила там роман, завершившийся полным фиаско, и с тех пор не находила для наших северных соседей ни единого доброго слова – даже о Питере Дженнигсе, новости с которым упорно отказывалась смотреть, заявляя, что он имеет наглость занимать должность, по праву принадлежащую американцу, то есть человеку, который хоть слова выговаривал бы правильно.

Спустя еще сорок минут мучений мы перешли в парилку и, завернувшись в полотенца, растеклись по скамейкам.

– Как твой король йоги? – поинтересовалась я.

Сэм сладко потянулась, сыто улыбаясь.

– Чувствую себя такой гибкой, – самодовольно выдала она.

Я швырнула в нее полотенцем.

– Не издевайся. У меня-то уже, наверное, никогда секса не будет.

– Да брось, Кэнни, – отмахнулась Саманта. – Ты же знаешь, отношения приходят и уходят. Мои вот в основном уходят.

Что было правдой. На личную жизнь Сэм в последнее время как будто кто-то наложил проклятие. Она знакомилась с парнем, и первое свидание проходило просто чудесно. После второго все опять складывалось совершенно замечательно. А потом, на третьем, случался какой-нибудь ужасно неловкий момент, и Сэм делала об этом парне какое-то невероятное открытие, из-за которого, по сути, больше не хотела иметь с ним ничего общего. Последний бойфренд, врач-еврей с потрясающим резюме и завидными физическими данными, уже казался было главным претендентом на приз… до свидания номер три, когда он пригласил Сэм домой на ужин, и она ужаснулась висящей на самом видном месте в коридоре фотографией его сестры.

«А что не так?» – спросила я тогда.

«Она была топлес», – ответила Саманта.

Прощай, доктор Идеал. Привет, король йоги.

– Посмотри на все с другой стороны, – продолжала подруга. – День был паршивым, но зато он уже закончился.

– Я просто хотела бы с ним поговорить.

Саманта откинула волосы за спину, подперла голову кулаком и уставилась на меня с верхнего яруса деревянных скамеек.

– С мистером Дейфледорфом?

– Он Дейффингер. Нет, не с ним. – Я плеснула еще воды на горячие камни, вокруг нас заклубился пар. – С Брюсом.

Саманта сощурилась сквозь дымку:

– С Брюсом? Не поняла.

– Что, если… – медленно начала я. – Что, если я ошиблась?

Сэм вздохнула:

– Кэнни, я месяцами слушала твои рассказы, как между вами все не так и лучше не становится, и отдохнуть друг от друга – это в перспективе правильное решение. И да, когда все случилось, ты была расстроена, но ни разу не отступилась от этого мнения.

– А если теперь я передумала?

– Ну и что же на тебя так повлияло?

Я задумалась. Частично – статья. Мы с Брюсом никогда не обсуждали мой вес. И может, если бы мы поговорили… если бы он догадался, что я чувствую, если бы я имела хоть малейшее представление, сколько всего он понимал… может, все сложилось бы совсем иначе.

И более того: я скучала по нашим с Брюсом разговорам, по тому, как я пересказывала ему своей день, спускала пар, перетирая последние перлы Габби, читала ему наметки для будущих статей, эпизоды из сценариев.

– Мне просто его не хватает, – с горем пополам призналась я.

– Даже после того, что он про тебя накропал? – уточнила Сэм.

– Ну, может, все там не так плохо, – промямлила я. – То есть он же не говорил, что не считал меня… ну… желанной.

– Потому что он-то, конечно, считал тебя желанной, – фыркнула Сэм. – А ты его – нет. Ты считала его ленивым, незрелым неряхой, и не далее как три месяца назад, лежа на этой самой скамейке, ты мне рассказала, что, если он еще хоть раз бросит в твоей постели грязную салфетку, ты его убьешь, а тело отправишь автобусом в Нью-Джерси.

Я поморщилась. Фразу дословно я не помнила, но звучало определенно как будто из моих уст.

– И если ты ему вдруг позвонишь, – продолжала Саманта, – что ты ему скажешь?

– Привет, как дела, планируешь в ближайшее время опять меня печатно унизить?

На самом деле у меня была отсрочка длиной в месяц. Свою октябрьскую колонку Брюс поименовал «Любовь и “морковь”». Кто-то – я почти не сомневалась, что Габби, – днем ранее оставил экземпляр на моем рабочем столе. Я с замиранием сердца тут же проглотила статью и успокоилась, только убедившись, что в ней нет ни слова про К. По крайней мере, в этом выпуске.

«Настоящие мужчины используют “защиту”» – гласила первая строка. Смешно, если учесть, что за три года наших отношений Брюс был практически полностью избавлен от унизительного латекса. Мы оба сдали анализы и убедились, что ничем не болеем, и после нескольких разочарований, когда стоило мне достать «резинку», как у Брюса тут же все падало, я перешла на противозачаточные. Этот крошечный нюанс в статье, конечно, отсутствовал, как и тот, что надевать изделие на него приходилось мне – отчего я чувствовала себя мамашей-наседкой, которая завязывает своему сыночку шнурки.

«Облечься в латекс – не просто долг, – наставлял Брюс читательниц журнала. – Это преданность, зрелость, уважение ко всему женскому полу – и знак его любви к тебе».

Воспоминания о реальном отношении Брюса к презикам пока что оставались для меня слишком больной темой. Мысль о нас в постели заставила меня съежиться от нахлынувших чувств, потому что за ней по пятам ворвалась и другая: «Этого больше никогда не повторится».

– Не звони ему, – заключила Сэм. – Я знаю, сейчас тебе очень плохо, просто ужасно, но все