Сердце дьявола - Иван Сербин

– Спасибо.

– Не за что, – довольно сухо ответил эксперт и повесил трубку. Его можно было понять. Обиделся за «своих». Волин задумался. Он привык верить экспертам. Суд тоже привык верить экспертам. Все привыкли верить экспертам. Тогда получается, что по количеству отъявленных лжецов на квадратный метр площади этот банк занимает первое место в городе. Что-то тут не вязалось. Если допустить, что Аллу Ладожскую убили именно в понедельник, а не во вторник, как утверждают свидетели, то кто же был вместо нее на работе? Кто мог так сымитировать человека, что даже близкие друзья не сумели отличить фальшивку? Можно было, конечно, предположить, что Ладожская вовсе не Ладожская, но убитую опознали подруга и зубной врач. При желании можно отправить запрос по месту прежней прописки, поручить участковому предъявить снимки убитой девушки соседям и родителям, но результат – в этом Волин почему-то был свято уверен – окажется прежним. Убита именно Ладожская. Во всем этом было некое иррациональное зерно, которое, как ни крути, объяснению не поддавалось. Разве что присутствием сверхъестественных сил, но Волин в мистику не верил. Зато верил в ленивую народную поговорку: «Утро вечера мудренее». Или, говоря иначе, «если хочешь поработать, ляг поспи и все пройдет». Волин собрал бумаги в стопку, сложил их в несгораемый шкаф, запер на ключ и поехал домой. Трясясь в вагоне метро, он пытался отыскать ответ на вопрос, ставший в его понимании едва ли не сакраментальным: что общего между банковской служащей, двадцати пяти лет, отменно сложенной брюнеткой, с большими жизненными амбициями и семнадцатилетней дворовой девчонкой, учащейся ПТУ, блондинкой, выдающимися внешними данными не обладающей? Ответ напрашивался сам собой. Ничего. Абсолютно ничего общего. Внешне, во всяком случае. А может быть, их объединяет некий общий факт биографии? Что это за факт? Могли они встречаться раньше? Едва ли. Слишком уж велика разница в интеллектуальном уровне и жизненных интересах. И все же их судьбы должны были пересечься в какой-то определенной точке. Работа? Банковский клерк и швея-мотористка. Почти коллеги. Общие знакомые? Подруга Ладожской… как бишь ее?.. Наташа сказала, что Ладожская вообще была малообщительным человеком. Да и вращались убитые девушки в разных кругах. Учеба? Ладожская не москвичка. Наверняка в ее родном городе ПТУ имеется. И не одно. Хоть удавись, а Волин не видел точек пересечения. Смерть – вот единственное, что роднило двух совершенно разных людей. Обе девушки погибли от рук одного и того же человека. На нужной станции Волин поднялся и пошел к двери. Платформа была почти пуста. Поздновато. Одиннадцатый час. Ларьки в переходе уже закрыты. Черт! Про день рождения жены он все-таки забыл. Хотел ведь пораньше поехать домой, цветов купить, шампанского. Растяпа. Ладно, подумал Волин. С шампанским как-нибудь организуемся. На улице-то палатки еще работают. А вот с цветами вышло совсем плохо. Он выбежал на улицу, подставившись предательскому порыву ветра, зажмурился, отвернулся. Быстро зашагал к стоящим чуть в стороне ларькам. Напитки на любой вкус и в любое время суток. В голове у него сработала дурная ассоциация. Убийца тоже, наверное, покупал водку в палатке. Ту самую водку, в которую потом добавил кемитал. Волин на ходу достал из кармана бумажник, раскрыл, пересчитывая наличность. Коробку конфет надо бы еще купить, раз уж с цветами такая промашка вышла. Выудил из бумажника две пятидесятитысячные купюры, шагнул к ларьку и наклонился к закрытому окошку. В это момент у обочины притормозил мощный, как носорог, джип. Из салона выбрался верзила, облаченный в джинсы и кожаную куртку. Из-под расстегнутого воротника отливала тусклой желтизной массивная золотая цепь. Волин искоса посмотрел на верзилу, а тот подошел к ларьку, бормотнул: «Мужик, я возьму быстренько? Тороплюсь очень». Волин кивнул завороженно. Верзила постучал костяшками пальцев по стеклу.

– Значит, так, – сказал серьезно на услужливо-опасливое «здрась» продавца. – Водочки, бутылочки три. Тока «туфту» не суй, да? Давай хорошее че-нибудь. «Кристалл»? Знаю я этот «Кристалл». Сам небось гонишь дома? Нет? Ну смори. Теперь, че это у тебя там? Че за пиво? Ну, давай банок шесть, так? И вот это, «джин с тоником», тоже шесть. Теперь, это че, ветчина? Свежая хоть? Ну пару банок кинь. Теперь… А Волин продолжал смотреть на верзилу. Точнее, на его руку. В руке у того покоился сотовый телефон. Закурлыкал уютно зуммер. Верзила потыкал в клавиши.

