Труды по античной истории - Георгий Петрович Чистяков

Пантеон, где, как указывает Павсаний, находилась библиотека, устроенная Адрианом, и проводит в Афинах водопровод (Spart. 20, 5). По греческому образцу впервые в истории Римской империи Адриан отпускает бороду (это имеет немаловажное значение, так как внешний вид принцепса является как бы концентрированным выражением той политики, которую он проводит) и всячески покровительствует расцвету греческой культуры, в истории которой начинается период, именуемый обычно «греческим возрождением».

Важно иметь в виду, что отношение Адриана и его преемников к греческой культуре было обусловлено не только романтическими настроениями, которые О.В.Кудрявцев удачно называет «романтическим филэллинизмом», но и практическими нуждами империи. О.В.Кудрявцев полагает[260], что римское государственное управление и греческая культура, взаимно проникая друг в друга, по мысли Адриана, должны были объединить античный мир перед лицом «варварских народов».

Идея эллинского возрождения была, таким образом, в эпоху Адриана официальным лозунгом, однако это время действительно дало целый ряд ярких и своеобразных фигур, подавляющее большинство из которых связано с течением, получившим название «второй софистики».

Наименование это условно, а его появление, конечно, продиктовано субъективной точкой зрения Филострата (Vitae Soph.), однако в результате в плену у термина оказались как античные авторы III–IV вв. н. э., так и многие исследователи, которые стали изображать общественную мысль и литературное движение II в. н. э. в духе той картины, бесспорно гротескной, которую блестяще нарисовал Платон в «Протагоре».

Исследуя культуру II в. н. э., необходимо учитывать то обстоятельство, что сходство между софистами V в. (Протагором, Горгием, Продиком и др.) и представителями «второй софистики» заключается в том, что внешняя форма и у тех и у других берет верх над содержанием, но не более: за схожей формой стоят идеи, ничего общего между собой не имеющие. Вторая софистика – это не простой возврат к далекому прошлому, во всех отношениях она вызвана к жизни социальными процессами. Как указывал О.В.Кудрявцев, «инициатором панэллинского движения была римская власть, которая стремилась этим путем укрепить свое положение в восточной половине империи, протягивая руку муниципальной знати эллинских городов»[261].

Не случайно поэтому в это время заметную роль в греческой культуре начинают играть лица знатного происхождения, занимавшие высокие посты в своих полисах. Такими людьми были Герод Аттик и Лоллиан – в Афинах, Антоний Полемон и Элий Аристид – в Смирне, и Апулей – в Карфагене.

Представителями второй софистики создавались речи и декламации (Герод Аттик, Лоллиан, Элий Аристид, Максим Тирский), художественные письма (Алкифрон), риторические описания картин и статуй, как существовавших в действительности, так и воображаемых (Каллистрат, Филостраты, см. также отдельные места у Апулея и Ахилла Татия), исторические труды (Дион Кассий), романы (Апулей, Ахилл Татий, Гелиодор), поэтические произведения (эпиграммы, анакреонтические стихи), сочинения энциклопедического типа (Юлий Полидевк из Навкратиды) и «пестрые рассказы» (лат. variae fabulae; греч. ποικίλαι или παντοδαπαὶ ἱστορίαι). Зачинателем последнего жанра в литературе II в. н. э. был Фаворин из Арелаты, известный, главным образом, по характеристике Авла Геллия и фрагментам, сохранившимся у Диогена Лаэртского. Сюда же следует отнести «Флориды» Апулея, сочинения Антонина Либерала и Флегонта, а главное, более поздние по времени «Пестрые истории» Клавдия Элиана, являющиеся прямым подражанием «Разнообразным историям» Фаворина. Эти сочинения представляют собой не систематизированные собрания сведений по самым разным вопросам. Все эти писатели ориентированы на прошлое. Герод Аттик воспроизводит стиль Фрасимаха и Крития, Элий Аристид – Демосфена и Исократа, Дион Кассий – Фукидида; Алкифрон в своих «Письмах» изображает жителей Аттики IV–III вв. до н. э. Поэты пишут эпиграммы, воспроизводящие эллинистические оригиналы, а авторы анакреонтического сборника связывают свои стихи с именем Анакреонта и придают им архаический колорит. Наконец, Фаворин, Авл Геллий, Элиан и Афиней собирают сведения о древности и практически не касаются сегодняшнего дня. Субъективной задачей этих авторов, таким образом, является не отражение современной им жизни, а искусственное воспроизведение культуры, которая была создана в предшествующие эпохи.

Интереснейший в этом смысле материал дают раскопки виллы Адриана в Тибуре[262].

Особое место в культуре этого времени занимает Лукиан, который хотя и был воспитан в тех же условиях, что и Элий Аристид или Максим Тирский и стал не менее искусным ритором, чем названные писатели, а также освоил весь арсенал современной ему учености, но при этом понял всю несостоятельность и обреченность эллинского возрождения.

Подобно Лукиану, на периферии второй софистики стоит Павсаний. Он отдал дань софистической риторике (см. главу 2, § 4 настоящей работы), а затем стал таким же неутомимым собирателем разнообразных материалов по истории, мифологии, поэзии, редкостям (θαυμάσια) и естественно-научным вопросам, каким был Фаворин или его ученики, но зато начисто отказался от какой бы то ни было риторики и, в отличие от большинства своих современников, углубился не в известное описание уже собранного, как, скажем, Элий Аристид, а в разыскивание все нового материала. На этой основе выросло огромное по объему «Описание Эллады».

Субъективной целью для большинства представителей культуры II в. н. э., и в том числе Павсания, как указывалось выше, было своего рода бегство в прошлое. Но не следует забывать, что оно было одним из элементов той идеологической политики, которую проводила римская знать в лице Адриана, Антонина Пия и отчасти Марка Аврелия, при котором стало уже отчетливо видно, насколько нежизненной была панэллинская идеология. Возможно, что именно последнее обстоятельство обусловило безысходность пессимизма у автора записок «к самому себе».

Остается лишь уяснить, что представляла собой Греция, по которой путешествовал Павсаний. В середине I в. до н. э. состояние Эллады было весьма печальным. В переписке Цицерона сохранилось письмо Сервия Сульпиция Руфа, содержащее следующее сообщение: «Когда, возвращаясь из Афин, я плыл от Эгины по направлению к Мегаре, стал я разглядывать места, лежащие вокруг: за мною была Эгина, справа Пирей, слева Коринф. Некогда это были в высшей степени процветающие города, а теперь они лежат перед глазами разрушенные и поверженные в прах» (Cic. ad Fam. IV, 5). По словам Сульпиция Руфа, Греция представляет собою не что иное, как oppidorum cadavera projecta («брошенные трупы городов»). При Адриане был проведен ряд мероприятий по восстановлению храмов, гимнасиев и приведению в порядок как Афин, так и других городов Эллады, однако общая картина изменилась мало. Об этом говорят следующие сообщения Павсания: многие города лежали в развалинах (ἐρείπια), а от храмов остались немногочисленные камни (θεμέλια οὐ πολλά). Это развалины Селассии (III. 10, 7), Паракипариссии (III, 22, 9), Байев (III, 22, 13), Гериатиса (V, 23, 6), Мегалополя (VIII, 33, 1; сравн. VIII, 31, 9; VIII, 32, 1–2), Глисанта (IX, 19, 2), Ойхеста (IX, 26, 5) и других городов. Гортида (VIII, 28, 1), по словам Павсания, «в мое время» (τὰ ἐπ' ἐμοῦ)