Альпийская крепость - Богдан Сушинский

— Не слишком ли щедро?

— Не ехидничайте.

— Да нет, я искренне.

— С финансами у вас проблем не будет. Первую сумму вы получите наличными, от человека из посольства, который вас встретит в Берне. Остальную сумму, — положил перед ней визитку, — у этого господина, вот в этом банке, с этого счета. К сожалению, рейхсмарки в Берне и Женеве спросом уже не пользуются. Зато в цене фунты стерлингов и даже доллары. Особого лимита мы вам не устанавливаем, жадная и нищая вы нам в Швейцарии не нужны. Главное — четко и аккуратно выполнять задания. А вы говорите: «Все ужасно и безнадежно».

— Я имела в виду не финансирование, а свое одеяние, свой походный «вицмундир».

— Да к черту ваше одеяние, Софи! Лучшая женщина — голая женщина, причем уже лежащая в твоей постели. Но мы-то условились говорить исключительно о деле.

Софи молча сгребла в сумочку паспорт и деньги и вместе с губой решила прикусить и язык. Здесь был «явно не тот случай».

— Первое: вы должны взять под контроль этого «бедного вечно молящегося монаха Тото». Мы слишком долго не волновали его, но пришла пора. Условия нашего с ним дальнейшего сосуществования будут выработаны и переданы вам связным из посольства. А во всем прочем — терроризируйте его, шантажируйте, истощайте словесно и физически.

— Даже так?

— Он прекрасно выглядит. Истинный английский джентльмен.

— Полагаю, что более или менее пристойно он выглядел до встречи с вашими костоправами, Скорцени.

— Ах, эта ваша чувственность, Софи! Как же я завидую этому чертовому Тото!

— Так, может, сразу же стоит убрать его? Не моими руками, естественно.

— Не стремитесь выглядеть более кровожадной, нежели вы есть на самом деле. Хотя… со временем. Дабы успокоить и без того ранимое сердце барона фон Штубера..

— О бароне конкретнее.

— Зачем? Впрочем, есть один нюанс. Англичанам и американцам нетрудно будет проверить, что вы близко связаны с временным комендантом «Альпийской крепости» бароном фон Штубе-ром. Не старайтесь скрывать этой славной страницы вашей жизни. Считайте себя будущей баронессой.

— Если только фон Штубер простит мне эту наглость.

— Он уже столько всего прощал вам, Софи… И потом, он ведь и в самом деле увлечен вами. — И не вздумайте отрицать это, поскольку отношения ваши засвидетельствованы целой кипой донесений по этому поводу.

— …Доносов, одним словом. Теперь их прибавится, поскольку подключится еще и вверенный вам Гредер?

— О нем можете забыть.

— Хотелось бы.

— Завтра же Гредер отправится на фронт. Командиром эсэсовского истребительного полка, в распоряжение штаба армейской группы фельдмаршала Шернера, в горы Моравии. Поэтому о нем больше ни слова.

— К сожалению, далеко не все вернутся с горных перевалов Моравии, — грустно улыбнулась Софи.

— Не все, это уж точно, — согласился Скорцени, однако Софи так и не поняла, имел ли он в виду и самого Гредера. — Зато мы с вами обязаны вновь вернуться в Швейцарию. Английская разведка, УСС и весь эйзенхауэровский штаб очень заинтригованы сейчас тем, что происходит в Альпах, точнее, они пытаются понять, что мы там затеваем.

— А затеваем мы… — произнесла Софи, давая понять, что и самой бы хотелось знать, что же там затевается.

— …Нечто настолько грандиозное, что даже не пытаемся скрывать этого.

— Понятно, на мне будет замыкаться одно из звеньев дезинформации противника.

— Но при этом, Софи, вы будете работать только на СД. В данном случае, только на СД, при всем моем уважении к СИС и НКВД, не говоря уже о могучей румынской разведке. Если вы этот наш уговор нарушите, я лично приеду в Берн, чтобы разжечь под вами костер инквизиции.

— В ваших устах, Скорцени, любая нежность звучит оч-чень убедительно. Даже когда речь идет о страстях по кострам инквизиции.

— Причем это в ваших интересах. Чем более грозным покажется англо-американцам наш «Альпийский редут», тем больше шансов всем нам достойно выйти из грустной истории, именуемой Второй мировой. Подчеркиваю: всем нам, включая вас, а также барона фон Штубера и мастера Ореста, на которых вы, Софи, возлагаете столько послевоенных надежд.

— Считайте, что вы меня убедили. Теперь нужен сам информационный материал, который я бы могла доводить до сведения наших западных коллег, — никак не стала она реагировать на упоминание об НКВД и румынской разведке, если таковая все еще существует.

— Вот это уже по существу, — признал обер-диверсант рейха, выкладывая из стола несколько листиков.

27

Последние слова коменданта крепости Борман дослушивал, уже навалившись грудью на стол и буквально расстреливая штурмбаннфюрера уничижительным взглядом.

— Тогда к чему, по-вашему, все это? — движением своей массивной головы очертил рейхсляйтер некий неровный, нервный овал, в пределах которого Штубер должен был увидеть не только кабинет рейхсляйтера в его же апартаментах, но и всю «Альпийскую Франконию». — Какой в нем смысл? Зачем нам это все понадобилось?

— Именно этими вопросами мы с бригадефюрером фон Риттером не раз задавались после того, как поняли, что ведь на самом деле никто в Берлине всерьез заниматься обороной подземного города СС, именуемого «Лагерем дождевого червя», не собирается.

— Фюрер счел такую оборону стратегически невыгодной.

— Чем она хуже обороны, которую наши солдаты, зарываясь в землю, сотни раз занимали на равнинах? Причем порой на самых невыгодных, неудобных — болотистых или еще каких-то там богом проклятых — рубежах?

— В это время фюрер как раз поставил задачу: создавать мощный, непреодолимый рубеж обороны по Одеру. Для этого не хватало ни солдат, ни техники.

— Стратегически невыгодной оборона «Регенвурмлагеря» показалась Кейтелю и его штабистам потому, что, как и в данном случае, наземная часть этого огромного лагеря оказалась очень слабо защищенной, да к тому же в течение нескольких дней весь наземный гарнизон мог оказаться в окружении.

— То есть вы считаете, что решение командования и фюрера все-таки было правильным? — угрюмо поинтересовался рейхс-ляйтер, который тоже был одним из кураторов строительства «Регенвурмлагеря».

— Само решение об отводе гарнизона — да, правильным, потому что русские не позволили бы нам сковывать у трех своих входов в подземелье сколько-нибудь серьезные силы. Все подходы к лагерю они бы сразу же заминировали, а на дальних подступах установили зенитные орудия, которые бы скорострельно расправлялись с любым подразделением, рискнувшим выйти на поверхность. Нечто подобное они делали это при обороне Ленинграда: «Зенитки — на прямую, наземную наводку!».

— Что же тогда оказалось неправильным? — все так же медленно, тяжеловесно двигал челюстями рейхсляйтер.

Никогда еще Штубер не обращал такое внимание на челюсти собеседника, как в эти минуты. Но ведь и никто еще не двигал ими так выразительно, и в то же время так медленно и натужно, словно два неуклюжих жернова, — как Борман.

— Отношение к наземным фортификациям лагеря, которые должны быть такими же сильными, как «линия Маннергейма» в Финляндии, на которой хваленая Красная армия, во много раз превышающая численность защитников линии, потерпела позорнейшее из своих поражений. Подземные крепости нужно создавать только в комплексе с наземными, с единым гарнизоном, под единым командованием, с надежным зенитно-авиационным прикрытием.

— Считаете, что «Альпийскую крепость» нам предстоит сдать точно так же, как и «Регенвурмлагерь»?

Штубера так и подмывало бросить ему в лицо: «Да мы ее, крепость эту, и так уже сдали! Ведь никаких серьезных наземных фортификаций не существует!». Однако вместо этого бывший начальник службы безопасности «СС-Франконии» как можно спокойнее, увереннее заметил:

— Хотя ситуация в «Регенвурмлагере» была получше, поскольку у нас оставалась подземная железнодорожная связь со столицей, откуда мы могли получать подкрепление, продукты и оружие и куда, под Одером, могли переправлять раненых.

— И каков же вывод?

— Выводы такого масштаба положено делать не мне. Как говорят в таких случаях русские: «Ни чином, ни рылом не вышел»! Тем не менее даже мне ясно: для того, чтобы несколько дней продержаться при обороне наземными войсками «Альпийской крепости», вам с фюрером вполне хватило бы обычных бункеров, а в этих подземельях можно было бы оборудовать склады, госпиталь и бомбоубежище для населения.

Борман вновь откинулся на спинку кресла, однако от былой напыщенности и вальяжности не осталось и следа. Почти с минуту он пребывал в каком-то состоянии полупрострации, при этом взгляд его застыл в какой-то точке серого, никакими архитектурными изысками не облагороженного потолка.