Запрети себя любить - Каролина Шторм

class="p1">– Он пришёл…

– Кто? – в один голос спрашивают девочки.

А я тянусь к форточке, распахиваю её настежь. Сама высовываюсь наружу, насколько это возможно. Девчонки кричат: «Простудишься!», а я их не слышу.

Как я могу простудиться, если внутри меня жизнь замерла?

– Ксюш, зачем ты туда полезла? – Юля тянет меня обратно в тепло. – Думаешь, он тебя видит?

– Конечно. Для чего он ещё пришёл?

Я знаю, они меня осуждают. Вся общага осуждает. На каждом шагу сплетничают о том, что у Пашки появилась новая подстилка. Я стараюсь делать вид, что мне это безразлично. Невозможно доказать всем свою правоту. Но мне больно это слышать. А ещё больнее – сознавать, что именно такой он меня и воспринимает. Его короткие признания в любви тают под гнетом агрессии и жестокости, что он бросает мне в лицо. Сам же сказал, что ласковым бывает только тогда, когда ему что-то нужно. А от меня он уже получил всё, что хотел.

И, всё-таки…

Я по-прежнему его жду.

Глупо, наверное?

Возвращаюсь к девчонкам. Форточку прикрываю не полностью. У нас в комнате тепло. И чай ещё не остыл.

Если это он был за окном, то скоро обязательно придёт сюда!

– Ксюш, не жди его, – твердят подруги.

– Почему? – им кажется, что это глупый вопрос?

– Он не придёт к тебе. Он сделал выбор. Не в твою пользу.

Чувствую, как кто-то невидимой рукой хватает меня за горло, сжимает его так, что не продохнуть. Нет, он придёт! Я верю в это.

Может, в последний раз…

– Оставь её, – говорит Маша, видя, как Юля садится ко мне на кровать. Я легла и отвернулась к стене. Не хочу сейчас их видеть. Они хорошие, но почему-то говорят только плохое. – Ей нравится мучиться – пусть насладится этим. А Сазонов – скотина самая худшая из всех, что я знала! Мог бы сам поставить точку, сказать: «Нет, Ксюш, у нас ничего не получится». Так было бы честно. А он этого не делает. Ему приятно видеть, как она по нему сохнет. Тем более, в любой момент можно прийти потрахаться. Чем плохо?

– Маш! – Юля повышает на неё голос. – Зачем так говорить? Неужели тебе не жалко?

– Мне? Наоборот, очень жалко. Жалко, что девки такие дуры, влюбляются в бабников. Сколько нормальных парней вокруг!

– А ей нужен именно он. Не понимаешь? – Юля защищает меня.

А Маша непреклонна.

– Нет, не понимаю. В моей жизни такого не было.

– Тебе повезло. У тебя Юрка есть. Он классный.

– Надеюсь, – Маша даже в нём до конца не уверена. Но такова её натура – всегда во всём сомневаться.

Ещё немного поворчав, Маша тоже садится со мной рядом.

– Кровать втроём сломаем, – я подаю голос.

– Ничего, выдержит. Общажные железки и не такое терпели.

Как бы ни было плохо, всё равно не выдерживаю – начинаю смеяться. А за мной и девочки заливаются.

– Ксюш, мы тебе быстро настроение поднимем, – говорит Маша. – Обращайся.

– Ага, особенно ты со своим брюзжанием, – поддакивает Юля.

– Я люблю справедливость.

А мне от их лёгкой перепалки становится весело.

– Спасибо вам, девочки, – обнимаю их и по очереди целую. – Без вас я бы с ума сошла.

Мы долго сидели втроём. То обнимались, то смеялись, то слёзы роняли. Забытые конспекты давно упали под кровать. Нам светит пересдача после каникул. На самом деле это вовсе не страшно. На каждый предмет даётся три попытки. Так что шанс закрыть сессию есть. Пусть не сразу. Я думаю, мы справимся с этим.

Пашка не пришёл. Я точно знаю, что это он был за окном. Стоял на морозе и смотрел на меня. Но ничего не сказал. И даже рукой не взмахнул на прощание. Постоял немного и… ушёл.

Как обычно, без объяснений.

Так и в моей жизни он постоял где-то около, потоптался немного. А след оставил. И так глубоко, что не замести его ничем. Даже этого снега не хватит. След всё равно останется.

Ах, Пашка… Зачем же ты пришёл, чтобы так скоро уйти? Ты мог бы мне хоть слово бросить на прощание. А ты даже на это поскупился. И всё тебя для меня – мало.

А я для тебя – через край.

Если ты решил уйти навсегда, то, пожалуйста, не возвращайся. Будь лучше там. А мне – надёжнее.

Знать, что ты уже не придёшь, гораздо легче, чем знать, что ты можешь вернуться.

Павел

Последние дни перед закатом. Ещё чуть-чуть, и дело моё будет решено. Я шёл к этому целых два года. А потом в один миг решил обернуть всё обратно. Сбежать, разрушить то, что сам строил.

Не получилось. Не судьба.

Нет, я не фаталист. Верю, что всего можно добиться рвением. Но этот случай – особый. Мать когда-то говорила, что дети появляются в самый неподходящий момент. Она, конечно, меня имела в виду. Я у неё нелюбимый, нежеланный. Но ведь не бросила. Не оставила в родильном доме, как это делали многие, кто залетел. Сделать аборт – человека убить, взять грех на душу. Родить, а потом оставить кому-нибудь считается легче. Мать меня оставила себе. И я не могу поступить иначе.

Милада хмурая. Злится на меня за то, что я никого из своих новоиспеченных коллег на свадьбу не пригласил. И папочке её лишний раз спасибо не говорю, в ноги не кланяюсь. Я объясняю ей, что я почти дворня. Что хорошим манерам меня никто не учил, а самому было лень. Она огрызается:

– Ты, Сазонов, слишком много о себе возомнил.

– Тогда мы с тобой в этом похожи, – отвечаю я. – Значит, брак будет крепким, надёжным.

Я ведь ей тоже противен. Не пойму только, с чего она так в меня вцепилась. С меня же ничего нельзя поиметь, кроме дерзости и амбиций. И не в меру острого языка. Ей это нравится? Да, похоже. Ну, что ж… Принимай, дорогая, какой есть. Ты выбирала.

Я сейчас сам себе не принадлежу. На работе – душно, в квартире – тесно. Тяжело воздух вдыхать. Он как будто отравлен. Хочу сорваться на улицу, на мороз. В самую метель попасть, чтоб в её вихре закружиться! Может, она меня унесёт куда-нибудь, где будет хорошо?

Милады нет. Она поехала к подругам. Что-то типа девичника. Ну, так и я имею полное право. Только мне отмечать ничего не хочется. Одеваюсь, дергаю за ручку двери, собираюсь выходить. И тут навстречу мне идёт будущий папа. Отец Милады. Он-то что здесь забыл?

– Павел, – окидывает меня взглядом.

– Алексей