– Да. – Между делом он продолжал показывать продавцу на бутылки, банки, коробки. – Скока? В пакеты мне положи. Тыща – не тыща, ты ложи, раз тебе говорят. Одной рукой полез в карман, выгреб горсть купюр. Продавец отсчитал причитающееся, остальное верзила снова засунул в карман, сграбастал пакеты и пошел к машине, не прерывая телефонного разговора. Вот оно, думал Волин. Вот оно и есть, точно. Что же это за делец, который стоит в очередь к телефону-автомату? А если у него контракт на пять миллионов долларов горит, он будет носиться по улицам, разыскивая работающий таксофон? Конечно, нет. Что за чушь? У него должен быть сотовый телефон. Но, если у него есть телефон, тогда зачем он стоял в очереди? Ребята сказали, что Настя Пашина, пэтэушница, познакомилась с убийцей у таксофона. Волин едва не хлопнул себя по лбу. Убийца заранее подбирал жертв, а потом просто инсценировал случайное знакомство! И Аллу Ладожскую он «купил» точно так же. Этот человек, убийца, какое-то время наблюдал за девушками, выяснял, чем они живут, привычки, пристрастия, пытался вникнуть в каждую мелочь. Наблюдал и делал выводы. Потом он пошел в банк и вроде случайно сделал так, что Ладожская заглянула в его счет. С Пашиной ему было гораздо проще. Семнадцатилетняя девчонка просто «поплыла» при виде «крутого» мужика. Ему ведь ничего не стоило сводить ее в дорогой кабак, купить хорошую шмотку. Волин понимал, что версия эта вполне может оказаться и ошибочной. Слишком уж в ней было много натяжек. И аккумулятор мог сесть в телефоне, и в банк убийца мог зайти просто так, по делу, но… Волину очень не хотелось отбрасывать такую ладную, гладкую, логичную историю, потому что история эта собирала известные уже факты в некое подобие системы. Психопатическую систему отбора жертв. По ней выходило, что убийца видел своих жертв раньше. Возможно, даже всех сразу. И бывших, и будущих.

– Алло, – позвал продавец и побарабанил ладонями по прилавку. – Покупать что-нибудь будем? Или можно закрывать? Дует ведь.

– Да, конечно, – Волин никак не мог собраться с мыслями. Мозг усиленно работал в ином направлении. И домой идти не хотелось. Хотелось поехать на работу и начать терроризировать экспертов телефонными звонками, выписывать повестки и постановления, – словом, работать. – Пожалуйста, бутылку шампанского и коробку конфет. Продавец лениво кивнул, вытащил из недр своей коммерческой сокровищницы темно-зеленый «огнетушитель» и большую яркую коробку. Волин расплатился, не особенно вникая в запредельно высокую цену. Зашагал к дому. Еще издали он услышал рикошетящие между домами звуки музыки. Ну да, подумалось ему. Завтра ведь суббота. Выходной. Гуляем. У подъезда Волин остановился, закурил и поглядел на окна. За тонкими занавесками мелькали тени. Конечно, пришли подруги с работы, друзья, многочисленная компания, в которой Волин никого не знает и в которой никто не знает его. Они неинтересны ему, он – им. Кто-нибудь начнет приставать с дурацкими пьяными вопросами, Волин не захочет отвечать, поскольку с пьяными вообще разговаривать не любит, Люська распсихуется, и хлынет лавина упреков. Все вспомнится: от испорченных праздников и обиженных друзей до вечного волинского «хамства», вечного же Люськиного терпения и ночей, проведенных в одиночестве. «У всех мужья как мужья, а у меня… За что мне такое наказание?!» И театрально-трагичная поза а-ля княжна Тараканова. Медленно, словно крадучись, во двор вползла милицейская машина. Белый «жигуленок» с синей полосой остановился у подъезда, в двух шагах от Волина. Из салона выбрался молодой парень, сержант. Звали его Сергей. Встречались несколько раз. То в отделении, то просто на улице.

– Здравь желаю, Аркадий Николаевич, – поздоровался сержант.

– Здравствуй, Сережа.

– Ваши гуляют? – Неловко было сержанту. Ох, неловко. К коллеге приехал, не к алкашу какому-нибудь пьяную драку разнимать.

– Мои, – кивнул Волин. – Вызвали?

– Старушка из дома напротив позвонила. Уснуть из-за музыки не может. Аркадий Николаевич, вы уж скажите там, чтобы сделали немного потише. Первый час все-таки. Волин снова посмотрел на колышущиеся за занавесками тени. Прислушался к хохоту. Представил, как он станет увещевать Люську, а та начнет огрызаться в ответ. И вся эта поддавше-нажравшаяся компания будет наблюдать за ним с плохо скрываемым любопытством, стараясь не упустить ни единой мелочи, чтобы завтра позвонить, выразить соболезнования, ну и заодно уж старательно перемыть Волину все косточки. До единой. «Но каков он у тебя, мать. Монстр, зверюга. Как же тебя угораздило за такого-то… Ну да, там уж ничего не изменишь, конечно. А развестись не пробовали?.. Тоже верно. Пропадет. Хоть и такое, а жалко. Вторую такую дуру где он найдет, чтобы и по дому все, и за ребенком… И я говорю. Вот именно. Вот именно. Ну, тогда держись, мать. Не падай духом». Как будто живет Люська по меньшей мере в концентрационном лагере. Волин – изюминка праздника. Люська будет старательно «играть» на гостей. А он, чувствуя себя полноценным ублюдком, начнет уговаривать ее, стыдясь собственных слов и нагловато-бестактного присутствия всей честной компании. И от его стыда Люська заведется еще сильнее. А там уж… Он плавно облизнул губы и, вдруг повернувшись к сержанту, сказал: