Свет в океане - М. Стедман

Через час они уехали из деревянного коттеджа, в котором жили, и направились в каменный особняк Септимуса Поттса, располагавшийся на окраине города.

— И это оказалось в почтовом ящике? Сегодня? — спросил он.

— Да, — ответила Ханна, которая до сих пор не могла прийти в себя.

— Кто мог такое написать, папа? — поинтересовалась Гвен.

— Тот, кто знает, что Грейс жива! Кто же еще? — воскликнула Ханна, не замечая взгляда, которым обменялись ее отец и сестра.

— Ханна, дорогая, прошло уже так много времени, — сказал Септимус.

— Я знаю!

— Он хочет сказать, — вмешалась Гвен, — что это очень странно: столько лет никаких известий — и вдруг такое!

— Но письмо-то есть! — не сдавалась Ханна.

— О Господи! — только и могла сказать Гвен, качая головой.

Вечером того же дня сержант Наккей — старший полицейский чин в Партагезе — сидел в неловкой позе на старинном кресле, водрузив изящную чашку из тонкого фарфора на широкое колено и пытаясь делать заметки в блокноте.

— А вы не заметили никого незнакомого возле дома, мисс Поттс? — обратился он к Гвен.

— Ни души! — Она поставила кувшин с молоком на журнальный столик. — К нам редко кто заглядывает.

Наккей что-то записал.

— Ну?

Полицейский понял, что Септимус обращался к нему. Он еще раз внимательно осмотрел письмо. Аккуратный почерк. Обычная бумага. Без почтового штемпеля. Кто-то из местных? Видит Бог, в городе еще встречались люди, которые находили утешение в страдании женщины, связавшей свою судьбу с бошем.

— Тут не за что особо зацепиться, — сказал он и терпеливо выслушал град возражений Ханны, заметив на лицах ее отца и сестры смущение, какое бывает, когда за семейной трапезой выжившая из ума тетка заводит беседу об Иисусе.

Покидая дом, сержант надел шляпу и, наклонившись к вышедшему его проводить Септимусу, тихо сказал:

— Похоже на жестокий розыгрыш. На мой взгляд, уже пора перестать считать фрицев врагами. Да, та война была грязной штукой, но это никому не дает права на подобные выходки. Я никому не скажу о письме, чтобы не появились подражатели. — Он пожал руку Септимусу и направился к воротам по длинной дорожке.

Вернувшись в кабинет, Септимус положил руку на плечо Ханны.

— Ну что ты, дочка, не вешай нос! Все образуется!

— Но я не понимаю, папа. Она наверняка жива! Зачем вдруг кому-то могло понадобиться писать об этом, если бы это было не так? Ни с того ни с сего?

— Вот что, милая. Я объявлю, что удваиваю награду и заплачу две тысячи гиней. Если хоть кому-то что-нибудь известно, мы это скоро тоже узнаем. — Подливая дочери в чашку чай, Септимус в кои-то веки ничуть не жалел, что ему, возможно, придется расстаться со своими деньгами.

* * *

Хотя Септимус Поттс был хорошо известен и в городе, и во всей округе, его мало кто знал близко. Он не был общительным и тщательно оберегал свою семью от чужих глаз, а его главным противником всегда являлся рок. Септимус прибыл во Фримантл в 1869 году на борту «Куин оф Каиро», когда ему было пять лет. Целуя его на прощание в лондонском порту, мать, заливаясь слезами, прикрепила ему на шею маленькую деревянную дощечку с надписью: «Я хороший христианский мальчик. Пожалуйста, помогите мне».

Септимус был седьмым и последним ребенком торговца скобяными изделиями, который отошел в мир иной всего через три дня после рождения сына, попав под копыта понесшей лошади. Мать изо всех сил старалась прокормить семью, но, когда заболела чахоткой, поняла, что надо позаботиться о будущем детей. Она пристроила всех, кроме младшего сына, к родственникам, где те могли отработать свой кров и пищу, но Септимус был еще слишком маленьким, и матери перед смертью удалось только посадить его одного на борт парохода, направлявшегося в Западную Австралию.

Много десятилетий спустя Септимус говорил, что такого рода испытание либо заставляет опускать руки и искать смерти, либо закаляет и вырабатывает жажду жизни. Он решил, что искать смерти глупо, потому что она все равно его найдет сама, и не стал сопротивляться, когда загорелая и грузная женщина из христианской миссии моряков пристроила его в «хорошую семью». Он не жаловался и не задавал вопросов — да и кто бы стал его слушать? Новая жизнь Септимуса началась в маленьком городке Коджонап к востоку от Партагеза в семье Уолта и Сары Флинделл, которые зарабатывали на жизнь заготовкой сандалового дерева. Они были хорошими людьми и к тому же практичными и, понимая, что с легким сандаловым деревом сможет управляться и ребенок, согласились его приютить. После морского путешествия иметь под ногами твердую почву и не голодать казалось Септимусу настоящим раем.

