Больше чем просто дом (сборник) - Френсис Фицджеральд

В тот же самый момент Хелен взглянула на ситуацию с иной точки зрения — она по-прежнему могла выступать на любительских турнирах, куда Стюарта как профессионала уже не допускали, так что коллекцию на стеллаже теперь пополняли только ее кубки; то есть ради ее благополучия он отказался от спортивных состязаний, без которых когда-то не мог себя и помыслить.

— Ох, Стюарт, мне так жаль! — со слезами на глазах произнесла она. — Какая досада, что ты не можешь заниматься тем, что так любишь, тогда как мне это не возбраняется. Пожалуй, мне не следует этим летом играть на турнирах.

— Глупости, — сказал он. — Еще не хватало, чтобы ты все эти месяцы промаялась от скуки.

Она сразу подхватила эту мысль:

— Конечно, ты бы не хотел видеть меня такой. Я создана для спорта; ты сам научил меня почти всему, что я умею. Но мне бы хотелось как-то тебе помочь.

— Тогда попытайся вспомнить, что я — твой лучший друг. Иногда ты ведешь себя так, будто мы соперники.

Она молчала, понимая, что он прав, но не желая признавать это вслух. А затем волной нахлынули другие воспоминания — об упорстве и самоотверженности, с какими он преодолевал невзгоды последних скитальческих лет; и Хелен, приблизившись к мужу, крепко его обняла.

— Милый, милый мой, все еще наладится. Вот увидишь.

На следующей неделе она одержала победу в финале бостонского турнира. Стюарт, следивший за игрой с трибуны, очень гордился женой, одновременно надеясь, что этот успех не подхлестнет ее самолюбие, а, напротив, снизит напряженность между ними. Его давно тяготил этот конфликт, возникший из стремления обоих супругов к успехам и победным результатам в одних и тех же сферах.

Он последовал за ней до здания клуба, удивляясь и слегка ревнуя при виде окружившей ее толпы восторженных почитателей. Клуба он достиг одним из последних, но на входе был остановлен привратником:

— Профессионалы обслуживаются в нижнем зале, сэр.

— Все в порядке, моя фамилия Олдхорн, — сказал он и уже было двинулся внутрь, но привратник встал на его пути.

— Извините, сэр. Я понимаю, что миссис Олдхорн играла в этом матче, но у меня строгие инструкции: направлять всех профессионалов в нижний зал. А вы, насколько мне известно, профессионал.

— Послушайте… — начал Стюарт, свирепея, но умолк, заметив, что к ним прислушиваются стоящие поблизости люди.

— Ладно, нет проблем, — пробурчал он и пошел прочь.

Воспоминание об этом инциденте не давало ему покоя, и спустя несколько недель именно оно сыграло определяющую роль в принятии Стюартом внезапного решения. Он давно уже носился с идеей вступления в канадские военно-воздушные силы для последующей службы во Франции. Он знал, что его отсутствие не повлечет за собой каких-либо серьезных материальных затруднений для Хелен и детей; и вот при встрече с несколькими старыми друзьями, также заразившимися этим беспокойством 1915 года, идея разом воплотилась в жизнь. Реакция Хелен его озадачила: она была не столько огорчена или встревожена, сколько возмущена тем, что он ее якобы «обхитрил».

— Мог бы сказать мне заранее! — сетовала она. — Уезжая так внезапно, без предупреждения, ты оставляешь меня одну, когда я к этому не готова.

При всем при том она была впечатлена его поступком; Стюарт вновь предстал в ее глазах блистательным и непостижимым героем, как в те дни, когда они впервые встретились. Он был бойцом по своей природе; мир для него являлся лишь вынужденным перерывом между войнами, а долгий мир мог оказаться попросту губительным. Теперь же его манила и ждала самая опасная из всех игр — и Хелен не могла ничего возразить, поскольку это пошло бы вразрез с логикой всей их совместной жизни.

— Это моя стихия, — уверял он, радостно возбужденный и как будто сразу помолодевший. — Еще несколько лет такого существования, и я мог бы стать горьким пьяницей, превратиться в развалину. Я чувствовал, что теряю твое уважение, а теперь надеюсь его вернуть, пусть даже находясь вдали от тебя.

Хелен снова гордилась своим мужем и рассказывала всем знакомым о его скором отъезде на фронт. Но когда одним сентябрьским вечером она вернулась домой из города, горя желанием сообщить некую важную новость, супруг встретил ее с убитым видом.

— Стюарт! — крикнула она с порога. — Я получила… — И осеклась. — Что с тобой, милый? Что произошло?

— Мне дали от ворот поворот, — сказал он безжизненным голосом.

— Что?

