Ребята с нашего двора - Эдуард Шим

— Не знаю. Хочется.

— Вот это и есть самое вредное! — заявил пожилой. — Самое вредное: когда хочется незнамо чего! Ступай, отвяжи меня от трубы… Человек, Володька, должен жить здраво. Без фокусов. Всякой чертовщины полно кругом, и ежели она внутри человека еще заведется — это будет чересчур. Это поголовный сумасшедший дом будет.

Они закончили работу. Молодой отвязал от трубы веревку, взгромоздил на плечо ржавую антенну. Он посмеивался.

— А вообще-то, дядь Сема, эти железки не мертвые…

— Они притворяются?

— Просто в них радиоволны. Мы не чувствуем, а железки улавливают.

— Вот я и говорю, — подтвердил пожилой, — чертовщины кругом хватает. Успевай открещиваться.

Громыхая башмаками по железу, монтеры дошли до слухового окна, побросали внутрь сумки с инструментами, спустили антенну, потом сами протиснулись в окошко. Пожилой захлопнул скрипучую рассохшуюся раму, защелкнул ее на два шпингалета.

Затем они прошли по чердаку, с трудом протаскивая неуклюжую антенну между трубами и перегородками. Выбрались на лестничную площадку и долго закрывали на ключ массивную чердачную дверь, потому что замок был старый, несмазанный и его заедало.

— На, снеси-ка дворничихе… — сказал пожилой, протягивая напарнику связку ключей. — А то я устал чего-то. Ноги к погоде ноют.

4

Завидя приближающихся монтеров, Митенька схватил девчонку Клавку и скрылся за ближней трубой.

Он не боялся, что ему попадет. Ничего бы эти дядьки не сделали. Когда взрослые обещают надрать уши, начесать ремнем или отлупить как сидорову козу — это преувеличение.

Митенька просто опасался, что дядьки прогонят с крыши. А остаться здесь необходимо. Еще не исследованы гремящие под ногой железные склоны, еще не удалось взобраться на трубу с железным колпаком, еще не покачался Митенька на проволочных оттяжках, держащих антенну. Множество приключений ждет впереди.

И Митенька успел вовремя спрятаться от дядек. Они прошагали совсем рядом и ничего не заметили.

Митенька торжествующе следил за ними, подобно дикому барсу, притаившемуся за скалой. Еле он удержался, чтоб не прыгнуть кому-нибудь на спину. Вот бы дядьки шарахнулись!

Особенно заманчивой выглядела темная, шоколадная спина молодого. Здорово он загорел. Наверное, солнце печет на крыше гораздо сильней, чем на земле.

Едва монтеры убрались в чердачное окно, Митенька начал стаскивать с себя джемпер.

— Ты чего это? — спросила недалекая Клавка.

— И ты снимай! Загорать будем!

— А зачем?

— Во недотепа… Видела же, какой он черный! Ему и мыться не надо!

— Почему не надо?

— Во недотепа… Потому, что и грязи не видать!

— Отвернись тогда, — потупив глаза, произнесла Клавка.

Оказывается, она стеснялась. Она воспитанная была. Ладно, Митенька отвернется. И пусть Клавка разденется, не выпуская из рук мячика. Положить-то его некуда. Крыша наклонная.

Было слышно, как Клавка пыхтит за трубой. Старательно пыхтит. Старайся, старайся, но даже и у тебя есть предел возможностей…

— Можешь повернуться, — сказала Клавка.

Она стояла, прижимая мячик к голому животу. А платье висело на проволочной растяжке.

Да, Митенька ошибся — Клавка была всемогуща. И впервые Митенька уставился на нее с почтительным любопытством…

Ни он, ни Клавка не подозревали, что в эту минуту дядьки запирают чердачную дверь на громадный висячий замок, скрежещущий своими челюстями.

5

Сережка сидел и смотрел, как Вера зашивает его рубаху. Ему неловко было, он стеснялся своего полуобнаженного вида, своих мускулов, развившихся от занятий в секции самбо. И синяков Сережка стеснялся. На отдельных частях тела были такие синяки, что ладонью не закроешь.

— Где подрался-то?

— Я не дрался, — сказал Сережка. — Я восстанавливал справедливость.

— Восстановил?

— Частично. Их было трое на одного, этих лбов.

Вера откусила нитку.

— Представляю, что осталось бы от рубахи, если бы ты полностью восстановил… Возьми гладильную доску за дверью.

Пока нагревался утюг, Вера выглянула в окно. Просто так, бесцельно. И вдруг Сережка услышал, что она присвистнула.

— Смотри, куда Митька с Клавой забрались! Загорают…

Соседний дом был ниже, и его двускатная крыша из белесого оцинкованного железа была на уровне Вериного этажа. Явственно виднелись обсиженные голубями, давно бездействующие трубы, новенькая телевизионная антенна, треугольное слуховое окно с переливчатыми стеклами.

