Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант - Василий Звягинцев

— Я в то время к вашим делам отношения не имел, вот и интересно, где правда, где легенды…

Заковский был предельно осторожен в ответах. И уклоняться от истины нельзя, и всю правду говорить опасно, потому что неизвестно, каково личное отношение Сталина к тому или иному историческому, но допускающему многозначную трактовку факту. На этом столько людей прокололось, вплоть до высшей меры. Человек, бывало, ни сном ни духом не ведал, цитируя какой-нибудь документ ЦК или Политбюро, что тот хоть и был принят, но большинством в один голос, причем «за» голосовал Троцкий или Зиновьев, а Сталин — против. Ну и пожалте на Особое совещание под литерами «КРТТД»[29].

Вот и лавировал Леонид Михайлович, стараясь держаться в безопасном фарватере, демонстрируя компетентность в вопросах, за которые отвечал лично, одновременно уклоняясь от политических оценок и выявления собственной позиции там, где чувствовал скрытые подводные камни. Один только раз не сдержался, когда речь зашла о позиции Ежова в отношении кадров загранразведки. Слишком уж наболело, да и лишний раз лягнуть опального начальника показалось невредным.

— Он ведь человек совершенно необразованный, о географии и то имеет самые смутные представления, не говоря о прочем, а тут люди, языки знающие, помногу лет за границей живущие, под самыми разными легендами работающие. На Западе, естественно, не коммунистической пропагандой занимаются, чаще — совсем наоборот, чем свои позиции укрепляют, решают поставленные задачи. А он их всех скопом врагами народа пишет… В половине важнейших держав резидентов не осталось, а с теми, кого на замену посылают, агентура работать не хочет. Агенты — они ведь существа нежные, капризные, к ним с лаской нужно и с деньгами, само собой. За голую идею один из десятка согласен работать, так такие идейные в большинстве у своих контрразведок давно на примете…

Шульгин во время этого страстного монолога, для него неожиданного, обеспечивал «несущую частоту», чтобы слова Заковского достигли нужных участков сталинского мозга и вошли в резонанс с его собственными мыслями и ощущениями.

Иосиф Виссарионович, следует отметить, был удобным объектом для внушения, что может показаться странным. Казалось бы, все наоборот — почти нечеловеческая воля, убежденность в собственной непогрешимости, имморализм[30], что ему чужое мнение? Однако на самом деле все сложнее. Все зависит от способа подачи информации или эмоции. Если он выбран верно и внушение направлено в обход «фильтров» и «сторожевых пунктов», оно достигает цели и внедряется гораздо быстрее и надежнее, чем у индивидуума «средних способностей».

— Это вы правильно подметили, товарищ Заковский, — помолчав, сказал Сталин. — Я имею представление об агентурной работе. Если мы доверим вам пост наркома, вы сможете восстановить положение и даже значительно активизировать деятельность разведки?

— Будет трудно, товарищ Сталин. Потребуются особые усилия, возможно — чрезвычайные решения…

— Например? — Вождь посмотрел на Заковского с интересом.

— Немедленно освободить всех сотрудников, кто еще жив, из лагерей и следственных тюрем, найти способ восстановить их веру в справедливость, в то, что имела место действительно роковая ошибка… Убедить вернуться к прежнему месту работы. И самое трудное — замотивировать их внезапное исчезновение и возвращение. Для всех, для друзей и для врагов… Оргштатные мероприятия тоже потребуются…

Сталину, по сути, судьбы конкретных разведчиков были глубоко безразличны. Но как прошлый раз он легко согласился с Ежовым устроить чистку среди пораженных гангреной троцкизма загранработников, так сейчас готов был признать, что троцкизм как таковой к практической деятельности ГУГБ не имеет никакого отношения. Распространяется исключительно на сферу теории и практику работы иностранных секций Коминтерна. Разведка же сейчас, в предвидении приближающихся великих потрясений и ломки всего послеверсальского миропорядка, важна как никогда. Не сворачивать ее нужно, не чистить, а всемерно развивать и укреплять. Причем не только и даже не столько как инструмент сбора военной и политической информации — как мощное орудие усиления влияния на происходящие на Западе процессы. Не через Коминтерн и местных «левых», а путем внедрения «агентов влияния» в круги власть имущих. Это — достойная задача для НКВД и НКИД. Может быть, следует на каком-то организационном уровне объединить ряд их структур…

Схема Шульгина начинала действовать. Сталин все-таки воспринял посыл и тут же начал встраивать его в систему своей философии.

— Хорошо, товарищ Заковский. Пожалуй, мы дадим вам возможность испробовать свои силы на новом, более ответственном участке. Завтра мы издадим соответствующее постановление. Некоторое время не станем вмешиваться в вашу работу. Покажете, на что вы способны самостоятельно…

— А может быть, — осторожно предложил Сашка, — об отставке Ежова пока не сообщать, отправить его как бы в отпуск? Месяца на два-три. В Ессентуки, например, печень подлечить. Город маленький, плотное наблюдение организовать труда не составит. Постановление принять, но под грифом «Секретно». Одновременно, или же параллельно, Леонид Михайлович начнет настоящую линию проводить, ту, о которой вы давно думали. Я правильно рассудил?

— Для чего такие тонкости? Поясните.

— Исключительно в целях дезинформации противника, внутреннего и внешнего. В газетах продолжать писать то же, что и раньше, чтобы на Западе продолжали считать, что у нас «обостряется классовая борьба» и нам не до них. Армия тоже продолжает ослабляться чистками на всех уровнях, и боеспособность ее падает. Причем, я тут поразмышлял на досуге, острие якобы репрессий направить на самых, с точки зрения Запада, перспективных и способных командиров. Их же, якобы «изымая», сосредоточить в каком-то укромном, хорошо оборудованном месте, где они смогут заниматься творческой работой, предоставив повседневную службу в войсках людям исполнительным, но… средних способностей. А когда выяснится, что это совсем не так, глядишь, кое для кого и поздно будет…

— Вы и вправду умный человек. Вдобавок и хитрый. Стратегическая дезинформация, так это у вас называется, товарищ Заковский?

— Так, товарищ Сталин, — ответил окончательно повеселевший Леонид Михайлович.

— Я тоже эту мысль поддерживаю. У меня даже появились дополнительные соображения, но о них мы поговорим позже. Я также думаю, для того, чтобы товарищ Заковский мог сосредоточиться на стратегических вопросах, нужно дать ему толкового заместителя, который будет руководить повседневными делами. Кого бы вы хотели видеть на месте своего первого заместителя?

— Не готов ответить, товарищ Сталин. Посмотреть, подумать надо. С нынешними замами Ежова и начальниками управлений мне трудно будет сработаться. Разве из среднего звена поищу. С недельку бы мне надо…

— Вы не готовы — я готов. Дадим вам на укрепление товарища Берию. Очень деловой, способный человек. На всех постах зарекомендовал себя наилучшим образом. Главное — великолепный организатор. Для перестройки аппарата будет незаменим. Хорошо образован. Вы ему поручите руководство всеми службами наркомата, у вас ведь их очень много. Кроме ГУГБ — это оставите лично за собой.

Интересный поворот. Или — начавшийся прямо сейчас очередной временной сдвиг. Точнее, не сейчас, а с того момента, как прозвучал дверной звонок в квартире Шестакова. МНВ тогда случилось такое, что можно по последствиям сравнить с выстрелом Гаврилы Принципа в Сараеве.

Сталин, как известно, решил сменить Ежова на Берию почти годом позже, но, значит, имел в виду его фигуру уже сейчас? Или просто вспомнил в аналогичной ситуации?

Новиков, оказавшись в шкуре вождя, немедленно избавился от Лаврентия Павловича и, как сейчас думал Шульгин, несколько поторопился. Слишком поверил друг партийной пропаганде пятьдесят третьего и последующих годов, глубоко усвоил точку зрения «шестидесятников», к которым они все принадлежали хронологически и духовно. А вот Сашка, обладая теперь гораздо более широким взглядом на вещи, и информированностью, само собой, подходил к проблеме не так однозначно. Естественно, ангелом в белых одеждах Берию не назовешь, а кто тогда мог претендовать на подобный титул? Не только в СССР, вообще в мире? Разве что Махатма Ганди, да и то можно поспорить. Если от твоего принципиального «недеяния и ненасилия» в итоге умирает больше людей, чем могло бы погибнуть в открытой войне за освобождение, так не стоит ли задуматься? Что лучше — убить врага или назло ему повеситься у него под окнами?

Прагматиком был Лаврентий Павлович, а не сумасшедшим садистом, вот что главное, и нам сейчас, хочешь не хочешь, именно на таких, как он, опираться придется. Шульгин, в отличие от Андрея, гораздо меньше значения придавал идеям «абстрактного гуманизма». В противном случае спокойно бы удалился от дел, любых и всяких, как старцы — в скит, роль которого великолепно могла бы исполнить Валгалла.