— Из-за левого глаза. — Он горько рассмеялся. — Помнишь того недотепу, зацепившего меня клюшкой? Теперь этот глаз почти слеп.

— И ты ничего не можешь сделать?

— Ничего.

— Стюарт! — Она смотрела на него в ужасе. — А я только собралась тебе сказать… Специально тянула, думая преподнести это как сюрприз. Эльза Прентис формирует отряд Красного Креста, и я записалась в него медсестрой, чтобы мы оба отправились во Францию — это было бы прекрасно. Как раз сегодня мы примеряли форму и закупали снаряжение. Отплываем в конце следующей недели.

IV

Хелен превратилась в смутную фигуру среди множества ей подобных на борту судна, затемненного из-за угрозы нападения субмарин. Когда пароход окончательно растаял в туманном будущем, Форрест покинул причал и побрел в восточном направлении по 57-й улице, неся тяжкий груз расставания, к которому ему еще предстояло привыкнуть. Но вместе с тем он обрел и другое, давно забытое ощущение: впервые за двенадцать лет он оказался в одиночестве, сам по себе — и, видимо, уже навсегда. Зная Хелен и зная войну, он был уверен, что супруга его успешно пройдет через это испытание, но совершенно не мог представить себе картину их совместной жизни после ее возвращения. Его списали за негодностью — так что она в конечном счете одержала победу. Было очень странно и грустно наблюдать такой финал их брака.

Он достиг Карнеги-холла, где уже гасли окна по завершении вечернего концерта; в глаза бросилась афиша с именем Теодора Ван Бека, написанным самыми крупными буквами. Стюарт стоял перед зданием, когда открылась зеленая дверь служебного входа и на улицу вышла группа людей в вечерних костюмах. Стюарт и Тедди оказались лицом к лицу еще до того, как узнали друг друга.

— Вот так встреча! — сердечно приветствовал его Тедди. — Хелен уже отплыла?

— Только что.

— Я вчера встретил ее на улице, хотел пригласить вас обоих на мой концерт, но она рассказала о своем отъезде. Надо признать, она настоящая героиня, не всякий на такое решится… Ты знаком с моей женой?

Стюарт и Бетти улыбнулись друг другу.

— Да, мы встречались.

— Однако я этого не знал! — воскликнул Тедди. — За женщинами нужен глаз да глаз, особенно когда у них не за горами старческий маразм… Послушай, Стюарт, мы с компанией сейчас едем к нам домой. Скромная вечеринка, никакой громкой музыки, просто ужин да, может, парочка юных поклонниц, которые будут называть мою игру божественной. Буду рад, если ты к нам присоединишься. Полагаю, тебе сейчас чертовски одиноко без Хелен.

— Но я не думаю…

— Соглашайся. Эти девицы заодно и тебя объявят божественным.

Чувствуя, что его приглашают из наилучших побуждений, Стюарт согласился. Он редко бывал на вечеринках такого сорта и потому был удивлен при виде множества знакомых лиц. Тедди предстал в образе светского льва, самоуверенного и скептического одновременно. Стюарт слушал, как он излагает миссис Кассиус Рутвен одну из своих излюбленных теорий:

— Те, кто пытается основать свой брак на совместной деятельности, как правило, заканчивают соперничеством. Складывается нелепейшая ситуация: умные и сильные мужчины вынуждены вести борьбу с еще недавно скромными и хрупкими женщинами. Нет, мужчина должен соединять свою судьбу с женщиной, которая будет ему благодарна, как Бетти благодарна мне.

— Ты не очень-то задирай нос, Теодор Ван Бек, — вмешалась в разговор Бетти. — Поскольку ты считаешься хорошим музыкантом, уж лучше тебе выражать мысли в музыке, а языком своим молоть поменьше.

— Я не согласна с вашим мужем, — сказала миссис Рутвен. — Взять, к примеру, английских женщин: они охотятся вместе со своими мужьями и на равных с ними занимаются политикой, что лишь способствует укреплению семьи.

— А вот и нет, — возразил Тедди. — Как раз поэтому в английском обществе и царит неразбериха, как ни в одном другом. Мы с Бетти счастливы благодаря тому, что наши интересы ни в чем не пересекаются.

Его очевидное преуспевание и бьющий через край оптимизм действовали Стюарту на нервы, напоминая о его собственной неудавшейся жизни. В те минуты ему не дано было знать, что финал этой жизни никто не посмеет назвать провальным. И он, конечно же, не мог заранее прочесть прекрасную эпитафию, которая через три года будет гордо высечена на его солдатской могиле, как не мог предположить, что его тело, никогда не щадившее себя в спорте и на войне, окажется способным на еще одно, последнее героическое усилие перед уходом в вечность.