Вот так он очутился в новой стране, куда его отправили как посылку без адреса, и искренне привязался к Уолту и Саре. В их лачуге на маленьком участке расчищенной земли не было ни стекол на окнах, ни водопровода, однако кров над головой все-таки был.

Когда запасы ценного сандалового дерева, стоившего иногда дороже золота, истощились от неумеренной вырубки, Уолт и Септимус устроились на одну из лесопилок, которые в большом количестве появились вокруг Партагеза. Возведение новых маяков вдоль побережья снижало риски коммерческого судоходства до приемлемого уровня, а прокладка железнодорожных путей и строительство пристаней позволяли заготавливать лес и вывозить его в любую точку мира.

Септимус работал как проклятый, читал молитвы и уговорил жену пастора учить его по субботам грамоте. Он отличался чрезвычайной расчетливостью и ни разу не потратил ни единого лишнего пенса, и при этом постоянно стремился заработать еще и еще. Септимус обладал даром видеть возможности там, где другие их просто не замечали. Хотя он и не вышел ростом, но держался всегда с удивительным достоинством и очень следил за своим внешним видом. Иногда он одевался с излишним щегольством, и в церкви по воскресеньям он всегда появлялся опрятным и аккуратным, даже если после дневной смены ночью нужно было выстирать одежду, чтобы очистить ее от опилок.

Все эти качества сослужили ему хорошую службу, когда некий новоиспеченный баронет из Бирмингема путешествовал по колонии в поисках выгодных капиталовложений. Септимус воспользовался предоставленной возможностью и убедил баронета вложить деньги в покупку небольшого участка земли. Инвестиции принесли доход в триста процентов, и Септимус сумел расчетливой игрой на бирже увеличить свою долю и открыть собственное дело. К 1901 году, когда колония стала частью Содружества Австралии, Септимус превратился в одного из богатейших лесопромышленников всего региона.

В те времена дела у него шли просто отлично. Он женился на Эллен, молоденькой девушке из богатой семьи в Перте, которая родила ему двух дочерей — Ханну и Гвен. Построенный особняк стал олицетворением стиля и успеха на всем юго-западе Австралии.

А потом на одном из своих знаменитых пикников на природе, которые семья устраивала на белоснежных скатертях с серебряными приборами, Эллен укусила в лодыжку коричневая змея [16] чуть выше ботиночка из тонкой кожи, и через час она скончалась.

Когда дочери отправились к себе в коттедж, Септимус подумал, что жизнь — коварная штука, от которой никогда не знаешь, чего ожидать. Она часто протягивает дары одной рукой, а другой их тут же отнимает. Стоило ему помириться с Ханной после рождения внучки, как у нее тут же пропали муж и дочь, а она сама так и не смогла оправиться от потрясения. И теперь кому-то понадобилось ворошить прошлое! Что ж, надо дорожить тем, что имеешь, и быть благодарным, что не стало еще хуже.

Сержант Наккей устроился за столом и задумчиво постучал карандашом по блокноту, глядя на появлявшиеся серые точки. Бедная женщина! У кого хватит духу упрекнуть ее за неверие в смерть своей малютки? Его жена Айрин до сих пор плакала по Билли, который утонул малышом двадцать лет назад. Потом у них родилось еще пятеро детей, но боль от потери так и не утихла. Хотя шансов, что ребенок остался жив, не было никаких, он все же достал чистый лист бумаги и начал составлять отчет. Уж чего-чего, а исполнения надлежащих формальностей Ханна наверняка заслуживала.

Глава 17

«Ваш муж в руках Господа и покоится с миром». В голове у Ханны Ронфельдт постоянно крутилась эта фраза из таинственного письма. Грейс жива, но Фрэнк умер. Ей хотелось верить в первое и не верить во второе. Фрэнк. Франц. Она вспоминала, каким он был добрым и каким извилистым был его жизненный путь, удивительным образом приведший к ней.

Первое потрясение он пережил в шестнадцать лет, когда его семья была вынуждена оставить обеспеченную жизнь в Вене из-за карточных долгов отца. Они отправились к дальним родственникам в Калгурли, где даже самый алчный кредитор не смог бы их разыскать и взыскать долги. Попав из роскоши в бедность, Франц устроился булочником в пекарне родственников, которые после приезда в Австралию сменили свои имена Фриц и Митзи на Клайв и Милли. Они объясняли, что это было нужно для того, чтобы стать здесь своими. Мать это понимала, а отец из-за гордыни и упрямства, которые, собственно, и довели его до финансового краха, отказывался приспосабливаться к новой жизни и через год бросился под поезд, оставив Фрэнка главой семьи.