Пылающие скалы - Еремей Парнов

За мёртвым, искореженным дубом пошли каменные нагромождения. Ручей тут вырывался на волю и как-то боком стекал в море. Гранитная стена в этом месте была чёрной и влажной. В трещинах росли какие-то причудливые создания с холодными мясистыми листьями голубого и розового цвета.

Две сопки сближались здесь и каменным хаосом обрывались вниз. Это там бухали и свистели волны. Карабкаясь среди гранитных, сглаженных временем валунов, она смогла наконец увидеть то, что творилось внизу.

А творилось там нечто несусветное. Настоящая дьявольская круговерть. Только тот, кто знает, что такое каменные гроты на конце выдающегося в океан мыса, может представить себе эту дикую и страшную красоту. Волны врывались в открытый всем ветрам грот. С пушечным грохотом разбивались они об осклизлые камни и опадали в базальтовую ловушку, сгущаясь из тумана и пены, в малахитовую воронку, которая со свистом разглаживалась, превращаясь в смиренную чёрно-серебряную воду. Но не успевала эта вода просочиться сквозь каменные нагромождения и заплеснуть в сумрак базальтовых арок, как налетала другая, курящаяся холодным туманом, ещё более яростная волна. И всё опять повторялось. От начала мира и до скончания веков.

Лишь в отлив море отступало, обнажая широкую полосу отмели, и мелкие крабы с шелестом падали в каменные трещины.

В камнях Светлана нашла ещё один олений скелет. Солнце и солёная вода сделали его невесомым и хрупким. Он рассыпался при первом прикосновении.

Светлана с жадностью съела хлеб, запила водой, показавшейся упоительно сладкой, и попыталась определиться.

Очевидно, желанная бухта лежала или справа, или слева от грота. По воде туда ничего бы не стоило добраться. Разумеется, в отлив. Теперь же подобная попытка могла кончиться весьма плачевно.

Однажды её мытарило в море в таком же каменном мешке. Она вырвалась оттуда с закрытыми глазами, так как маску разбило о скалы и острые осколки комариными жалами прилипли к лицу. Было то на Чёрном море, на фоне куда менее величественных декораций. Вспоминался и ещё один случай на берегу Аравийского моря, когда ей едва удалось вырваться из подводного каньона.

Оставался только один путь — через сопки.

Рассудив так и этак, Светлана решила пойти направо. Тому были свои причины. С горы она заметила там бухту с белой окантовкой пены и серой полосой песка. И вообще, ей казалось, что так будет ближе к станции. Умопомрачительно захотелось есть. К обеду она явно не поспевала, но голодного человека совершенно инстинктивно тянет к дому, даже если он знает, что ничего там не получит. Поэтому Рунова вновь выбрала самый короткий путь и, вместо того чтобы подняться прежней дорогой по заболоченному распадку, как муха на небоскрёб, полезла через седловину. Временами она совершенно распластывалась на этом обдуваемом с моря склоне, обеими руками вцепляясь в траву. Боясь, что её унесёт в океан, она старалась держаться гранитных валунов, где можно было надёжно зацепиться.

По гребню седловины уже не росли дубы. Только каменные клыки да молочные плёнки летучего тумана. Был он очень узок, этот гребень, и быстро переходил в такой же, как и подъём, крутой спуск. Зато по правую руку виднелась станция, а по левую — дубовая поросль, лиловый дым болотных трав над широкой луговиной и, очевидно, желанная песчаная бухта.

Лишь теперь Рунова решилась прибавить шагу. Спустившись по склону несколько вкось, она обошла стороной значительную часть болота.

Те тридцать-сорок метров заболоченного луга, что пришлось всё же преодолеть, в расчёт не шли. Уж что-что, а болота Светлана знала отлично. И все эти лютики, хвощи, водосборы и осоки были для неё открытой книгой. Не так уж сложно научиться выбирать путь по характеру растительности. Если хорошо знать, где что растёт, можно пройти почти любое болото. Может быть, только за исключением чарусы. Но чарус на Дальнем Востоке нет. Они встречаются лишь в средней полосе.

Продравшись сквозь последнюю заградительную полосу осоки, Светлана спустилась в совершенно пустынную бухту. Только след от чьей-то палатки, какой-то обгорелый столб и раковины от печёных мидий напоминали о том, что на земле есть люди. В море широко и лениво вливался ручей. Справа от него берег был каменистый, слева — песчаный. Вдоль линии прибоя тянулась тёмная полоса выбросов. Чего только там не было! Скрюченные ленты высохшей морской капусты, рыжие мочалки саргассов, филигранные, как купола мусульманских мавзолеев, скелеты ежей и до неузнаваемости преображённый морем хлам — следы цивилизации.

Из любопытства она разгребла кедами кучу, обнаружив самые разнообразные предметы. Здесь были высушенные морские животные, стреляные гильзы, деревянные, источенные червями обломки, обрывки сетей. Всё перемалывало, всё нивелировало море. При желании за какой-нибудь час можно было собрать целую коллекцию поплавков. Вот правильные прямоугольники легчайшего дерева с чёрными японскими иероглифами (слова молитвы о рыбацком счастье), вот окисленный в морской воде пенопласт со словами “Made in…” (творение высокомолекулярной химии), вот скреплённые деревянными колышками пластины драгоценного пробкового дуба (древнейший продукт цивилизации, который, как и сотни лет назад, изготовил какой-нибудь бедняк, а вот и кухтыль из бутылочного стекла, сработанный стеклодувом Владивостока. Где-то в открытом океане разыгрались тайфуны и штормы. Порвали сети. Разнесли по волнам эти поплавки бог знает куда. Нет, наверное, такой песчаной полоски, где бы не валялись они в гниющих кучах. Не просто достаётся человеку рыба! Трудное это дело — лов в океане, наверное.

Пористые куски пенопласта и белые ноздреватые камни столь живо напомнили Светлане Андреевне буханку хлеба, что горячая спазма больно сдавила горло. До станции отсюда было часа полтора ходу, не меньше. Зато в камнях вдали устья ручья находилась колония морских ежей. Недолго думая, Светлана вошла в воду и набрала полный полиэтиленовый мешочек. Добрую половину она выпотрошила, вылизывая оранжевые мазки. Остальных, сделав соскоб, выбросила обратно. Микроскопические порции икры голода не укротили. Поплавав немного в маске, Светлана вынесла на берег с полдюжины мидий Грэя. Это был уже провиант посолидней. Если черноморская мидия весит обычно граммов пятьдесят, то эти исполины бывают и в два и в три килограмма.

Недаром мидия — важный промысловый объект. Конечно, дальневосточные гиганты грубее и жёстче черноморских. Но за количество часто приходится платить качеством. В огромную консервную банку едва влезает пара небольших мидий. Они довольно вкусны, эти консервы, не хуже копчёных мидий, которых подают во владивостокских ресторанах. Но их не сравнить с нежной черноморской мидией, которую знатоки едят сырой прямо у моря.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});