Жена по заказу - Алла Драбкина

– Но она же писательница! – с необъяснимым напором увещевала кого-то Яна. – Она понимает в словах. Она натолкнула меня на эту мысль, и я очень многое поняла и вспомнила.

– Я не знаю никакую Сову – выкрикнул голос жены Стального Маши.

– Да-а? А откуда ты тогда знаешь, что Сова – она?

– Ну раз Сова, то ясно, что это не он.

– Предположим. Но почему тогда ты сделала ту же ошибку, что и я? Почему ты приписала Льву Толстому то, чего он отродясь не говорил? Одна моя знакомая, тоже из учениц, нашла книжку, где есть эта цитата. Это сказал не Лев Толстой, а Бюсси Рабутек.

– В гробу я видела Бюсси, а рядом с ним Рабутека. Его никто знать не знает. И вообще, кому какое дело, если я ошиблась?

– Это Сова ошиблась и дала не правильную распечатку. С ней вместе ошиблись не только мы с тобой, но и другие. И среди тех, кто так ошибается, что-то стало неспокойно. Если ты думаешь, что кто-то способен бескорыстно устраивать твою судьбу…

– Я не знаю никакой Совы.

– Хорошо, хорошо, не знаешь. Но я тебя по-дружески предупреждаю – не говори ты афоризмов. Я вдруг поняла, как глупо мы выглядим, когда вещаем эту ахинею. Ведь мужик-то у тебя умный…

– Твой не глупей.

– Я его люблю не за это.

– Так уж любишь?

– А ты разве нет?

– Спроси что-нибудь полегче. А кстати, мне про твою писательницу интереснее другое: что она так нос задирает и почему мужики так к ней относятся? Что-то я ее книжек не видела и про нее ничего не слыхала. А уж понтов-то!

– Это у нее понты? Это у тебя понты, когда ты говоришь: «Я не читала!» А я читала…

– Да? Ну тем более. И как ты ее в доме терпишь, твой ведь тоже перед ней пластается. Никому не нужная старуха.

– Ох, услышала бы тебя Сова!

– И чтобы она сказала?

– Посоветовала бы тебе не приуменьшать значение других женщин. Тем более если твой муж намного старше этой женщины.

– Чем они старше, тем меньше любят старух.

Скорее молоденький купится на ее интеллект…

– Это разумно, конечно. Клюнут-то вперед на нас с тобой, а вот разговаривать с нами… Он ведь тебя вчера дважды обломал.

– Ну захотелось понравиться. Но все-таки я жена и хозяйка и могу ее нанять в прислуги, и она будет служить за кусок хлеба.

– Ля-ля-ля! Осторожнее, подруга. Чем выше лезет обезьяна, тем больше виден красный зад!

– Что-то я тебя совсем не узнаю. Ты что, с печки упала?

– Мне противно, что ты никому не веришь…

Тут раздался тихий свист-шип – вот-вот должны были забить часы в моей комнате. Я быстро бросила трубку.

Если не хочешь услышать неприятного – не подслушивай. Я стояла в растерянности, с горящими, будто нахлестанными щеками. Впрочем, а что такого было сказано, чего бы я не знала? Да, я бабушка и тем горжусь. Вполне вероятно, что вчера я чуток расшалилась в компании молодых людей и выглядела смешно. Но ведь я не молодилась, я всегда такая. Но в тоне этой младокошки прозвучала откровенная ревность. Она бы так не говорила, если бы я действительно была такая уж старуха. А главное – преданность Яны, как она меня защищала! Я давно уже не только уважала, но и любила Яну, и вот вдруг оказывается, что моя любовь взаимна.

Почему бы и нет? Разве я не знала, что в этой жизни устроено так, что любовь можно получить только в ответ на любовь? Но именно потому, что я полюбила Яну, меня так насторожил этот странный, непонятно о чем, разговор. Что-то таилось в Янином напоре на приятельницу, будто она хотела добиться, достучаться до нее с целью... предупредить?

Что за учебное заведение во главе с Совой? Кто такая Сова? Что творится вокруг воспитанниц Совы? Почему жена Стального от нее отрекается и врет? (А она врет, уж это я почувствовала).

Никогда в жизни я не бывала в таком богатом и таком самодовольном обществе, в каком побывала вчера. Жратва, питье, шмотки, ворочанье капиталами и людьми – все у них, все на них. Но они еще ох как не привыкли к своему положению и состоянию, все не знают, на каком они свете и как им вести себя. Протоколом их поведения служат разве что дешевые мерканские фильмы, сценарии которых написаны мерканскими миссис Гниловой и мисс Томской, которых б высшее общество никогда и не пустят. Потому рядом с нищим Женечкой Свиридовым, Сашей Петровым, Манюней эти люди и выглядят такими псевдецами. Такое ощущение, что и развиваться они будут не по законам жизни, а по законам, дурного Голливуда, где может случиться все, чего не бывает. Чужие кошмары становятся нашей реальностью.