— Шугануть? — спросил Сережка.

— Обожди. Окошко чердачное закрыто…

— А как же эти Фантомасы забрались?

— Тут монтеры меняли антенну. Ушли, окно закрыли. А их, наверно, не заметили…

— Что делать?

— Сделаем так…

Сережку всегда потрясала ее мгновенная реакция. Нормальный человек еще с мыслями не собрался, еще опомниться не успел, а Вера уже действует. Однажды Сережка схватил с плиты горячую сковородку. Известно, что тут срабатывает рефлекс — рука отдергивается. Сережкина рука тоже отдернулась, и брызгающие маслом, шкворчащие котлеты полетели на Верино платье.

Верней — полетели бы. Неизбежность была стопроцентной. Вера не ожидала, что Сережка выпустит сковородку. Вера не могла к этому подготовиться. И все-таки она сделала мгновенный полуоборот, прижала подол платья рукой — и котлеты, описав плавную траекторию, шмякнулись на пол.

Имей Сережка такую реакцию, он стал бы чемпионом по самбо.

— Найди дворничиху, — сказала Вера. — Возьми ключи. Если нет — взламывай дверь на чердак. Только не напугай. Самое опасное — их напугать сейчас!..

* * *

Свесясь из окна, Вера смотрела на ребятишек, стараясь не выдать встревоженности. В этот миг Клавка выронила из рук полосатый мяч, а Митенька кинулся его догонять.

Все произошло оттого, что минуту назад Митенька впервые поглядел на Клавку с почтительным любопытством. И девчонка Клавка, ощутив на себе этот взгляд, моментально зарделась. Непроизвольным движением она подняла руки, чтобы поправить растрепавшуюся прическу. Нет на свете женщины, которая под ласковым взглядом не начала бы прихорашиваться…

Мяч выскользнул из Клавкиных рук, покатился под уклон, и Митенька бросился его ловить.

Митенька желал угодить Клавке. Нет на свете мужчины, который, ласково глянув на избранницу, тем бы и ограничился…

Катился мячик. Бежал за ним Митенька. Бежать по склону было легко; певуче вызванивали под ногой железные листы.

Мячик подпрыгнул, ударившись о желоб на самом обрезе крыши. С разлету Митенька ухватился одной рукой за прутья ограждения и попытался поймать мячик.

Ограждение, как и весь этот дом, было старое. Качались его стойки, слоистые от ржавчины. Именно поэтому пожилой монтер привязывался к трубе веревкой — ограждение могло рухнуть.

Митенька, уцепившись за ржавый прут, тянулся к мячику. Мячик застрял в желобе, и никак не удавалось маленькой пятерней поддеть за скользкий нейлоновый бок.

— Митя! — беззаботным тоном окликнула Вера. — Брось ты его!.. Хочешь, я приду и вытащу?

Надо было заставить Митеньку отойти от обреза крыши.

Пока Митеньке везло. Он еще не понял, не осознал опасности. Он не успел еще вниз посмотреть…

— Митя, оставь его там!

Выпятив губы, Митенька изо всех сил тянулся к мячу. Пальцы скребли по нейлону.

Качнувшись, мяч перевалился через бортик и полетел вниз.

Крутясь, уменьшаясь с неожиданной быстротой, превращаясь в розовую точку, он падал все ниже и ниже — туда, в глубокое ущелье переулка, наискось поделенного светом и тенью, туда, где полз по узенькой мостовой автобус, похожий на спичечный коробок, и где суетились человечки, этакие булавочные головки на тоненьких ножках…

Митенька нагнулся, следя за падавшим мячом. И увидел всю глубину, всю жуткую пропасть под собой.

Даже Вера заметила, как напряглась и побелела Митенькина рука, державшаяся за прут. Митенька оцепенел. Он не мог шевельнуться, но все смотрел вниз — в гулкую эту пропасть.

Вера вспрыгнула на подоконник. Еще раньше она увидела, что по стене — через весь фасад — тянется неширокий, местами облупившийся карнизик.

По нему можно добраться до соседней крыши.

Вера не думала, насколько это страшно. Она не знала, сумеет ли вообще пройти по этой узкой полосочке, где и ступня-то не помещалась целиком.

Нельзя было раздумывать про это.

Держась за оконную раму, Вера сползла на карниз. Кое-как выпрямилась. Отпустила раму и сделала первый неуверенный шаг…

Спиной она чувствовала штукатурку стены, неожиданно холодную, совсем не нагревшуюся от осеннего солнца; песчинки скрипели под подошвами. Щелкнув крыльями, сорвался с карниза голубь, и Вера едва удержалась, чтоб не проводить его взглядом…