Моя дурацкая гордость (СИ) - Эр Анастасия

Я, если честно, не совсем понимал, чего они раздули из мухи слона. Как будто Елизарова первая, кого я трахнул. И как будто это что-то меняло для остальных. Они все, все эти пташки, все еще хотели меня. Даже чуть больше, чем раньше.

Так или иначе, в понедельник Елизарова делала вид, что меня не существует, и сидела с Бакуриным, пока того не оттащили от нее друзья и не поволокли на пары.

— Так, ладно, — за завтраком я пристукнул костяшками пальцев по столу и залпом допил молоко. Здороваться с Елизаровой я не стал. — Где комиссия? — спросил у Псаря, будто именно он отвечал за ее появление.

— Скоро будут. Ты же знаешь, что Советники только на работу являются к девяти, а сюда в лучшем случае к одиннадцати.

— Пока используют порт-артефакты, — вставил Хьюстон, — пока до Виридара доберутся, как раз к обеду поспеют.

— Пожрут — и за дело, — поставил точку Прогноз.

Так и случилось.

Мы как раз свалили от Разумовской и направлялись в Главный зал, когда тяжелые двери распахнулись, пропуская в усадьбу Цареградского, как хозяина, и четверых работников Магического Совета самого серьезного вида. Мы поржали, как важно они вышагивали, запинаясь о собственные богато расшитые плащи.

— Ха, Эмиссар, кажись, ты опять провинился.

— Наверняка, — небрежно бросил я, совсем уже было собравшись пересечь холл и дорваться до еды.

— Нет, ты не понял, — давил лыбу Гордей. — Павла Андреевича вызвали в академию.

Я резко остановился, и Хьюстон оттоптал мне все пятки. Последним, вслед за представительными дедами, зашел отец.

Он был не менее представительным, но я-то видел отца голым и небритым, так что его внешний вид не мог меня обмануть.

— Папа? Привет, ты как здесь?..

— Марк, Гордей, ребята, — мы обнялись, потом отец пожал руки парням.

— Что ты здесь делаешь?

— Разумовская возжелала увидеть будущего свекра, — ответил за отца Псарь, и Хьюстон с Прогнозом загоготали.

— Не обращай внимания, па, — я закатил глаза, но ответа все еще ждал.

— Я на работе. Мама не писала тебе разве? Я в составе комиссии, представляю свой отдел. Надеюсь, мне не придется краснеть за тебя перед Юстиной. Раз уж я здесь.

Как знать.

— Но каким образом Законотворческий отдел связан с Отделом контроля образования? — я смутно догадывался, но еще не осознал масштабы катастрофы.

— Мы, так или иначе, связаны со всеми отделами, Марк, ты же знаешь, потому что Совет держится на законах. А законы — это мы.

— Законы — это Главный Советник, Паша. — Самый старый из четверых явно подслушивал. Хотя он наверняка глухой уже. — Твой? — он посмотрел на меня. — Взрослый какой уже. Красавец.

На самом деле, ненавижу все эти «ах, как ты подрос!» и разглядывание как на ярмарке. Ясное дело, что не останусь до конца жизни сопливым малолеткой. Еще больше воротит от вопроса, есть ли у меня невеста. Невеста, бля. Что за дебильное слово? Оно даже на слух дебильным кажется.

Но этот папин коллега был еще и слепой вдобавок, наверное.

Просто я сильно похож на отца, бабуля Элеонора нас частенько путает и не понимает, где ее внук, а где правнук.

— Словом, что бы ни решили наши уважаемые эксперты, — отец чуть склонился в сторону надоедливого старика, — мое дело маленькое: написать закон на бумаге и отправить на утверждение Советнику.

— Ты ведь дашь почитать? — пошутил я. На что отец неожиданно серьезно ответил:

— Вы и так узнаете.

Он сделал вид, что осматривает холл и мраморную лестницу, а сам отвел нас в сторону от комиссии, помолчал, вздохнул и выдавил:

— Боюсь, Советник крепко взялся за Виридар.

Глава 11

— Но почему? — перебил Псарь. — Почему именно сейчас? Это как-то связано с Цесарем?

