Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений - Бенно Тешке

знати, связанной с возникновением класса рыцарей. В геополитическом отношении она стала начальной отметкой для процесса «политического накопления», осуществляемого знатью, который привел к четырем экспансионистским движениям, позволившим позднефранкским сеньорам выйти за пределы ядра Каролингской империи. За восемьдесят лет постфранкские рыцари смогли утолить свою жажду новых земель, завоевав восточное Средиземноморье (первый крестовый поход 1096–1099 гг.), Пиренейский полуостров (Реконкиста 1035 г.) и обширные земли к востоку от линии рек Эльбы – Заале (Deutsche Ostsiedlung – немецкое расселение на восток). Выйдя из испытаний феодальной революции начала тысячелетия, политические сообщества, основанные на сеньориях, распространились по всей Европе, что оказало значительные влияние на региональное формирование государств в период Позднего Средневековья и раннего Нового времени. Рыцарская экспансия продолжалась вплоть до XV в., задавая институциональные и географические параметры международной организации ранненововременной системы государств.

Значение этого сдвига от имперской иерархии к королевской анархии не только в том, что это пример фундаментального структурного изменения. Его влияние на формирование вестфальской и нововременной системы государств гораздо обширнее. Развал Франкской империи не только оказал долгосрочное влияние на пространственную конфигурацию нововременной системы государств, но и определил региональные траектории формирования отдельных государств. В последующих главах я продемонстрирую эти расхождения, взяв в качестве базового примера траектории двух главных европейских государств – Англии и Франции. In nuce, если Англия в XVII в. под влиянием сформировавшегося в результате эндогенных процессов капиталистического режима аграрной собственности превратилась в парламентскую конституционную монархию (то есть в первое нововременное государство), то Франция оставалась абсолютистским государством, основанным на некапиталистической аграрной экономике. И именно Франция «Старого порядка» определила характер Вестфальского соглашения, которое теория МО ошибочно интерпретирует в качестве начала нововременных международных отношений. В результате, хотя формирование французского государства привело к абсолютистскому суверенитету как краеугольному камню Вестфальской системы государств, складывание английского государства вылилось в капиталистический суверенитет, ставший основанием для поствестфальской, то есть нововременной, системы государств. Эти расходящиеся траектории определены различными отправными точками формирования феодального государства, которые сами возникли в результате регионально различных решений кризиса X в. Следовательно, переход от Средневековья к Новому времени не только предварялся геополитической трансформацией сходной исторической величины и сходного теоретического значения, он произошел в международном контексте, который уже был оформлен этим предварительным эпохальным изменением и переходом от имперской иерархии к королевской анархии.

Чтобы проследить этот процесс, в этой главе я обращусь к другому методологическому инструментарию. В предыдущей главе я показал уникальное содержание некоторых ключевых средневековых понятий. Такое аналитическое изложение позволило определить специфику этих макрофеноменов внутри общего феодального порядка. В этой же главе я, напротив, пытаюсь перевести эти средневековые формы в поток истории или растворить их в нем. Это изменение точки зрения и переход от сравнительно-систематического метода к историческому объясняет изменение в стилистике, которая предполагает теперь не столько понятийное, сколько повествовательное изложение, не жертвуя при этом строгостью социально-научного исследования. То есть в этой главе будет реконструирована история общественных отношений сеньории.

В предыдущей главе я показал, что наблюдаемый поток истории оживляется противоречивыми стратегиями феодального и крестьянского воспроизводства. Средневековые правила классового воспроизводства, конечно, не были просто стихийными способами обеспечения материального воспроизводства, осуществлявшегося в социальном метаболизме с природой. Они не могли быть изменены произвольно. Скорее, эти способы действия проистекали из особых структур господства и эксплуатации – институтов сеньории, – были вписаны и включены в них. Именно внутри изменчивых форм сеньории вступали в коммуникацию, разыгрывались и получали временное решение антагонистические интересы непосредственных производителей и непроизводителей. Следовательно, диапазон социальных действий внутри институтов сеньории был достаточно ограниченным. И наоборот, эти структуры сеньории не налагали на социальное действие абсолютных, вечных и неизменных ограничений. Хотя они постоянно сознательно воспроизводились, но не были защищены от вызовов, поэтому их нельзя «замораживать» или реифицировать в виде «железных клеток повиновения» – идеальных типов. Люди не по своей воле вступают в отношения, которые не ими были выбраны или созданы; они усваивают их и субъективно интериоризируют, в то же время пытаясь их упрочить или выйти за их пределы, – таков пульс истории. Ограниченное произвольное действие и определяющие действие социальные институты образуют диалектический узел, открытый для качественных трансформаций. Хотя обычный социальный конфликт в период европейского Средневековья предполагал рутинные количественные изменения объема ренты – которая могла иметь форму оброка (натурального или денежного) и барщины, – во времена обострения борьбы за распределение дохода оспаривались сами институты извлечения прибавочного продукта. Другими словами, хотя рутинной формой социального взаимодействия является конкуренция и переговоры на базе неявно принимаемых или открыто признанных правил, поддержание правил может смениться их критикой. Условиями структурного изменения является общий социальный кризис; именно тогда происходят качественные изменения в структурных отношениях. Институциональное изменение возникает из конкурентного и неустойчивого силового поля противоречивых общественных интересов.

Невозможно предсказать точное время и направление исторического изменения – их можно лишь ретроспективно осмыслить. Однако баланс классовых сил во времени и пространстве, как и степень сплоченности и солидарности внутри каждого из классов, являются определяющим фактором объяснения процесса установления новых институтов воспроизводства и господства – политических сообществ. Только тогда, когда структурные, «десубъективированные» долгосрочные влияния – будь они демографическими, технологическими, геополитическими или коммерческими, – понимаются как продукт определенных отношений общественной собственности, а их влияние на человеческие действия преломляется через решения исторических агентов, – только тогда ход истории приобретает определенное направление, а его значение становится познаваемым. Поэтому история, не будучи ни случайной или произвольной, ни телеологически определенной или предзаданной, все равно может быть рационально объяснена и подвергнута критике[59]. В этой главе я пытаюсь выяснить, как противоречивые классовые стратегии воспроизводства изменили ход европейской истории и особенно геополитическую конфигурацию власти в 800-1350 гг. Такая динамическая история покажет, почему этот период можно понять не в качестве последовательности абстрактных международных систем, а лишь как кризисный процесс, в котором геополитические отношения возникли из воспроизводства конкретных, но изменяющихся обществ, поддержав в итоге само их изменение.

2. Каролингская империя

Чтобы понять значение эпохального сдвига, который произошел к 1000 г., и определить его главных действующих лиц, нам сначала потребуется кратко описать природу Каролингской империи.

Наследственная природа Франкского государства

В период своего расцвета Каролингская империя VIII–IX вв. включала в себя всю Галлию (в том числе Септиманию и Бретань), западную и южную Германию (в том числе Саксонию, Фризию, а также отдельные части среднедунайского региона), северо-восток Пиренейского полуострова, а также ломбардийскую Италию. В институциональном отношении она покоилась на особой комбинации публичных, то есть «римских» элементов и феодальных, то есть безличных или «германских» элементов [Андерсон. 2007; Mitteis. 1975. Р. 7–23; Tabacco. 1989. Р. 109–124]. В кульминационный период после коронации в империи была создана жесткая структура публичных должностей, отправляемых