Если я до этого разговора испытывала к этим новым людям всегда присущее мне любопытство, то теперь это любопытство стало тревожным и более пристальным.

Вечером того же дня позвонила Вероника и сказала, что хотела бы поговорить со мной о покупке моей квартиры.

– Значит, Казбек созрел… – протянула Яна. – Но разговаривать с ними буду я, а не вы. А пока посмотрим, что бы вам купить вместо своей квартиры.

И мы начали смотреть…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Время летело в хлопотах по купле-продаже, но лично я в этих хлопотах почти не участвовала. Меня привозили-увозили, мне показывали и предлагали. Очнулась я в более чем приличной небольшой квартирке с хорошими деньгами на счету. Алчная энергия Вероники и деловитость Яны свернули горы и сделали невозможное возможным. Я прекрасно осознавала свою несостоятельность в таких делах, а потому занималась своими. Моим первым делом был дружок Кирюша.

Как ни прискорбно, но его поэтический зуд не проходил. Он рифмовал что попало и о чем попало. Сравнительная легкость сомнительной рифмовки подвигала его продолжать это великолепное занятие, пока я не посоветовала ему писать прозу.

– Кирюша, давай напишем просто историю.

– О чем?

– Ну какую-нибудь сказку.

– Это для маленьких.

– Хорошо, тогда напиши что-нибудь другое. Что тебе нравится из того, что ты прочел?

– «Дети подземелья»…

– А ты знаешь какую-нибудь подобную историю, которая происходила в наши дни? О чем там, по-твоему, идет речь?

– О нищих.

– А еще о чем?

– Ну не знаю…

– А как тебе мальчик, которой рассказывает эту историю? Ведь он не нищий… Какой это мальчик?

– Он смелый и героический!

– Кирюша, смелость и героизм тут не самое главное. Важнее другое.

– Что же тогда?

– Он ведь добрый и благородный, вот что. У него есть где жить и что есть, но он думает о тех, кому негде жить и нечего есть.

– Но я бы тоже, я тоже!

– Значит, тебе легко представить себя на его месте?

– Надо попробовать!

Я не знала, как именно Кирюша будет пробовать, а потому и не стала волноваться.

Однажды мы с Кирюшей возвращались из школы и проходили мимо небольшого пустыря, образовавшегося от нескольких снесенных зданий. Лишь с одной стороны пустырь был ограничен глухой стеной, в которой почти не было окон. В затишке у стены горел небольшой костерок; над ним висел котелок, где что-то варилось. Вокруг костра сидели три зашуганных мужичка и, как я успела заметить, сортировали окурки. К стенке была прислонена покореженная морда микроавтобуса, служившая мужичкам в качестве кухонной полки. На этой полке стояла баночка с солью, какой-то крупой, лежал прозрачный мешочек с капустными-листьями и еще с чем-то. Лица у мужичков были не очень чистые, изнуренные, но впечатления пропитости не производили. От взгляда на них меня пронзила такая боль, что я остановилась.

И вот тут-то распахнулось одно из окон почти глухой стены, и оттуда выглянул пролетарий в сиреневой майке, открывающей изработанные венозные руки. У него была тупая, агрессивная и не очень трезвая морда. Он завопил:

– Убирайтесь отсюда, засранцы! Весь город испакостили, от вас проходу нет! Убирайтесь, а то ментов вызову! Вот сволочи, работать не хотят!

Ни звука не донеслось от костерка…

Гегемон увидел нас с Кирюшей и обратился уже к нам:

– Что делают, что делают, посмотрите! Среди города костер развели! Общежитие тут устроили, подонки!

У меня заложило уши, будто на голову мне надели кастрюлю, а потом отдельно от меня раздался мой пронзительный, какой-то базарный голос:

– Мудак! Скоро тебе самому сюда переселяться! Ты что, не понял, к чему идет? Ты же нищая сволочь, ты только сейчас на рупь дороже!

– А ты-то, сука, много дороже? – ответил мне мужик.

– И я не дороже! Но я не трогаю людей, а Ты трогаешь!

Мужику нечего было ответить мне, и он как-то неуверенно закрыл окно.

И опять от костерка не долетело ни звука. Они не выказали мне горячей благодарности, а продолжали тихо перебирать свои окурки.

По дороге я заходила в булочную, и у меня были хлеб, сахар, печенье. Я подошла к ним, выгрузила все это из сумки, нашла две пачки сигарет и присоединила к остальному. Лишь один из них поднял на меня глаза, но тут я опустила свои.

Кирюша молчал до самого дома.

Эта история впоследствии будет иметь продолжение, потому я ее и рассказала.