Цесарем именовал себя главарь Ведъютантов. Поговаривали, что он бессмертный. По легенде, магистры нашли его на пустынной лесной дороге подростком, раны его были несовместимы с жизнью, но он выжил. Откуда Цесарь взялся, не знал никто, но сейчас это и неважно было. Сейчас имело значение, что он ненавидел инквизов и желал истребить их.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, что это должно означать? — я нахмурился и расхотел жрать. Отец обладал железными нервами и делать скоропалительные выводы не любил. Если говорит, что Цареградского взяли за яйца, значит, уже почти кастрировали.

— Мама не упоминала при тебе Доротею Фалькову?

Я помотал головой.

— И вы с Гордеем ни разу не подслушали наши разговоры? — недоверчиво протянул папа. Мы с Псарем открестились. — Ну да, ну да, знахарям официально запретили распространять информацию каким-либо образом. Да и ребятам из Отдела охраны здоровья пришлось туго, насели на них со всех сторон…

— М-м, Фалькова… Фалькова, Доротея, — я перекатывал слово на языке и так и эдак, но ничего конкретного на ум не шло. — Что-то знакомое.

— По-моему, такая училась здесь недавно. Вроде бы бывала на званых вечерах Залесского, помнишь, Эмиссар? Отвязная девица. — Псарь прищелкнул пальцами, я начал вспоминать. — Невысокая, с сись… ну в смысле, с грудью, — он покосился на отца. — Пила вино и всюду таскалась за Петькой Ларцевым.

— Ага, Ларцев! Тот тип, которого исключили перед самыми выпускными экзаменами, помнишь? В конце прошлого года. Ну точно же.

— Конечно, она бывала у Залесского, — устало кивнул отец. — Внучка Главного Советника.

— Внучка? Никогда б не подумал. Скорее внучка хозяина «Полного стакана», ну ты понял меня, пап.

— Дочь министра вышла замуж за Кирилла Фалькова, он тогда был тридцатым помощником двадцатого зама, но сейчас, разумеется, поднялся.

— Почему вы вспомнили про нее, Павел Андреевич? — Хьюстон вернул разговор в нужное русло. — И как исключение Ларцева связано с их отношениями?

Отец тревожно оглянулся на коллег и поманил нас подойти ближе.

— Месяца четыре назад главный знахарь госпиталя Святого Григория был вызван к Советнику по поводу одного деликатного дела. Тот факт, что Доротея провела пару дней в больнице, скрыли, а Советник бойко рассказывал всем, что внучку пригласили на собеседование во Францию.

— Погоди-погоди, ты хочешь сказать…

— Советник собственноручно подписал указ об отчислении Петра Ларцева из Виридара, хотя обычно такими делами занимаются попечители и соответствующий Департамент.

— Она залетела от Ларцева? — до меня дошло. До Псаря тоже.

Отец кашлянул.

— Советник лично явился к Цареградскому, требуя объяснений, а тот, если языки не лгут, поставил его на место и заявил, что сексуальное воспитание — дело, в первую очередь, родителей. Также Цареградский припомнил Советнику, что тот в незапамятные времена не одобрил введение нового курса, посвященного основам семейной этики.

— Ха, что-то типа «я свечку держать не нанимался и гоняться за голыми жопами тоже».

— Советник этого так не оставил. Да все знали, что он отрастил огромный зуб на Цареградского. Помешкал до поры, до времени, чтобы не привлекать внимание к тому, что послужило причиной проверок, но теперь, по его мнению, буря улеглась, и можно браться за дело. Я рассказываю вам это не для того, чтобы запустить слухи, а чтобы вы были предельно осторожны. В конце концов, как правильно заметил Альберт, вы уже взрослые. — Он вздохнул, как будто отчасти жалел об этом.

— Оте-ец? — вот теперь я по-настоящему осознал, что творится.

— Да, Марк, — с нажимом, твердо произнес он. — Я не буду сейчас беседовать с тобой о контрацепции, об этом мы уже поговорили, когда тебе было… сколько? Тринадцать? В общем, держите нос по ветру, наверху настроены серьезно, а сейчас к нам идет главный служка Советника, он же правое ухо. Мы готовы, Рафаэль Александрович? — отец почти приветливо повернулся к высокому крепкому малому лет сорока пяти.

— Начнем с заклятий, — загадочно проговорил тот, но его тон мне не понравился.

Мы отчалили на обед, потом на послеобеденные занятия. Каждый обдумывал услышанное. Я ждал вердикта Хьюстона. Но он как воды в рот набрал.